Война закончилась за пятнадцать лет до моего рождения. Естественно, что ни я, ни мои младшие сестры её не видели. Мы читали книги повестей, рассказов и стихов о ней, ходили с родителями на парады Победы, смотрели художественные и документальные фильмы. Но нам повезло: всё, что мы знаем о войне, нам не довелось испытать на себе. Видеть на экране и читать в книге – это совсем другое. Ты ведь знаешь, что как бы ты ни переживал описываемое или показываемое, на сам деле всего этого сейчас уже нет. На самом страшном месте книжку можно закрыть, а телевизор – выключить. И всё. И нет никакой войны. В войну я играл с мальчишками во дворе. Тогда во всех дворах было такое. Бегали с вырезанными из досок «автоматами», а то и просто палками, в «атаки», кричали «ура» и в итоге всегда побеждали всех «врагов». Ими назначались такие же мальчишки, но помладше, потому что «пленными немцами» добровольно не хотел быть никто. Я любил фильмы про войну, такие как «Отец солдата», «Баллада о солдате», «Подвиг разведчика», «Два бойца», «Жди меня» и другие. Тогда было много хороших фильмов, в том числе – и документальных. Вместе с нами их смотрела мама. Не сразу, но однажды я заметил, что в определённые моменты просмотра она вдруг исчезает из комнаты. Поскольку это повторялось постоянно, я обратил внимание на такие моменты из фильмов. Они были разными, но общим в них было одно: с жутким воем пикирующие и бомбящие немецкие самолёты. Как только возникал этот звук, иногда даже без показа самих самолётов… мама буквально испарялась из помещения. В детстве долгое время это оставалось загадкой для меня. Когда началась война, моя мама была пятилетним ребёнком и ни в каких сражениях, естественно, не участвовала. Но она, как и её старшие сёстры, и моя бабушка, оказалась тогда в особом месте – в блокадном Ленинграде. В её ранней детской памяти запечатлелись от той войны на всю оставшуюся жизнь два момента: ощущение вечного непрекращающегося голода и этот невообразимо страшный вой пикирующих самолётов. Много раз она пыталась рассказать и не могла, потому что это невыносимо вспоминать. Её семья эвакуировалась в сорок втором году. Во время переправы через Ладожское озеро их в упор расстреливали с самолётов. Ну, представьте себе: маленькая худенькая русоволосая девочка с большими глазами, какой я видел её на единственной сохранившейся довоенной ленинградской фотографии, и огромные пикирующие на неё с воем и стрельбой фашистские самолёты. Каково было этому ребёнку? Какой безумный ужас пережила её детская душа в те мгновения? С чем это сравнить? Не знаю. Не с чем. Она помнит, как моя бабушка обняла плачущих дочек, накрыла их собой и начала молиться о том, чтобы их убили вместе, чтобы не оставляли страдать никого… Прошло много лет. Очень много. Моя старенькая мама ещё жива. Но всякий раз, когда где-нибудь случайно она слышит тот самый знакомый ужасный звук, она прячется. Да, прячется ото всех, и нужно бежать скорее за ней, найти, обнять и сказать тому плачущему ребёнку с морщинистыми старческими руками:

- Мама! Война кончилась, мама! Кончилась война...