Дружба – это любовь без крыльев.

Джордж Байрон.

 

Мы – друзья.

Простая фраза скрывает непростые отношения. Настолько непростые, что сквозь два буквенных частокола ничего не разглядеть и даже знак «тире» – паутинная незначимость – это не прореха между частоколами, через которую любой праздношатающийся бездельник или же нескромник может узреть что угодно, это не шутовская загородка шлагбаума, могущая быть сорванной даже и не чихом, а всего лишь невинным дыханием Эола. Это − замаскированная под целлюлозу непроницаемая занавесь с намалёванной на ней издевательской чёрной чертой: накося, выкуси!

Некоторые обыватели не раз пытались (и по сей день пытаются) в малейшую щелочку впихнуть свои длинные прелюбопытные носы: вынюхать – ну-ка, чем эти странные друзья занимаются, не предосудительным ли? Но буквы настолько недремотно стоят на страже, что даже и мне не позволяют узнать истинное значение таинственной фразы, звучащей постулятивно. Да если уж говорить прямо − издевательски...

Мы друзья уже давно.

Тогда, помнится, листья на деревьях были не такие, какие они есть сейчас, − обвисшие, с нездоровой бурой краснотой по рваным или как будто надкусанным краям, целлюлитной желтизной на изрытой морщинами площади, − а нежные, сочные, источающие пьянящий аромат проклюнувшейся юности, торчащие во все стороны восторженными изумрудными крылышками, из-за чего берёзы и даже тополя, беспрестанно подпрыгивая (так мне тогда казалось), пытались взлететь...

Тогда, в начале июня, мы встретились первый раз, и это было неожиданно, это было удивительно!.. Разве что изумление двух маневровых тепловозов, вылетевших навстречу друг другу по одной ветке, сшибившихся в раскалённый ком и, не разжимая объятий, свалившихся под откос, можно сравнить с моим безграничным удивлением... Это, конечно, образ, а действительность была такая же: я до сей сентябрьской поры хожу с чудесным кружением в голове, а перед глазами так и плещутся, так и рассыпаются феерические бенгальские огни разыгравшегося воображения...

Мы друзья − не разлей-вода.

Вообразите себе среднестатистическую человеческую особь среднего интеллекта и среднего психического здоровья, − особь, по чьей-то злой воле или прихоти запертую в комнате без окон и дверей, ноутбука и телефона, и где − вода, еда, телевизор, санузел... Вообразили? Вот в таком душевном состоянии (или примерно таком же, или даже похуже) я пребываю, когда моей подруги нет ни рядом, ни окрест. Вероятно, сходственные чувства испытывают «неприкасаемые» в индуистской сословно-кастовой системе или другие подобные им парии: лишённые всего могут немногое.

Когда моя подруга рядом, я испытываю чувство спокойствия, даже какого-то благостного умиротворения... Наверное, так чувствует себя человек, плотно и вкусно отобедавший или осуществивший своё самое сокровенное желание, или вечный баловень судьбы, или счастливо влюблённый. Причём мне необязательно видеть подругу воочию, достаточно слышать за стеной её лёгкие, пританцовывающие шаги или производимые ею разнообразные звуки: разговор по телефону, скрип отворяемой или затворяемой двери, раскатившийся по коридору звонкий смех, сравнимый разве что с перезвонами волшебных серебряных колокольчиков...

Мы друзья – и больше ничего.

Часами мы можем сидеть друг против друга, глаза в глаза и разговаривать (иногда и просто молчать). Во время таких разговоров я люблю завладеть её рукой и перебирать и поглаживать пальцы. Это от бессознательного восторга: её пальцы тонкие, длинные, безупречной эпикурейской лепки, с трогательными в своём изяществе крохотными удлинёнными ноготочками, не виденными мною ни у одной из женщин благородных сословий (их руки и пальцы кажутся мне настолько несовершенными и как будто искалеченными непосильной физической работой, что живо напоминают руки посудомоек и прачек, виденных, когда я ходил в детский сад).

Дотрагиваться до пальцев моей подруги доставляет мне истинное наслаждение, и я при малейшей возможности прикасаюсь к ним губами. Подруга не препятствует моей вольности, и даже сама норовит шаловливо поцеловать мне руку, против чего я, разумеется, протестую самым решительным образом; но она нет-нет да и выберет мгновение – и вот уже и поцеловала... Я сержусь как умею, она хитро прищуривается и лукаво-наивно улыбается, − ах, это лучшие мгновения нашей дружбы!..

Мы друзья – и всё тут.

Заметив беспорядок в причёске моей подруги (локон на лбу, скажем, лежит не так, как ему, по моему, следует лежать), я поправляю его, а потом целую его, заодно уж и сам лоб, − чистый, пахнущий утренней росой и свежесорванной земляникой... Подруга смотрит на меня близкими искрящимися глазами – где уж тут удержаться от соблазна! – целую и их тоже, а потом носик (мне почему-то нравится целовать её носик), а потом бархатную кожу разрумянившихся щёк (их мне тоже нравится целовать), а потом − губы. Они особенно восхищают меня совершенным вырезом, детской припухлостью и персиковой свежестью. Я расцеловываю её верхнюю губу, потом нижнюю, потом обе вместе – и вот они уже открываются мне навстречу... Трогаю своим языком её прохладные зубки, проникаю дальше, − из дружеских, конечно же, побуждений, – и чувствую, как из горячей глубины её рта появляется резвый язычок и, осторожно касаясь, начинает исследовать мой... Сердце моё начинает биться всё сильнее и сильнее, − не знаю даже, отчего... И тут я нетерпеливо забираю в руки её голову, − и наши губы сливаются в долгом дружеском поцелуе...

Мы друзья – и этим всё сказано.

Когда я прохожу мимо моей подруги, то люблю как бы невзначай, − так, знаете ли, по приятельски, − привлечь её к себе. Она не обижается на мои дружеские знаки внимания (не вырываться же ей, в самом деле; да и держу я её крепко), и сама, при случае, вдруг возьмёт да и обнимет меня... Мне, конечно же, и в голову не приходят разного рода нескромности, − как можно! – но когда подруга идёт мимо меня и мы случайно встречаемся взглядами (как это происходит, ума не приложу!), всегда как-то так получается, что она вдруг оказывается в моих объятиях... Мистика, честное слово! Я и опомниться не успеваю, как уже обнимаю её и прижимаю к себе (нетрудно догадаться − для придания нашим телам необходимой устойчивости в безопорном пространстве), и целую что попадётся: лобик так лобик, щёчку так щёчку, макушку так макушку... Чаще всего попадаются почему-то губы. Вот их я и целую, изо всех сил желая сделать подруге приятное, и вкладываю в своё старание так много ненужной, может быть, силы, что, пожалуй, порой излишне усердствую; подруга, впрочем, никогда мне на меня не жалуется.

Других отношений между нами не может и быть, ведь, как я уже говорил, мы – друзья.

 

сентябрь 2011