Небо рвет души на части, и они с треском взрываются, разбрасывая мимолетные хребты в тяжелой и горькой вате туч. Тени смотрят на это неистовство и дико мечутся среди деревьев, любопытно ползая по темноте и внезапно прячась, учуяв новый взрыв. По тенистой аллее парка идут двое, в одном из них можно предположить женщину. Они идут не в ногу, и кто-то из них то отстает, то тянет другого вперед. В еще одной вспышке (да, это действительно женщина!)… Лицо ее ассиметрично не от природы, а от судорог, деликатно называемых страданиями.

 

- Это ты виновата.

Молчание.

- Это ты виновата, - настойчиво повторяет тихий мужской голос, снова обозначая начало ссоры.

 

На асфальте сидит ребенок и розовым мелком рисует тварь.

- Раз ножка, пять ножка, шесть ножка, раз ножка, пять ножка, шесть ножка…

 

По тенистой аллее идут двое. Она:

- А помнишь, когда я была цветком, ты ползал по мне?

Молчание.

- Ты помнишь? – настойчиво спрашивает высокий женский голос, разглаживая черты своего лица и обозначая чувство вины.

 

Ребенок пляшет на чреве розовой твари и поет считалочку, указывая пухлым пальчиком поочередно то на себя, то на рисунок:

- На стене лежит паук, у него есть сотни рук, есть немного тараканов и немного мух…

 

Она внезапно остановилась и рванула спутника за руку:

- Ты слышал? - ее глаза стали шире, а взгляд безумней.

- Что?

- Ты ЭТО слышал? – еще один хребет располосовал небо.

- Милая, успокойся… - пытается обнять.

- Ты слышал! Слышал! Слышал! – бьет его в грудь кулачками, но вдруг слабеет и стонет, продолжая истерику.

Воздух почти жидкий, но дождя все еще нет.

- И не будет, - почему-то невпопад подумалось ему, когда он поймал взглядом ее красные сухие глаза. Они были порезаны алой сетью лопающихся воспоминаний.

 

«В углу было спокойно. Тихо. Темно. В углу можно плакать, и тебя никто не видит. Плакать, потому что это единственный способ избавится от того, что поселилось на сердце.

…

- Ты пишешь стихи?

- Ну, так, для себя…

…

- Я тебя когда-нибудь обманывал?

- Откуда я знаю, я же всегда тебе верила…

…

- Это тебе.

- Ой, мои любимые!

…

- Почему ты так поздно?

- Только не нужно опять начинать, хорошо?

…

- У нас будет ребенок!

- Да?

…

Нет! Нет! Прочь! Это не те воспоминания, прочь! Не сейчас!»

 

- На стене лежит паук. У него есть сотни рук. Есть немного тараканов и немного мух.

 

Он крепко обнял ее, наугад целуя в лицо.

- Тише, тише…

Она почувствовала себя так, как будто ее не стало. И заговорила так тихо-тихо, как он хотел:

- Это ты виноват… Тварь… Тварь… Это ты меня довел… Это все твои очередные… Я тебя ненавижу…

- Тише… Успокойся… Все будет хорошо…

- Ненавижу… Тварь…

Сосуды в глазах – как молнии. Только застыли – как память.

 

« - Дорогая, я дома!

Повесил плащ. Разулся.

- Дорогая, ты где?.. Что ты делаешь?!

- Не приближайся! Ты врал мне!

- Я…

- Тварь! Лжец! Ты же говорил, что любишь меня…

- Положи лезвие… Я все объясню…

- Нет!

- Стой!

Кровь брызнула на ковер, но порез оказался неглубоким. Она лежит и протяжно плачет – воет.

- Тихо, сейчас я перевяжу…

- Не-е-ет!

- Вот так… А где ребенок?

- Не-е-ет! – зарылась лицом в колени. Ее бьет крупная дрожь.

- Боже! Ты убила его!

- Эт-то ты его убил. Ты! Ты! Ты! Ты…

Ребенок лежал накрытый подушкой и был еще теплый.»

 

А вот и дождь. Ливень.

Асфальт почернел и слился с темнотой. Одежда все сильнее прижимала к земле. Ветер стал более острым. Глаза – слепыми. Звуки – отдаленней.

 

- Ты помнишь историю об ангелах? Нашу любимую? Когда два ангела познакомились случайно друг с другом. Он сказал ей: «Пойдем со мной?» Она посмотрела на него своими чистыми, лучистыми глазами и ответила: «Пойдем, а кто ты?». И они сразу полюбили друг друга. Они взялись за руки и пошли на остановку, где ждали шестой троллейбус, потому что он шел в нужную им обоим сторону. И им не нужно было ничего говорить, потому что они понимали все, что хотели сказать, лишь заглянув друг другу в глаза…

 

Ребенок закружился в своем неуклюжем танце, и упал, распластавшись на мокром и остром асфальте, содрав в кровь руки и колени. И, даже не пытаясь подняться, обиженный возникшей болью, он громко заплакал. И еще он звал маму.

 

- и ангелы…

- Ты не ангел, ты инкуб! – воскликнула она, вдруг ожив в его руках и с силой оттолкнув его от себя, бросилась бежать в лес. Туда, откуда слышала плач.

- Стой! Вернись! – Он бросился за ней, но тени схватили его за ноги, или просто он поскользнулся в размокшей грязи. И поднявшись, уже потерял ее из виду среди деревьев. Он пошел наугад, но тщетно. Ночь, лес, и дождь не привыкли оставлять шансы.

 

Ребенок тяжело, по взрослому вздохнул…

Мать прижимала его к себе и он жадно впитывал в себя ее тепло. Теперь они будут вместе. Он и мама. Потому что мама его любит. И им будет хорошо. Все получилось так, как он и хотел. Навсегда.

 

Ее потом найдут совсем недалеко. Почти за поворотом.

Будут говорить, что она просто не выдержала. Легко ли это, на кладбище на могилку собственного сына ходить? Хотя, не пойти тоже не могла – годовщина, все таки… Да тут любой не выдержит, инфаркт получит. Жалко бедняжку. И врачи сказали, что разрыв сердца, так что муж и не убивал никого – сплетни все это.

 

Пройдет еще некоторое время, и он снова женится. Его жену будут звать Лиза. Это будет замечательная и светлая девушка, тонко чувствующая мир, своей звонкой и чистой душой...

 

И наблюдая за тем, как по тенистой аллее парка осенний ветер гонит по безлюдным дорожкам опавшую листву, он будет с неприятным привкусом прошлого, смазанного временем, вспоминать самую большую неудачу в своей жизни.

 

И еще все время вертится в голове:

 

На стене лежит паук,

У него есть сотни рук,

Есть немного тараканов

И немного мух.

 

Вадим Корвин Гололобов, 12.12.2005. Полночь.