Первый глухарь. Рассказ

Александр Линев

 

Первый глухарь (рассказ)

 

Когда я серьезно и навсегда увлекся охотой, а было тогда мне лет четырнадцать, все, что касалось жизни зверей и птиц, стало необыкновенно интересным, приобрело особый спортивный и исследовательский смысл. Раньше, бывало, идешь по лесу за грибами, слышишь, в густых ветвях нежно и томно выводит, как на флейте, мелодию какая-то птица. Красиво! Стоишь, слушаешь! Попробуешь разглядеть ее, подойти поближе, да не тут-то было,- чуткая птаха только мелькнет желтым пятнышком в зелени деревьев и исчезнет. А если находишься в лесу с ружьем, к тебе, как будто из глубины веков, возвращается опыт поколений пращуров, для которых охота была делом жизни,- видишь во стократ больше, чем на обычной прогулке, слышишь весь оркестр леса до самых легких шумов, производимых, например, муравьями. Стоит в безветренный солнечный день остановиться вблизи муравейника, как услышишь легкий шумок напряженной работы этих извечных лесных трудяг, способных поднимать и перемещать на значительное расстояние грузы во много раз превышающие их вес. Однажды я долго наблюдал, как четыре муравья тащили к муравейнику личинку майского жука,- по сравнению с ними, гигантскую! Муравьи ловко подлезали под обездвиженную муравьиной кислотой толстуху и на своих спинах неуклонно, по миллиметру, передвигали добычу пока не выкатили ее на основную дорожку, где уже полчища сородичей уволокли жертву вглубь муравейника.

А желтая с серыми надкрыльями скрытная птица с грустной песней, как я узнал вскоре, оказалась иволгой, той самой что стонет, « схоронясь в дупло. Только мне не плачется, на душе светло». При дальнейших встречах с ней, выяснилось, что она после красивых рулад издает неблагозвучное гнусавое мяуканье. Позднее, побывав в зоопарке, я узнал, что всем известные красавцы,- попугаи и павлины, обладают неприятными резкими и грубыми голосами, а лучшие, всеми любимые, певуны: соловушки, чижи, горянки имеют скромную внешность и окраску. Дело, по моему размышлению, в том, что как настоящие великие певцы-мастера, они отдаются песне без остатка. При этом теряют осторожность, и, будь птицы очень заметными по окраске, хищники чаще бы убивали их, прерывали песню. Тогда самкам пришлось бы очень плохо,- у многих певчих птиц самцы носят еду самкам во время насиживания и помогают выращивать птенцов. А поют они обычно, приманивая самок весной и тогда, когда есть свободное время,- пока не появилось потомство.

Особенное впечатление на меня производили рассказы о глухарях, вспугивать которых приходилось иногда в лесу, особенно на ягодниках осенью. Эти самые крупные боровые реликтовые птицы сохранились со времен Великого Оледенения Земли, сохранились благодаря своей сторожкости, плодовитости ( до 15 птенцов в выводке ) и обитанию в труднодоступных местах. Но они же, очень беззащитны и уязвимы, когда поют свою главную любовную песню на весеннем току. От восторга и страсти поющий глухарь на определенном интервале песни, «точении», теряет слух, не пугается треска сучков под ногами охотника и даже выстрелов. Эти моменты потери слуха птицей позволяют охотнику сделать три-четыре шага к цели, чтобы снова затаиться и дождаться следующего «точения». Так, под песню, скрадывают глухаря на верный выстрел. Поют и хозяйничают на току только взрослые, не моложе трех-четырех лет, самцы. Более молодые петухи старательно учатся у взрослых и часто конфузятся на дебютах, не постигнув еще всей глубины вдохновения и страсти любовной песни.

В Ленинградской области, под Лугой, где я родился, вырос и приобщился к охоте, добыть глухаря мне не удалось. А как хотелось подержать в руках и внимательно рассмотреть великолепную, добытую собственными стараниями птицу!

Все первое, случающееся с нами в жизни, запоминается навсегда. Своего первого глухаря я добыл, уже живя в Сибири, в Красноярском крае. Не скрою, что одной из важных причин моего распределения в Сибирь после окончания Ленинградского СХИ, было стремление жить и работать в местах, где хорошая охота еще возможна. Я столько прочитал об охоте в Сибири у Черкасова в « Записках охотника Восточной Сибири», в изданиях «Наша охота» и «Охотничьи просторы», что просто грезил нехоженой тайгой, неизведанными далями.

Леня, мой напарник или, как говорят в Сибири,- связчик, ведет меня на ток, Вчера мы приехали к его отцу в таежную деревню Баджей, в Саянах на майские праздники. Отец Лени, сам страстный охотник, посоветовал нам сходить на дальний ток, где прошлой весной пело, по его наблюдениям, не менее пяти петухов. Одного он тогда «взял», добыл. До тока около десяти километров, хотя и далеко, зато по наезженной в логу лесовозной дороге. Она заметно оплыла под весенним солнцем, а ночью ее схватывает морозом, так что будем идти почти по льду,- только держись! Часа за два- три придем на ток,- он находится на седловине горы, рядом с дорогой.

Вышли мы загодя, в полночь, - глухари начнут петь, как по часам, в четыре утра, в темнозорь, когда еще ни одна птаха в лесу не проснулась. И будут петь активно часов до семи, но к этому времени большинство из них спустится с деревьев на землю к самкам, где самые активные затеют турнирные бои с соперниками. Тогда уже лес «гудет» весенним шумом! – трескучими перебранками дроздов, хорканьем одинокого вальдшнепа (почему то здесь они очень редки), залихватским гудением пикирующего над болотиной бекаса, звонким боем синиц и поползней, раскатистыми барабанными перекличками дятлов, легким шумом утреннего ветра в нагих еще ветвях берез и осин, деловитым говорком ручья на уступах промоин. В это время уже не до охоты, - лучше, затаившись в хорошем обзорном месте, слушать и наблюдать жизнь матери-природы, думать о своей судьбе, о том, как она причудливо и странно увязана с судьбами близких тебе людей, да и не очень близких, с миром, с вечностью…

По обледенелой дороге идем быстро, но в большом напряжении, - боимся неловко упасть на наледях, посвечиваем фонариками в жутковатых местах с заломами и выворотнями на южном, прилегающем к дороге склоне. Снег здесь сошел полностью и на такие места часто выходят медведи, недавно покинувшие берлоги. В этом главная опасность охоты на токах весной. Голодный зверь умеет ловко ловить глухарей, когда они с восходом солнца спускаются на землю. Охотнику несдобровать, если медведь его заметит первым и начнет скрадывать как глухаря. Поэтому, мы идем по темноте со взведенными курками ружей, заряженных крупной картечью,- стрелять при случае придется в упор, картечью надежнее, чем пулей.

Ночь безлунная, тихая, морозная. Звезды блестят ярко, нарядно Прямо над дорогой знакомое созвездие – Кассиопея, в виде английской буквы дабл-ю. Средней звездой оно постоянно повернуто на Полярную звезду и находится на равном расстоянии от Полярной с созвездием Большой Медведицы, напротив него. Значит, мы идем на север.

На середине пути нас жутковато «облаял» козел – самец косули, так он сигналит своей родне, да и всем обитателям тайги, об опасности, Его громкое рявканье еще долго сопровождало нас и надоело изрядно. Наконец, дошли до небольшого ручья, пересекающего дорогу – мы у цели, на границе тока. Теперь надо ждать определенного времени, слушать тайгу. Можно бы аккуратно разжечь костерок, но не будем нарушать дивную предрассветную тишину просыпающегося леса. Да и подшуметь глухарей боимся,- вдруг какой- нибудь из петухов с вечера устроился подремать где-то рядом?

Звезды мерцают все сильней. Это теплый воздух поднимается от бесснежного склона сопки и в его волнах преломляется свет звезд. Сами звезды, как известно, не мерцают, они спокойно и загадочно смотрят на нас из черного бархата вечности, напоминая о бескрайности Вселенной и невероятной скоротечности жизни человека, которую только он сам может сделать интересной умной значительной или бездарной, никчемной, обременительной для себя и других.

Ручей звонко булькал на перекатах и мешал нам вслушиваться в потаенную жизнь тока, поэтому мы осторожно поднялись на косогор и присели на упавшее дерево, подложив под себя мягкие пихтовые ветки. Осторожно срезанные, они наполнили ладони освежающим ароматом пихтового масла и смолы. Так, чутко прислушиваясь, даже не перешептываясь между собой, мы просидели более получаса. Я стал мерзнуть – потная одежда неприятно холодила бока и поясницу, ногам в резиновых сапогах уже не было так тепло, как при ходьбе. Вдруг Леня насторожился, минуты две прислушивался и потом шепнул мне: «Слышите? Поет!». Я всегда был доволен своим слухом, но сейчас ничегошеньки не слышал, как не прислушивался. Вся моя теоретическая подготовка с прослушиванием песни глухаря на пластинке Ю. Пукинского «Голоса птиц в природе» и прыжками по комнате под укоризненными взглядами жены оказалась не эффективной. Леня встал и начал осторожно продвигаться вперед, я последовал за ним. Когда мы прошли метров пятьдесят и остановились, мне показалось, что кроме ударов своего сердца я слышу какое-то тихое стрекотание левее направления нашего движения. Открыв широко рот и слегка поводя головой, я напряженно старался определить,- откуда идет этот неясный звук, и вдруг, отчетливо услышал учащенное тэканье глухаря, за которым обычно следует точение-шипение – главное колено песни, когда птица теряет слух. Леня шепотом объяснил мне, что это запел второй петух, он ближе, поэтому будем подходить сначала к нему. Очень осторожно продвинулись еще немного и, наконец, я услышал главную часть песни. Теперь мы стали подходить только под нее, начиная двигаться с первыми звуками точения и замирая на месте перед его окончанием. Опытный Леня успевал при этом сделать три больших шага, а мне казалось, что я не успею вовремя закончить третий шаг, поэтому делал только два. Когда пение глухаря стало абсолютно различимым и как будто заполнило весь лес, Леня предложил мне подходить дальше самостоятельно, а сам направился к первому петуху.

Итак, я остался один на один с поющим глухарем. Сколько я мечтал об этом? Всю жизнь! В лесу было еще сумрачно, но небо на востоке стало просветляться, звезды померкли, - сейчас начнет быстро светать. Отдышавшись и подавив дрожь от холода и азарта, я дождался начала следующей песни и робко сделал два небольших шага. Мерзлые листья и сучки предательски громко затрещали под ногами .Эти звуки казались столь грубыми и неуместными в первозданной тишине утра, что мне стало дурно. Все пропало! Не слышать этого нельзя! Но глухарь оттэкав положенные такты, снова заточил яро, с подфыркиванием, песню за песней, и я, почти машинально, стал по два шага приближаться к нему. Постепенно я почувствовал, что вполне успевал бы делать в удобных местах по три-четыре небольших шага, но двигаться быстрее было выше моих сил. Я уже различал детали кроны большой лиственницы, но глухаря не видел на ее ветках. Ну где же он, где? Я до боли в глазах рассматривал дерево, находившееся от меня на расстоянии дальнего выстрела, - двигаться дальше я боялся, стало совсем светло, а место было довольно открытое. Только теперь я понял, что нужно было хорошенько наметить подход к глухарю по более скрытому в зарослях маршруту. Прямо на моем пути оказался высокий черный пень от старой сосны, спиленной когда-то давно, очевидно зимой на уровне снега. Скрепя сердце, и не глядя в сторону глухаря, я под песню добрался до пня и отдышался под его прикрытием. Как много времени я потерял на подход! Все надо было делать быстрее, потемну! Лес проснулся, - начали пробовать свои голоса пичуги. На соседнюю с лиственницей высокую осину с квохтаньем уселись одна за другой две копалухи, - прилетели на песню. Услышав и увидев их, глухарь совсем потерял голову от счастья, - настоящему артисту без зрителей нельзя! Осторожно, из-за пня я стал тщательно осматривать листвяг и, вдруг, увидел глухаря! Он сидел на ветке с противоположной стороны дерева, закрытый от меня его стволом. Распевая свои песни, петух величаво поворачивался на месте - в такой момент я и заметил сначала его расправленный веером черный хвост, а затем, дергающуюся в такт песни голову. Я тщательно оценил расстояние до птицы. Далеко! Промажу! Видны только голова и шея. Сместиться бы в сторону, чтобы глухарь оказался на виду, но очень светло и петух может заметить меня, - зрение у него, как утверждают знатоки, отличное. А если подкрасться еще ближе? Тогда можно стрелять наверняка.

Глухарь поворачивался на ветке медленно, - один оборот за две песни, и в отдельные моменты я не видел его голову, а значит и он не мог видеть меня .Слева и справа от пня уходили в стороны большие заломы сушняка, овходить их не было времени – солнце уже поднималось, и глухарь мог перелететь ближе к копалухам или укрыться на земле. Я решился! Дождавшись, когда голова глухаря скрылась за деревом, я, под песню, забрался на пень, а под следующую – спрыгнул прямо в гущеру, треща сухими сучьями, и затаился не дыша. Внезапно, мне почудился какой-то стук совсем рядом! Я до предела напряг все внимание, подумав об опасности, минуту стоял так, и с облегчением вздохнул, - это я слышал свое разгулявшееся сердце! Все мои ухищрения по преодолению препятствий хорошо видели сидящие недалеко копалухи. Они тревожно заквохтали. Глухарь примолк, потом раз десять с большими перемолчками тэкнул. Слушал! Я уже почти смирился с неудачей, но тут над током медленно пролетела еще одна глухарка. Она своим нежным гуканьем опять возбудила краснобрового красавца, и он запел с новой силой, не страшась смерти во имя Весны, Любви и Солнца!

Мы возвращались домой тяжело. К полудню яркое солнце размягчило снег на открытых участках дороги. Нет более трудной ходьбы, когда снежный наст то держит, обнадеживает, то предательски проваливается на разную глубину. Изматывает такая дорога до отчаяния. Поэтому, наверное, так быстро сильные лоси и маралы, не говоря уже об утонченных косулях, становятся легкой добычей хищников, преследующих копытных по насту. Животные погибают еще на бегу от стресса, от бессилия и боли.

Мысли мои все время кружили вокруг пережитого на току .Почему такая легко уязвимая птица-глухарь сохранилась? Ведь на нее постоянно охотятся со времен первобытного человека! Конечно, главные факторы, - это плодовитость и, особенно, непритязательность к пище. Зимой гпухари питаются в основном хвоей сосен, летом – травой бобовых растений, осенью – ягодами, краснеющими листьями осин, желтой закисающей хвоей лиственниц – корма хватает. Да и не так много любителей этой охоты, способных ночью за десяток километров от теплой постели бродить в глухой и не всегда приветливой тайге, ради того, чтобы соприкоснуться с вечным таинством глухариного тока.

Красноярск, 1981 г.