Овидиопольская ода Овидиополь. Полная луна. Ночные персики. Купальник на веревке. И южная ночная тишина Обнажена прекрасной полукровкой За Белгород-Днестровским, где лиман, Ночуют чужеземные лимоны Лиманы дышат ровно, потаенно, Колыша народившийся туман Неслышно просыпается земля. За шторой марева вздыхает море. Его в служенье солнцу переспорят Подсолнечника яркие поля О, южный край эскадры и тачанки, Где персик смугл, как девичья щека.. Заморское дыхание турчанки Загадочно манит издалека.. Бабье лето Разлетаются листья в золотистой и охристой гамме. Все искрится и радует. Гаснуть земля не спешит. Неумеха-сентябрь подметает листву под ногами. Горизонт лишь на севере крепко дождями зашит. А ветрам предстоит позабавиться с лиственном скопом. А дождям – спрессовать и залить. А земле – все истлить... но пока – бабье лето и пахнет засохшим укропом, и не найдены спички – опавшие листья палить. И, желая продлить эти сроки недолгой теплыни, так глядим мы вокруг, словно взглядом хотим удержать... В обезглавленном поле горчайшей осенней полыни бабье лето – лишь только межа... Но – какая межа! Брейтовский романс Разгоряченный август спал на тихом брейтовском просторе, где я одна входила в море, как мыс, что сбоку выступал. Над морем продолжалась жизнь, и стайка птиц летела низко, и ветром сорванные брызги над водной гладью вознеслись. Сквозь марева густую звень виднелись шпили колоколен, и мнился звон, звучать не волен, ушедших в небыль деревень... «Томбе ля неже» (ночные зарисовки с элементами сюра) То ли в Манеже, То ли на крыше – «томбе ля неже», танго в Париже. Звезды нанижет – спустится ниже ночь. А под Версалем ножницы-лыжи тьму искромсали... Город все ближе. Там, у камина, в платьице синем. дочь... А в ресторане на Аппенинах в полунирване – голые спины. Проблесков чувства что-то не густо – клочья... В Харькове мглистом ночи бездомны. Гонит транзистор томные волны. Сверху, с балкона. свис беззаконно скотч... Нынче окрестность вновь заблистала! Что мне известность? Этого мало. Впрочем, и слава – лажа, облава... Прочь! «Томбе ля неже» – танго в Париже. Небо все ниже – звезды все ближе... Снегом на крыше сердце утишит ночь. Как глухо падают каштаны Как глухо падают каштаны в излётных числах сентября... Так неиспрошенно, так рано меняет город свой наряд. Пусть для зевак кафешантанно, как мячики, стучат каштаны – печален этот метроном перед осенним зябким сном. А следом – и листвы портьеры слетают... Кто тому виной? И вот – зима стоит у двери... И кто там, за её спиной?! Вике Весна врывалась в Пущино! И каждый божий день лил дождь, хлеставший пуще, но – и в кипени сирень! Историей, наущенной плести шнурок из дат, пропущено, что в Пущино весною – благодать! Давай поедем, Викочка, в тот розмаринный май, где разморённым выскочкой с утра залёг туман. А после – только солнышко, как спелый ананас! Не выскрести до донышка: рассчитан и на нас. Нырнуть бы в лес до осени, где никогда не мерк свет лучшего Иосифа, который Гольденберг! И, сколько нам отпущено в насущные года, душа рвалась бы в Пущино, а после бы – сюда... Плыл август Плыл август, угасающий и тающий, над лугом, над округой, надо мной, но, как густой напиток, сберегающий недавний зной и аромат хмельной. Струился дождь, распластываясь понизу, раскланивалось лето уходя... И бледная звезда в небесной прорези со мною вслушивалась в шум дождя. Мягкий шёлк ковыля Мягкий шёлк ковыля – Давний шёлк незабытых волос. На пронзительной «ля» Ты любовь в своём сердце унёс далеко... Та земля не бела от степных ковылей. Есть леса и поля – только вот не разливы полей... И лелеешь ты грусть на бескрайних суглинках чужих, словно дерево Русь, чья тоска тёплой тенью лежит… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
