Всю свою жизнь Петрович увлекался рыбалкой. Еще пацаном,

ходил с отцом на тяжелой,

неизвестно откуда взявшейся и чьей, старой плоскодонке. Хранилась она у

отца на работе, в старом,

полузаброшенном сарае на территории базы мореходной школы, на берегу

Амурского залива. Да и

то, жить во Владивостоке и не заниматься рыбалкой – странно. Ловили всё,

что ловилось на момент

выхода – камбалу, красноперку, навагу, ленка, корюшку, а по осени –

жирную, здоровенную

тихоокеанскую сельдь, которую солили и всю зиму ели.

 

Став взрослым, ходил Петрович в моря. Женившись, ушел на берег и стал

работать на

судоремонтном заводе. Перестройка застала его в самом соку – сорок с

небольшим, работай да

работай. Однако это мало кого интересовало, а потому оказался он вскоре

за бортом жизни, на

улице. Нет, его не уволили, просто завод развалился. Зарплаты не платили,

суда не ремонтировали,

оборудование продавали. Кто это делал, учитывая, что хозяева менялись

чуть ли не каждый месяц,

никто не знал.

 

Сильно переживал, но барахтался, выживал, работая то в полулегальной

автомастерской, то

грузчиком или «куда пошлют» на рынке, то там, где требовались руки и

опыт механика. Так и

летели года. Когда стукнуло полсотни, посчастливилось устроиться на

порядочную строительную

фирму. Обслуживал он большие, тяжелые грузовики-самосвалы, трактора,

экскаваторы. Техники

было много, работы – тоже. Деньги платили приличные, часто давали

премии.

 

И купил Петрович себе давнишнюю мечту – довольно старенькую, но в

отличном состоянии

дюралевую «Казанку» вместе с контейнером, в котором она хранилась. К

лодке был и мотор. Не

очень мощный, но и не слабый. В самый раз для рыбалки. Это было самое

настоящее счастье! С тех

пор рыба на столе не переводилась. Да и какая! Лосось, окунь-терпуг,

крупная камбала. И солил на

зиму, и морозил, и в баночку закатывал, делая консервы.

 

Так и бежали годы спокойной, сытой жизни. О старом не жалел, в будущее

смотрел спокойно, от

разговоров про то, какая жизнь тяжелая стала, уходил. Не все ему

нравилось, но поговорка «От

добра добра не ищут» подсказывала, как воспринимать все, что вокруг

делается. Подкопив, купил

старенькую «Тойоту», отремонтировал ее, «вылизал» и наслаждался новым

для себя положением

хозяина авто. Чем не счастье?

 

Одна беда стала мешать жить в последние годы. Сердечко стало как-то не

так работать. То

придавит, то заколет, то начнет теснить грудь… Сначала старался не

обращать внимание на это, а

потом понял – нужно к врачам… Эта мысль была ненавистна! Он не мог

представить себя в

больничных стенах, лежащим на казенной кровати и изображающим скорбь

на лице. Да, он

понимал, что это глупо, но, когда отпускало, просто переставал думать об

этом. До следующего раза.

 

Жена, да и взрослая уже дочь иногда смотрели на него с тревогой.

- Ты чего, Сань, - спрашивала жена, - такой бледный?

- Да ничего, все нормально. Устал немного, вот и бледный. Скоро

выходные, отдохну.

- Тебе бы к врачу сходить, пусть повертят да послушают, а?

- Еще чего! К ним только сунься… Живым точно, не уйдешь. На том все и

заканчивалось.

 

Так или примерно так думал Петрович по пути в Козьмино, где и стоял его

контейнер с лодкой. Езды

всего-то и было пятнадцать минут от гаража, который также был совсем

рядом, в паре сотен метров

от дома.

 

«Что-то сегодня воспоминания так и льются с утра, - подумал Петрович,

въезжая на территорию

лодочного кооператива, - никак, старею, что ли?»

 

Все было как всегда. Мужики из соседних контейнеров уже ушли в море.

Они всегда уходили очень

рано, сети проверять, а Петрович никогда не ловил сетями. Из принципа.

 

Спустив лодку на воду, Петрович шагнул в нее и, отталкиваясь веслом,

отошел на десяток метров,

на глубину. Двигатель с полуоборота завелся и, выбросив клуб дыма,

заработал ровно и тихо.

Выждав минутку, Петрович включил передачу и добавил оборотов. Лодка

быстро набрала ход и

заскользила по зеркальной поверхности бухты.

 

Петрович любил эти первые минуты на рыбалке – дыша полной грудью,

наслаждаться густым

морским воздухом, пахнущим йодом, водорослями и еще чем-то таким, что

мягко волновало душу и

умиротворяло ее, отметая все тревожное и совсем не нужное на рыбалке.

 

Пробежав через узкий проливчик между двумя причалами, вышел на

открытую воду входа в бухту

Козьмина. Слева был недавно построенный нефтяной терминал, о котором

так много говорили за

последние годы в «Новостях». Там стояли два большущих танкера,

присосавшихся к трубопроводам.

Петрович засмотрелся на них. Внезапно, краем глаза, он уловил что-то в

нескольких метрах от носа.

Скорее инстинктивно, чем осознанно, он резко дернул рукоятку мотора на

себя и буквально пронесся

в метре от человеческой головы. Резко развернувшись, Петрович выключил

мотор. Впереди, метрах

в пяти-семи, действительно была голова. Лодка медленно, по инерции

приближалась к ней. Голова

улыбнулась ему и, показав из-под воды маленькую руку, помахала.

 

«Твою мать… - подумал Петрович и одновременно почувствовал, как

сдавило грудь, - девчонка же

совсем, лет двадцать, не более!».

- Эй, ты как там? – громко спросил он.

- А все замечательно! – улыбаясь во весь рот, ответила она.

- Ничего себе, замечательно! Ты понимаешь, что я тебя чуть не убил, а?!

- Да ладно, ничего же не случилось.

- И что ты здесь делаешь, так далеко от берега?

- Да вот, плавала себе и плавала, а потом течение подхватило, и я здесь

оказалась. Пробовала против течения – не получается.

- Понял. Течения здесь сильные, это точно. Ты вот что, давай-ка в лодку, я

тебя подвезу.

 

Подав девчонке руки, он втянул ее в лодку, стараясь не смотреть на

молодое, сильное, красивое

тело. Она заметно подрагивала.

- Садись на переднюю сидушку. Достань в сумке куртку и накинь на себя.

Там есть тельняшка,

оботрись ею.

 

Девчонка достала все, накинула куртку, распустила свои длинные,

перехваченные резинкой

вьющиеся льняные волосы с модной нынче зеленоватой прядью и

промокнула их тельняшкой.

Подняв голову, она посмотрела на Петровича большими зелеными глазами

и благодарно

улыбнулась. Петрович никогда не видал таких ярких, красивых,

изумрудно-зеленых глаз. Они

сильно беспокоили, он не мог не смотреть в них, они притягивали и не

отпускали! Так смотрят на

огонь вечернего костра или камина, не в силах оторвать взгляд.

Смутившись, он с трудом заставил

себя смотреть чуть в сторону.

 

- Я – Александр Петрович, но все меня зовут просто Петровичем. А тебя как

зовут?

- Меня вообще-то никто не зовет, я сама всегда прихожу! – сказала она и

широко улыбнулась, - А

Вы можете Лёлей меня звать.

- Итак, Лёля, куда тебя подвезти, где высадить?

- Ой, так быстро? Я еще и не отдышалась-то как следует. Но вы же на

рыбалку идете, да? Так

возьмите меня с собой! Я хоть раз покатаюсь да посмотрю на рыбалку из

лодки. Я не помешаю, вот

увидите!

- На рыбалку? – удивился Петрович, не зная, куда девать глаза, потому что

они сами возвращались

к ней, к ее глазам, волнистым волосам, к матовому девичьему телу с

такими округлостями и

припухлостями… Их не скрывал ни тонкий верх зеленовато-голубого

купальника, ни такой же,

очень узкий, с минимумом тонкой ткани, низ. Все это медленно сводило с

ума его, пожилого

человека, который с некоторых пор считал себя уже «успокоившимся и

ушедшим в запас» по этой

части.

 

«Грех-то какой… - подумал Петрович, - И на кой мне все это? Высадить бы

ее от греха подальше, да

и всего делов-то!»

- А не страшно, Лёля? – вместо этого, спросил он и, пользуясь случаем,

взглянул на ее плоский

живот с невероятной, матово-белоснежной кожей, - Там же качает. А ну,

как укачаешься?

- Нет, нисколько не страшно. Да и полезной я буду, не помешаю!

- Ладно, сиди, - сказал Петрович, завел мотор и развернул лодку на выход

из бухты, к мысу, у

которого всегда рыба крутится. Минут через пять-семь были на месте.

Петрович сбавил ход и начал

вооружать снасть на одну удочку. Лов лосося «на дорожку» – серьезное

занятие. Серьезные для

этого применяются и снасти. Собрав все детали, Петрович долго копался в

десятках разноцветных

силиконовых кальмарчиках со спрятавшимся в тонких щупальцах большим

крючком, и выбрал

наконец один – черный с желтой полоской. Почему именно этот – он и сам

не знал.

 

- Ловись рыбка большая и маленькая! – с этими словами он опустив снасть

и добавил ход. Леска

натянулась, и установленное в вертикальном гнезде удилище слегка

согнулось. Девушка

внимательно наблюдала за всеми его действиями.

- И это все? - спросила она.

- Да, теперь идем себе, тянем снасть за собой и ждем, когда рыбка клюнет.

В это самое мгновение удилище резко согнулось, и катушка громко

затрещала, уступая натяжению

лески.

- Есть, клюнула! – закричала Лёля и захлопала в ладоши.

 

Петрович спокойно делал свое дело – осторожно вываживал рыбу, то

ослабляя, то выбирая леску

вращением рукоятки на катушке. Через несколько минут рыба сдалась, и

Петрович подвел ее к

борту.

- Сачок подай, Лёля, - сказал он. Девушка взяла его и подала. Он

осторожно, но уверенно подвел его

под рыбу, и через секунду крупная, не менее трех кило, рыба уже

трепыхалась в сачке,

разбрызгивая чешую.

- Вот, теперь можно и порадоваться! – сказал Петрович, улыбаясь от

удовольствия, - Пока рыба не в

лодке, нечему радоваться - она еще не поймана! Поместив рыбу в большой

полиэтиленовый мешок,

Петрович вновь забросил снасть и добавил ход.

 

Минут десять шли молча. Лёля закрыла глаза и, подставив спину еще не

горячему солнцу, явно

нежилась. Куртка лежала рядом. И снова Петрович рассматривал ее,

каждый миллиметр ее тела. Оно

было так прекрасно, что он и сам себе не мог объяснить, что испытывал.

Это не было тем, что происходит в молодости, когда такое приводит в

действие совсем другие

струнки и механизмы тела. Нет, это не было страстью, возбуждением в

полном смысле этого слова.

Это была чистейшая эротика, любование тем, что не терпит пошлости или

грязи. Это было

счастье – смотреть на нее, изучать ее, наслаждаться и радоваться тому, что

получил такую

возможность на старости лет.

 

Резкий треск катушки вернул его в действительность. Отключив двигатель,

он встал и стал

вываживать рыбу. Когда рыба была уже рядом, Лёля поднялась и, взяв

сачок, не передала

Петровичу, а уверенно подвела его под рыбу и резко выхватила ее из

воды. Изумрудными брызгами

от трепещущей рыбы полетела серебристая шелуха, отражающая

солнечные лучи.

- Браво! Ты молодец! – закричал Петрович, вынимая из сачка рыбину весом

килограмма в четыре, -

Как же ты сумела-то?

- А что же в этом особенного? Я же видела, как вы это делали.

- Да? Конечно… - сказал Петрович, совсем не уверенный в обычности этого,

- Однако поставлю-ка я

вторую удочку. Рыба сегодня здесь гуляет, начнем ловить ее серьезно!

Через несколько минут лодка шла уже с двумя удочками, вставленными в

гнезда по оба борта.

 

Рыбалка почти сразу вошла в ту стадию, когда некогда смотреть по

сторонам, заниматься чем-то

посторонним. Только рыба, только снасти и ничто больше не занимало

мысли Петровича.

 

Через час мешок, рассчитанный на шестьдесят кило, был полон. Рыба -

как на подбор, вся крупная,

с яркой серебристой чешуей, что говорило о том, что это океанская рыба,

только что пришедшая из

неведомых глубин и морей, где гуляла, кормилась целый год и вернулась

сюда, чтобы дождаться

дождей, войти в полноводную речку и оставить в ней потомство, выметав

икру.

 

До дождей она гуляет здесь, у мысов, питается анчоусом и крилем – этими

рыбками и рачками,

составляющими корм лососей. Именно в это время и ловят ее, серебрянку,

как называют не

надевшую еще свой брачный наряд после своего мазохистского обряда.

Да, перед входом в реку мощная, откормившаяся рыба перестает питаться

и, сильно разгоняясь,

раз за разом высоко выпрыгивает из воды и, падая, с силой бьется плашмя

о воду. Для икры

это «отбивание» – последняя, важнейшая стадия созревания. Для рыбы –

последнее «прощай»

морю…

 

Отбившись, вся в красных кровоподтеках, с отстающим от костей мясом,

бок о бок с такими же, рыба

устремляется все выше и выше против течения речки или ручья, продолжая

отбивать и ранить тело

на перекатах и в корягах. Найдя, наконец, подходящее место, самки из

последних сил выливают

великолепную, зрелую икру. Самцы, такие же изможденные, которые

приходят раньше самок и

поджидают своего момента, немедленно поливают выметанную икру белым

молочком, с

наслаждением освобождая набухшие молоки. Вода в местах нереста

становится белой, словно

молоко, и ни одна икринка не остается пустой, не оплодотворенной. В реке

остаются уже мертвые

или полуживые какое-то время, тела изможденной, избитой, но наверняка

счастливой от

совершенного рыбы. А иначе зачем бы она все это терпела и шла на

смерть? Об этом Петрович думал

часто, и почему-то именно тогда, когда рыбалка удавалась.

 

- Ну что, девочка, идем домой? – собрав снасти, спросил он, возвращаясь в

реальность.

- Да, - грустно сказала Лёля, не глядя на него.

- Эй, ты чего? – собирая снасти, Петрович с удивлением смотрел, как все

больше и больше мрачнеет

гостья, - Такая рыбалка, уж такая рыбалка! У меня никогда еще не было

такой отборной рыбки! Ты

слышишь?

- Да, я слышу. Однако очень грустно… Все так быстро заканчивается

всегда…

- Нет, девочка, совсем не так все! Это так кажется, что быстро, а вообще,

все нормально идет, как

положено! – улыбаясь и понимая, что девочка слишком молода, чтобы что-

то понимать в этой жизни.

Петрович снова завел мотор и лодка понеслась, легко скользя по

спокойной воде, в бухту.

- Где тебя высадить? – перекрикивая мотор, спросил Петрович.

- Я скажу, где.

 

Когда до контейнера оставалось метров пятьдесят-шестьдесят, она дала

знак рукой заглушить

мотор. Петрович поставил передачу на нейтральную. Замедляя ход, лодка

плавно скользила по воде

к берегу. Лёля встала и шагнула к Петровичу.

 

- Всё. Пора… - твердо сказала она и, наклонившись, обняла сидящего

Петровича. Он ожидал, что она

чмокнет его в щеку, но изумленно ощутил ее почему-то очень холодные

губы на своих губах.

Это был долгий, до беспамятства чувственный поцелуй. Из тех, какие

помнят всю жизнь.

 

«Господи, - думал Петрович, пытаясь унять охватывающую его дрожь, - так

меня еще никто не

целовал! Грех-то какой на старости лет! Она же девочка, ребенок еще

совсем! А как же жена,

дети…»

 

Неосознанно, рука его легла ей на талию. Она была холодной, будто только

что из воды… Такой же

холодной рукой она убрала его руку.

 

- Все, прощай! – серьезно сказала она, в последний раз дав ему

насмотреться в ее изумрудные, но

теперь почему-то чужие и немного колючие глаза, а потом выпрямилась и

как-то странно, с места,

нереально красиво выгнувшись, перелетела через борт и без плеска вошла

головой в воду. На

мгновение Петровичу показалось, что прижатые одна к другой, ступни ее

напоминают большой

рыбий хвост, но это – только на мгновение. Он ждал, когда она вынырнет,

но она не выныривала.

 

Ни как остановилось сердце, ни как лодка ткнулась в песок, он не

почувствовал.

 

Через полчаса его обнаружил возвращающийся с неудачной рыбалки сосед

по стоянке. Приехавшая

полиция особенно не суетилась. Вызванная скорая констатировала

естественную смерть. Документы

в кармане не оставляли ничего непонятного, и они уехали, забрав тело.

Взяли и рыбу.

 

Готовясь лебедкой вытянуть лодку из воды в гараж, сосед мельком оглядел

ее внутри, заметил на

передней сидушке длинный, белый с зеленоватым отливом, волос и поднял

его. Осмотрев, он

хмыкнул, стряхнул его с пальца на песок и занялся делом.

 

июнь 2016