Дом стоял в молчаливом ожидании: пожелтевшие от времени стены неприступным забором ограничивали пространство в два этажа из десятка комнат, балконы и мансарда тяжелым уступом выдавались над светящимися глазницами-окнами, словно громадные челюсти исполинского гиганта, вымощенные камнем дорожки за добрые три десятка лет познали радости и переживания сотен ног, отпечатавших свой след, как глубокий, так и почти незаметный, в жизни особняка, сотни следов от шин стерлись временем, но оставили легкие колеи. Огромные кроны дубов и кленов перешептывались на ветру, нависали над крышей громадными опахалами, словно во времена египетских фараонов. Дом стоял в стороне от главной магистрали, в тенистой рощице вблизи пруда. Но сегодня вечером его залы и коридоры наполнятся светскими беседами, веселым смехом, перешептываниями многочисленных гостей, приглашенных на торжество.

Оскар Спринг позволил своей сестре взять на себя все заботы и приготовления. Сегодня ему исполнилось 50. Знаменитый ученый-физик, посвятивший всю свою жизнь исследованиям квантовой теории, издавший не один том собственных научных трудов, проведший и посетивший не один десяток научных конференций, профессор кафедры физики в местном институте Оскар Спринг хмурился и морщил нос, глядя, как его сестра Энн хлопочет, чтобы поспеть к приезду гостей.

- Послушай, Энн, ну зачем нужны все эти гирлянды и украшения, неужели нельзя обойтись без них? – в который раз спрашивал он свою сестру. Но та лишь улыбалась и ерошила его волосы.

- Не волнуйся, положись на меня, все будет тип-топ.

- Не люблю я шумных вечеринок, – вздыхал Оскар.

- Ну, конечно. Тебе бы все доклады, конференции, работа… Можно же как следует и отдохнуть! Ну, хоть разок в жизни?

Оскару ничего не оставалось, как сдаться.

 

К двенадцати гирляндами украсили весь дом, с головы до ног. К часу все перила, паркет, шкафы и стены блестели в свете умопомрачительных люстр и торшеров. К двум все дорожки и газон были убраны от недавно опавших листьев, что золотистая осень не преминула подарить долгожданной земле, все еще хранящей в глубине не так давно покинувшее всех, чтобы вернуться через год, летнее тепло. В три часа привезли цветы и праздничные торты. Кухня заполнилась звуками гремящей посуды, шипящего масла, звоном тарелок, потянуло запахом специй. К полпятому аромат просочился сквозь щели дверей и заполнил гостиную, прихожую, вскарабкался по лестнице и, несмело постучав в двери комнат и так и не получив ответа, своевольно проник в спальни на втором этаже. К полшестому праздничный стол на 98 персон (Оскар все-таки настоял, чтобы сестра сократила список вдвое) был накрыт: закуски, салаты, копченая семга и лосось, красная и черная икра, ветчина, овощи и фрукты; а на кухне ожидало своей очереди жаркое. Свечи были зажжены, официанты застыли на своих местах, лакеи – у дверей, и дом приготовился к приему гостей.

В шесть пожаловали первые гости. Это Mr. и Mrs. Эллиотт, как всегда приходившие заблаговременно до начала, под скрип ступеней, исполнивших испорченную сонату Бетховена, поднялись на крыльцо и заставили дверной колокольчик выдать мелодичную трель.

Праздничный вечер вступил в свои права. Один за другим съезжались гости: Mr. Уоттерфорд с женой и сестрой, предприниматель, рискнувший в свое время вложить инвестиции в проекты и начинания тогда еще молодого и амбициозного физика-экспериментатора Оскара Спринга, не получившего еще мировую признательность; Mr. и Mrs. Акерманн, гости, приглашенные из Германии – издатель научных трудов юбиляра и его спутница жизни; Глен Мюррей, начинающий эксцентричный писатель и критик, уже полюбившийся публике и ставший завсегдатаем светских вечеринок; Макс Бертолуччи, журналист «Таймс», англичанин с итальянскими корнями; семейство Смитов – Генри-отец, Элен - его жена, милая дочка Лили двенадцати лет и забавный девятилетний мальчуган Глен; Брайан и Сьюзан Перри – банкир и его супруга; Том Хьюз, закадычный друг, сподвижник и соратник Оскара и еще много-много «светских львов», графов, журналистов, актеров и актрис, и даже один американский футболист.

Воздух наполнился разговорами, беседами, шумом и смехом. Всех пригласили за стол. Том, старый друг Оскара, произнес тост, выразив желание и далее видеть своего товарища в здравом уме, полном расцвете сил, и, посоветовав всем поберечь печень, залпом осушил полный бокал шампанского. И пошло-поехало. Официанты внесли горячее, вино и шампанское; тосты и пожелания лились рекой. Лица раскраснелись, смех стал звучать громче.

 

Стало невыносимо душно. Оскар решил выйти на балкон, подышать свежим прохладным ночным воздухом. Стояла звездная ночь, усыпавшая небо бриллиантами созвездий. Безветренно и тихо. Оскар облокотился на перила, ослабил галстук. Ни звука снаружи. Но нет. Что это? Тихие шаги раздались в темноте. Постепенно они становились все громче, пока черная вуаль темноты не ушла, выпустив в объятия туманных фонарей девушку. Нет, женщину. Средних лет. Эта до боли знакомая походка… эти волосы…глаза…

- Лиза, – сорвалось с губ Оскара, легкий шепот, еле слышный ветерок, он прозвучал сильнее самого сильного крика. В нем была незабытая с годами страсть, желание и …любовь. Да, именно любовь. Всепоглощающая, яростная, та, что не дает спать по ночам, заставляет ревновать и мучиться. Он и не подозревал, что до сих пор любит. Любит настолько сильно!

Лиза… Его первая и единственная любовь. Его блестящая карьера, успех и работа совсем не оставили времени на «личную свободу». Будучи молодым, он думал, что весь мир принадлежит ему, что он успеет все на свете. Но время не стояло на месте, прорезав новые морщинки на лбу и у глаз. А Оскар с завидным упорством пытался за всем поспеть, с утра до ночи просиживая в лаборатории. И однажды она ушла, устав ждать и надеяться. Он впал в депрессию, и его спасла все та же …работа. Он с головой погрузился в нее, отодвинув мысли о Лизе в самый дальний уголок своего подсознания.

И вот она здесь.

Молодым ястребом скользнул он по ступеням дома, одним махом преодолел три пролета, как будто не его пятидесятилетие праздновали сегодня. И вот он стоит перед ней, у дверей своего дома. А сердце гулко стонет в груди, пытаясь найти выход, ладони вспотели, а в ногах – страшная дрожь.

- Здравствуй, Лиза. – Только и нашелся он, что сказать.

- С днем рожденья, Оскар, – прошептала она. Время взяло свое: возраст наложил отпечаток. Но глаза были те же – озорные, бегающие. И улыбка – лучезарная и живая.

Оскар и не заметил, как обнял ее. Его руки стали гладить ее плечи и спину.

- Сколько лет… - прошептал он. Но она отстранилась.

- Извини, Оскар. Но я ненадолго. Очень хотела тебя видеть. Ты все такой же, только морщинок стало больше. Жена, дети?

Он отрицательно мотнул головой.

- Ничуть не изменился. Работа всегда была для тебя на первом месте. Уже 30 лет прошло. – С горечью в голосе добавила она.

Что это? Оскару показалось, что слезинка быстро пробежала по ее левой щеке. Или только показалось?

- Побудь со мной. Ну, хоть немного, – попросил он. – Мне столько нужно тебе рассказать, о стольком расспросить.

Она лишь мотнула головой.

- Знаешь, а я вот вышла замуж, – вдруг сказала она. – У меня сын и дочка.

Сердце Оскара больно защемило.

- Оскар, почему так? Все могло быть по-другому. Разве нет? Скажи, ты любил меня? Хотя нет, не говори, будет только больнее.

Стало вдруг неожиданно холодно. Оскара пробрал озноб. Он хотел столько всего сказать, но молчал.

- Мне пора, я просила таксиста подождать у ворот. Оскар…

Он поднял глаза.

- Оскар… Прощай.

И она развернулась и чуть ли не бегом пустилась по дорожке навстречу темноте. А Оскар все стоял и смотрел вслед несбывшейся мечте. А затем, внезапно став старым человеком, ссутулившись и шагая неуверенной походкой, направился в дом.

 

Праздник кончился за полночь. Оскар, сославшись на головную боль, последние часы праздника провел в своей спальне.

Он сумел заснуть лишь под утро, когда уже стало невыносимо себя жалеть.

Ему снилось, что на зеленой, залитой лунным светом лужайке, повстречались парень и девушка. Молодая пара кружилась в танце под звуки ночи, смеялась и шутила. Это были Оскар и Лиза. А потом их губы слились в жарком поцелуе. И они были вместе и навсегда, бесконечно счастливы.

Но это был всего лишь сон.