Я возвращался из командировки, зная, что дома нет никого – жена и дети на даче, точнее у тещи в деревне. В этом не было радости встречи с городом, но и была своя прелесть привести себя в порядок наедине. После ванной в халате лечь на диван и посмотреть привезенный из Москвы диск. Мне его почти за бесценок вручил продавец, когда я покупал флешку.

Мой дом находится в районе Воронежских озер, но к Воронежу это не относится, так называлась это место до прихода сюда строителей. Место живописное и наши многоэтажки были скрыты густым окружением высоких ив…

- Вишь, какая у нас красота! – услышал я голос деда Пронского.

Он стоял на балконе второго этажа и наблюдал, как я подхожу к подъезду.

- Да, - коротко откликнулся я, доставая контактный ключ от двери.

- Заходь ко мне, Николай, - пригласил меня дед, - не закрыто.

Но все-таки встретил у двери.

По его виду не скажешь, что ему семьдесят. Поджарый, подвижный и особо не говорливый.

Я был у него раза два или три, когда забывал ключи, а запасной мы оставляли ему.

- Знаю, с поезда, надо бы перекусить, а я плов сварганил из баранины. Служил в Кушке, там и научился. Попробуй, найдется и выпить…

А что, почему бы и нет? Пронский отличался от прочих пенсионеров тем, что не ворчал и не проклинал власти. Так что досаждать своей ненавистью к нынешним временщикам не будет.

Надо сказать, что под водку плов оказался кстати. Вкусное мягкое мясо, рисинка к рисинке, чем не мужской стол?

Водки-то у деда оказалось немного, осталась от 9 мая, когда два однополчанина к нему приезжали. Ну, я открыл свою сумку, достал коньяк. А пока доставал, диск выпал.

Пронский поднял и подает:

- Порнуха, Коль?

- Да что ты, дед, - смеюсь, - сам еще не знаю.

- Ну, прочитай, что там?

- «Вернувшийся с Того Света».

- Ух, ты, америкосы сняли?

- А кто же? Сытый народ, фантазий много.

- Давай по рюмочке, я тебе еще чеснок из плова не давал. Ох, и хорошо пойдет!

Выпили, действительно, хорошо чеснок разморился в рисе.

- Вот они фильм сняли, - говорит дед, - а что фильм? Я по жизни бывал Там.

И показывает большим пальцем в потолок.

- Как это? – не понимаю. – Коньки отбросил, потом вернулся?

- Два дня по райским кущам бродил, – смеется Пронский. – Был мертвым.

- Два дня? Ну, Герман Степанович, загнул. Мозг, известно, гибнет в первые часы смерти…

- Не веришь? Вот смотри на мои волосы? Мне было 45 лет, когда я стал белым, как лунь. На Алтае в пещере случилось это, - начал рассказывать Пронский. - Мы были в экспедиции, ребята пошли на участок, где была найдена алмазная жила. Идти день. А мне, радисту, начальник партии оставил большущий текст для передачи по рации. Конечно, через шифроватор.

Когда уже все, было, закончил, шорох услышал. Пошел вглубь пещеры. А там был низкий «карман». Присел к стене, слушаю шуршание. И вдруг раз, и свод рухнул. Да так аккуратно, словно кто-то меня сдвинул вглубь дальше, где, как, оказалось, было продолжение пещеры, да такое огромное, что, казалось, конца не было.

От удара грунтом в грудь сердце и остановилось. Так и пролежал почти двое суток, пока сердце снова не стало стучать, да наши, вернувшись, меня раскопали.

- Ну и как там, на Том Свете? – спросил я с явной иронией, мол, чудишь ты, дед.

- Улыбаешься? Но это от алкоголя. Мало кому тогда говорил, что было. Почти никому. Пытался доктору, когда привезли на Большую Землю, рассказать, да он не любопытным оказался: «Бывает, беспамятство за кончину принимают». Я и не стал развивать, раз не хочет слушать. Да и себе внушил, что все это были галлюцинации и надо благодарить Бога, что обошлось. А сейчас, в безделии, начинаю понимать, что жизнь – это не подарок, а предбанник перед Вечным существованием. И мы толчемся в нем в суете сует.

Вот скажи, как ты засыпаешь? Лежишь и не понимаешь, когда придет сон. А после, словно кто-то тебя отключает. Эдаким бесшумным щелчком. Только это не ты щелкаешь. Не дано! Человек создал приборы, которые сами отключаются и сами же включаются. Но эти приборы все запитаны на энергию. Так вот, считаю, что душа человека – эта как раз та энергия, которая включает и выключает организм. Теперь весь вопрос заключается в том, что эта энергия дается человеку на всю жизнь, как атомная ледоколу…

Я слушал деда, точнее всю эту ахинею, клонясь ко сну: после дороги, немного выпили, монотонный голос моего собеседника.

- Вот-вот, тебя клонит ко сну. Алкоголь забирает силы…

Я встрепенулся и виновато улыбнулся.

- Иди домой, Николай, тебе не интересно.

- Нет-нет, говори.

- Так вот, меня завалило, точнее, изолировало. Да еще удар. Одним словом, я, как говорят, отдал Богу душу.

Это выражение мне понравилось. Особенно, последовавшие за этим слова.

- Но, выходит, Бог подержал, подержал, да вернул мне душу.

- Ты видел Бога?

- Я видел весь наш мир глазами Бога – одновременно всех и вся. Но, наверное, Бог может менять этот мир, а я просто смотрел, как данность. И не было никаких желаний. Ведь желания зависят от сытости и несытости желудка.

- А себя в этом мире, дед, видел?

- Да одновременно, как бы со стороны и в каком-то зеленом облаке. Я видел рядом огромное скопление людей, тех, кто тоже отдал Богу душу. Как бы это сказать? Это было пространство, наполненное душами, и каждое мгновение оно пополнялось вновь прибывшими и от него отчуждались души во младенцы. И было Общее Знание, данное всему этому на Том Свете.

- А ангелы, Рай, Ад?

- Об этом не было Знания. Может быть, Знание о Загробном мире было дано мне неполное.

- Но ведь это лишь твои ощущения. А они всегда субъективны…

Сон с меня окончательно слетел.

- Я думал об этом, но вот что еще скажу. В том Зеленом Облаке я был в невероятной свободе от пут тела. Я находился в состоянии умиротворения, будто вернулся… домой. Я не жалел ни о чем, знал, что все дорогие мне люди, ушедшие раньше меня нисколько не страдают. Они все дома, потому что при рождении люди как бы раздваиваются. Одна часть их путешествует по Земле, а другая – ждет окончания земной жизни. И обе части, получается, не свободны, пока не соединятся вновь.

Слушая Пронского, я подумал о том, почему мы знаем об этом. Мы откуда-то знаем, что до смерти мы – в гостях. И как не вспомнить ту необъяснимую тоску, которую человек испытывает всю жизнь и соответствующие «гостевые» надписи на могилах? Наверное, то зеленооблачное Знание как-то доходит и до нас, живых?

- Вот, вот, - поймал меня на этой мысли дед. – Я вижу и тебя и всех людей насквозь. После воскрешения что-то далось мне, и я стал все понимать остро и четко, что происходит вокруг…

Мы еще долго говорили, и это было удивительное проникновение в Сущность Жизни и Смерти, словно это и была настоящая командировка, из которой надо было возвращаться.

За окнами садилось солнце. Меня ждала моя квартира и одиночество от размышлений над судьбами людей. Но внизу у дома произошло движение. Я услышал шум подъехавшего авто, голоса жены и детей. Еще бас шурина. Это была его машина.

- Мои вернулись, - сказал я, вставая из-за стола.

- Ну, иди, пора нам расставаться, - ответил дед Пронский. – Да забудь обо всем, что здесь говорили.

Я и забыл, но проснулся ночью, точнее, под утро. Вышел на балкон и посмотрел на светлевшее небо. Что там в его нескончаемой глубине? Дано нам или нет знать свою дальнейшую судьбу? Или мы, все-таки, растворимся во Вселенной ничего не помнящими атомами, оставляя о себе память в живущих?

Снизу шел дым. Я перегнулся и увидел деда Пронского, который смолил свою махорку, скрученную в цигарку из вчерашней газеты.

Наверное, он думал о том же, или был просто довольным тем, что знает больше, чем другие.