Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: РассказАвтор: Андрей Хромовских
Объем: 21462 [ символов ]
Петрович и поэзия
Понятия большинства людей о поэзии так туманны,
что туманность служит им определением поэзии.
Поль Валери
 
Лежание с книгой приятно не на скрипучей кровати второразрядного гостиничного номера, а дома на диване: так гораздо удобней и при¬вычней. Упомянутая мною кровать предназначена для самых разнообразных целей, даже безаппетитного поедания на ней холодных и чёрствых беляшей, пирожков и прочей немудрёной командировочной снеди, но отнюдь, уверяю вас, не для чтения: неудобно, потому как слишком уж узко, да и освещение какое-то тусклое и рассеянное; кружку с горячим чаем – если бы она была – поставить, кроме как на тумбочку, некуда. Даже принуждённо вдыхаемый гостиничный воздух, лишённый домашних вкусных и просто запахов – сухой и самый что ни на есть казённый, – к чтению, тем более занимательному, побудить не может. Постояльцу поздним зимним вечером, к тому же в одиночестве, остаётся лишь полёживать себе на боку или просматривать газеты, или, если уж совсем нечем себя занять, решать кроссворды. Этим я, кстати говоря, и занимался, когда дверь номера, простонав несмазанными петлями, вдруг открылась.
Через порог легко перешагнул мужик невысокого роста, средних примерно лет, средней комплекции и ничем не примечательной – так мне поначалу показалось − наружности. Вскоре оказалось: украшением этой наружности была борода: чёрная с проседью, короткая, на манер шкиперской, она была не прямой и не раздвоенной, − словно бы отдуваемая неутихающим ветром, она росла и вперёд и немного вправо, отчего и всё лицо мужика казалось искажённым, словно виденное в кривом зеркале. Но этот недостаток (совсем незаметный, если его, конечно, не высматривать) мужика не безобразил, а его глаза, – живые, с заметной лукавой хитринкой, − придавали ему вид уверенный, неуловимо чем-то даже и значительный.
Мужик поздоровался, поставил себе под ноги новую китайскую сумку, мельком, как всё временное, оглядел номер, заметил: «Ничего, жить можно!» − и стащил с нешироких плеч китайский же, повидавший виды, пуховик. Подошёл, протянул бугорчатую от закаменевших мозолей ладонь, представился:
− Меня в нашей деревне все Петровичем зовут. Я недалеко отсюда живу, немного двести вёрст не будет.
Узнав, что я обитаю от областного центра ещё дальше, чем даже он сам, и тоже – деревенский житель, Петрович хитро подмигнул и, промолвив: «Ну, тогда, если мы, оказывается, свои, за знакомство не грех и выпить», извлёк из сумки заткнутую пробкой бутылку, пластиковые стаканчики и поставил на столик у окна. Затем там же появились: каравай домашнего хлеба, увесистый кусок солёного сала, картошка в мундирах, пара луковиц, головка чеснока, пачка чая и, как бы завершением всего, соль в тряпице.
Я добавил остатки от своего ужина и бутылку минеральной воды.
Петрович сноровисто нарезал и разложил на недельной давности газете хлеб, сало и колбасу, причём ломтики сала и колбасы, припорошенные луковыми кольцами, он разложил на тексте интервью с Джорджем Бушем-младшим, поп-артовую пирамиду из картофелин соорудил на фотографии Барака Обамы, а худосочные прелести неведомой рекламной красотки присыпал солью, – одним словом, за какую-то минуту всё было им приготовлено. Осмотрев накрытый стол, он восхитился: «Ну, прям-таки по-царски!» − и одним ловким движением откупорил бутылку. Одуряющий смрад сивухи сейчас же опалил не только ноздри моего носа, но, как показалось, и уши.
− Нет, − поторопился я отказаться, – нет-нет, спасибо, минералкой обойдусь.
Петрович не стал настаивать, убрал бутылку.
− Да я, можно сказать, и не пью, это супружница бутылку в сумку засунула, – возьми, говорит, вдруг в дороге пригодится. (Он задумался на мгновение.) Пойду, кипятку у дежурной попрошу, − кишки можно и чайком пополоскать.
Вскоре он возвратился с электрическим чайником, сказал: «Добрые люди везде есть, да жаль, что не всем на глаза показываются», насыпал в закопчённую жестяную кружку заварку и залил её кипятком. Натёр долькой чеснока ноздреватый хлебный ломоть (промолвив при этом занятии: «Люблю я чесночок: палючий, аж глаза выскакивают, – ах, ты! а с хреном ежели – так куда с добром!») и с нетерпеливостью проголодавшегося человека въелся в него, немедля ухватил картофелину, кусочек сала и жестом предложил последовать его примеру.
Я попробовал сало; оно оказалось изумительно вкусным.
− Супружница сало солила, – заметил Петрович, увидев мой интерес к продукту. – Она по салу и вообще по дому – мастерица!
Незаметно для себя самих мы разговорились. Беседа наша, прерываемая пережёвыванием, неспешно продолжалась; но вот Петрович от общих фраз круто повернул на крестьянскую тему, и мне поневоле пришлось из собеседника обратиться в слушателя.
− Родители мои, − заговорил он раздумчиво, – потомственные хлеборобы. Их родители тоже издавна землю пахали. Ещё при Столыпине сюда, в Сибирь, из нечернозёмной полосы перебрались. Как дед мне, тогда совсем ещё пацанёнку, рассказывал, вроде бы откуда-то из-под Перми. Я сам, не хвалясь, скажу, что предков не позорю: на любой технике, хоть на тракторе, хоть на грузовике, работать могу. Ну да не в этом суть... Надумал я фермерством заняться. Сюда, в город, приехал насчёт кредита узнать: сколько дадут, и под какой процент. Если кредит дадут, можно бычков с тёлочками рóстить, тех же свиней. Пчёл разводить, говорят, прибыльно, да я в этом деле ни бум-бум... Короче говоря, чем-то заниматься надо, да как подступиться-то, с какого такого боку? И – самое главное – с кем? Братьёв у меня нет: все по городам разъехались, а одному фермерство никак не потянуть. А супружница – что она? Баба и есть баба, её на трактор не посадишь. (Выбрав картофелину, он принялся сдирать с неё кожуру.) Картошка, даже и холодная, с сальцем, да ещё и лучком – пробормотал он, жуя и причмокивая, − это такая, прямо сказать, вкуснотища! А тут ещё перекупщики к нам в район зачастили: понравилось им, видать, мясо по дешёвке скупать. Так он, перекупщик-то этот, попросту говоря, пришей-пристебай, и половинную цену давать не хочет! Я одному такому сказал (в прошлом году это было): «Нет, не продам бычка задёшево! Ты посмотри, бычок-то какой справный, нигде кости не торчат, шкура вон лоснится вся!» А он заухмылялся во всю свою наглую рожу: «А мне какое дело! Ты, мужик, или бери деньги, пока дают, или расходимся; другие тебе за эту скотину побольше не отвалят, не жди!» Кулаки у меня так и зазуделись; спрятал их, от греха подальше, в карманы. «Надбавь хоть немного...» − прошу его. Так он повернулся да и пошёл от меня, будто и не слышит. Что ему со мной, думаю, рядиться-то? Я откажусь, так ему далеко ходить не надо: он у соседа моего, Фёдора Семёныча, пару тёлочек купит. Он, Фёдор-то, рад был за этих тёлочек хоть какие-то деньги получить, чем вообще ничего, ведь у него старшая дочь и сейчас в институте учится, а младшая в десятом классе тогда была, да ещё и сын в восьмой класс ходил. (Очистив вторую картофелину, он занялся ею.) Да и мне деньги позарез нужны были. Я и подумал про себя, что если бычка вот этому прощелыжнику сейчас же не продам, так придётся следующего поджидать, а приедет ли – вопрос! В соседнюю деревню, тем более она к трассе поближе, заглянет, соберёт всю скотину по дворам – и в город... «Ладно, так и быть, – говорю перекупщику этому, чтоб ему провалиться, – забирай бычка». Тот обернулся и снова, гляжу, ухмыляется: «Так бы, мужик, сразу и говорил, а то все вы, хитрованы крестьянские, нажиться на мне хотите, да только время зря тратите!» Деньги он мне отсчитал, а потом с этаким, знаете ли, гонорным видом ещё сто рублей сверху пришлёпнул. «Вот тебе надбавка», − говорит. Как я ему по роже тогда не съездил, сам удивляюсь... (Он обиженно посопел, теребя бороду.) Да вам, наверное, уже надоело мои басни слушать?
− Что вы, Петрович, − запротестовал я, – очень даже интересно! – И тут же поинтересовался, признаюсь, для поддержания разговора: – Почему вы сами свою продукцию в город не увозите? Колхоз был, значит, автомобили остались.
При моих словах лицо Петровича покривилось; он хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой; принялся было натирать долькой чеснока хлебную корочку, но отложил её в сторону.
− Какие там автомобили! Многие технику, какая им при разделе колхозного имущества досталась, продали ещё в начале девяностых, чтобы как-то выжить. Да и колхоз наш был – так себе, как говорится, ни мёртвый, ни живой, – полудохлый, правда, название было куда как звучное – «Знамя коммунизма». Так что техника у нас почти вся неходячая: ни запчастей, ни топлива. Вот есть у меня тракторишко, из хламья всякого, на свалках да под заборами найденного, моими руками собранный, – ну и что? Как я на ём зимой – кабина не отапливается – двести вёрст с коровой в телеге или пусть даже и с мясом, в город попрусь? Я только по деревне раскатываю, а за околицу боюсь: летом, если трактор сломается, – ещё туда-сюда, а зимой запросто на дороге замёрзнуть можно: за цельный день две-три машины если по ней проедет – уже хорошо. Ладно, что это я, как пацан сопливый, жалоблюсь... Давайте лучше чай пить.
«Недоговаривает он что-то», − подумал я, наблюдая, как Петрович разливает настоявшийся дегтярный чай по стаканчикам.
− Вот вы говорили – фермерство... – сказал я вслух. (Петрович пролил чай на стол.) – Пчеловодством не будете заниматься: не умеете. Это понятно. Не пойму, чем же тогда.
Петрович лишь вздохнул и снова принялся теребить бороду (его широкие клешневатые ладони постоянно были в беспокойном движении, и так и норовили ухватиться за что-нибудь; скоро я уже не обращал внимания на эту его странность).
− Да не с кем заниматься-то! Друзья разлетелись кто куда, а те, кто ещё остались, пьют без просыпу, как будто все с ума посходили... Ну вот, снова в жалобах, как в грязи, застрял! Вы, как я жаловаться начну, меня сразу останавливайте... Стареть, видимо, начинаю: уже позабыл, о чём и говорил-то... (Оставив бороду, Петрович взялся за лоб.) А, вспомнил! Работать не с кем стало, понимаете? Пробовал я уже, знаю: как только мужики первые деньги получат – и в загул... никакими словами, никаким дубьём их потом не остановить! Вот знакомый у меня был, можно сказать, что почти друг – Сашка... вот с ним-то можно было бы сейчас развернуться! Всем был хорош, только одно его портило: стихи сочинял.
− Что же в этом плохого? – удивился я.
− Не знаю даже, как вам и сказать... – замялся Петрович и в тягостном раздумье почесал бровь. – На иное дерево взглянешь, так оно стоит вроде бы высокое, ровное; можно, думаешь, на дом его пустить или на баню, или просто на дрова. А спилишь его – внутри червоточина такая, что голова пролезет. Вот и Сашка был с червоточиной... Он и в школе был... странный, но тогда над ним ещё не смеялись и не сторонились. Странности начались, когда он в колхоз устроился, трактористом. Водку вообще не пил; а таких чудаков в деревне, кроме него, не было, − уже, можно сказать, заметный, как таракан на блюдце. Матерные слова в гараже или где-нибудь на гулянках тоже не употреблял. Ну разве это не странно?
Петрович замолчал, взглянул на меня вопрошающе; я кивнул.
− Если бы он в культурной какой семье вырос, где родители учителями или врачами работали, это было бы понятно, – ободрённый моим уже неподдельным интересом, продолжил Петрович свой рассказ, – а у Сашки отец всю свою жизнь трактористом вкалывал, а мать на ферме горбатилась. Культуры, какую в фильмах показывают, Сашка от своих родителей нахвататься ну никак не мог: шибко грамотными они не были, разве что и тот и другая матерились без ошибок. Насколько я знаю, во всей его родове этих... интеллигентных-то, сроду никогда не бывало, он первый. Как мой дед говорил: посеяли дураки овёс – вымахала пшеница. И откуда у него что взялось, если он сам в школе на тройки учился – вот что я до сих пор понять не могу! (Он ухватился за бороду и долго молчал.) Потом вдруг слушок по деревне пошёл: Сашка стихи сочиняет. Я не поверил; спрашиваю его самого: «Болтают: стишки пишешь... врут или как?» − «Пишу», − отвечает. «Зачем?» − снова его спрашиваю. Сашка посмотрел на меня... ну, так, словно бы ему сквозь меня ставни на доме тётки Агафьи разглядеть захотелось, потом говорит: «Для души, вот зачем». А где-то через месяц (на пахоте дело было) кто-то из трактористов подначил: «Почитай, Сашок, чего ты там втихую от нас пишешь». Ему бы сразу отказаться, мол, то да сё, на память не упомню... Так у него, дурня, ума не хватило: начал читать, как на уроке литературы, с выражением. Про природу, птичек там всяких... про солнце... Ничего, складно так у него получилось... Два стишка, как сейчас помню, прочитал. (Он отпил остывшего чаю, сморщился, отставил стаканчик и посмотрел на часы.) Ого, как, однако, поздно уже! Пора и на боковую...
− Вспомните, понравились ли народу стихи, − перебил я его желание закончить разговор.
Петрович завздыхал, завозился на стуле.
− Ну, это трудно сказать... Народ слушал, переглядывался, похмыкивал... В ладошки, точно помню, никто не хлопал. Наверное, стихи всё-таки не понравились, если после этой читки начали в деревне Сашку сторониться.
− За безобидные стихи – едва ли не бойкот... Не понимаю!
Петрович принялся водить ладонью по крышке стола, расписывая её невидимыми узорами.
− Тут дело-то вот в чём... Везде люди занимают своё место в жизни: этот – тракторист, этот – зоотехник, а эта – учительница. И всем понятно, как к кому из них относиться, с кем можно и не здороваться, с кем – обязательно, а перед кем из уважения к его должности надо издалека шапку снимать... А бывают и такие люди, которых ни на одно место поставить нельзя: на какое ни попытаются их поставить, то обязательно если не на то и не туда, так мимо, ну что ты будешь с ними делать! В никчёмные таких не определишь, в значимые не поставишь; то ли с ними здороваться, то ли молча мимо пройти, – поди, угадай... И вот ещё что вспомнил... В нашей деревне была, как будто для человеческого комплекту, дурочка, Парашкой прозывалась; её вскорости в жёлтый дом увезли. Я к чему всё это говорю... Не знаю, как и сказать...
Я помог ему: договорил за него слова, которые он удерживал в себе, не решаясь выговорить.
− Нетрудно догадаться: Александр занял место Парашки.
Не возражая, Петрович продолжительно, шумно вздохнул и с силой, словно после долгого сна, провёл по лицу ладонями.
− Никто в нашей деревне стихи никогда не сочинял; в соседних, насколько я знаю, тоже. Народ задумался: Сашка – это кто? где его место? как к нему относиться? С одной стороны на него глянуть – поэт вроде бы, а если с другой стороны посмотреть – так он же обыкновенный тракторист! На двух стульях, значит, посиживает. И решил народ, что если у Сашки места как бы и нет, обходить его стороной. Дурачком его за глаза не называли, больше писакой или стихоплётом, но Сашка всё равно обиделся. А потом свои стихи по почте в нашу районную газету отправил. Решил, наверное, всем в нашей деревне доказать, что он всё-таки поэт, а трактористом работает по совместительству. Недели где-то так через три очередной слушок по деревне гулять пошёл: в газете Сашкины стихи забраковали, сказали: слабые. Я эту газетку, если и на глаза когда попадётся, не читаю, а тогда, помню, от корки до корки смотреть начал. Супружница сразу это дело приметила, говорит мне: «Надо же, какой ты, Вася, у меня стал молодец! Этак ты скоро и книжки читать начнёшь». Да толку-то, что смотрел я эти газетки, ведь не было там стихов... Жалко им было хотя бы один стишок тиснуть, что ли... Это же районная, а не центральная газета, не «Известия» какие-нибудь. А мне хотелось стихи именно прочитать: на слух я только про движок могу сказать, карбюратор в ём подрегулировать надо или поршня поменять, или просто выбросить. Конечно, проще было бы попросить у Сашки тетрадь со стихами, но эту тетрадь, я знаю, он никому не показывал, даже от супружницы своей прятал. Хотя, если уж честно говорить, мое мнение такое: поэзия – штука совсем не нужная.
− Василий Петрович! – только и смог я воскликнуть.
Лицо моего собеседника снова покривилось, он нахохлился и сделался похожим на иззябшего воробья, залетевшего с улицы в освещённую и тёплую комнату.
− Что с этой поэзии толку-то, скажите, пожалуйста? Вот, – он взял со стола ломтик сала и показал мне, – к примеру, обыкновенное сало... Его можно съесть и лечь спать не с пустым брюхом. − Он схватил сало крепкими зубами и начал разжёвывать его с такой быстротой, что борода чёрной челночной мочалкой задёргалась вверх-вниз. Звучно сглотнул, посмотрел на меня и хитро и вызывающе. – А прочитаю я стишок – и что? Где его теперь искать?
Он незряче вытянул руку и пошевелил пальцами, изображая попытку нащупать то, что чувствовал только он, но не дано было видеть мне, затем, вздрагивая волосатыми ноздрями своего длинного шишковатого носа, чутко обнюхал вокруг себя воздух, − настолько, как самая настоящая собака, правдоподобно и презабавно, что я, наблюдая его импровизированную пантомиму, невольно рассмеялся.
– Вам, я гляжу, смешно, а в жизни, если здраво рассуждать, стихи не кормят, денег в кармане не прибавляют. Как это говорится-то... суета сует, во! Да я и сам, если захочу, из баловства стишок придумать смогу, делов-то! Сейчас... (Он задумался.) Ага, вот уже и придумал! Как утро, значит, начинается... Слушайте.
 
Ночь густо изгадила небо
портяночной мозглостью туч;
вдруг вижу: людя́м на потребу
с горы прётся солнечный луч.
 
− Да вы, Василий Петрович, поэт! – сказал я серьёзно. – Скажите, Александр тоже сочиняет нечто подобное? Кстати, вы почему-то не говорите, где он сейчас, чем занимается.
При моих словах с Петровичем произошла разительная перемена: его глаза потухли, стали колючими, неприятно жёсткими; он напоминал уже не воробья, а старого ворона.
− Если бы не поэзия, Сашка до сих пор был бы жив... Будь моя власть, я бы эту чёртовую поэзию вообще запретил. – Его голос звучал глухо, надтреснуто, словно включили заигранную граммофонную пластинку. – А сочинял он, я вам скажу, так, что куда там до него не то что всяким другим, а и многим некоторым... Боже мой... – произнёс он вдруг шёпотом, и некоторое время просидел молча. – Боже мой, а ведь я только сейчас, будто мне по голове чем-то тяжёлым ударили, сообразил, что неспроста мне сегодня с самого утра Сашка вспоминается! Ведь это он помянуть просит.
С этими словами Петрович наполнил стаканчик самогоном.
Я поспешил налить в свой минералку.
Помянули, помолчали. Задумавшись, мой собеседник перебирал пальцами пустой стаканчик; казалось, он позабыл обо мне. Я уже и не надеялся на продолжение разговора, когда Петрович снова заговорил:
− Как случилась вся эта история с газетой, Сашка пить начал. Сначала потихоньку, а потом – будто с цепи сорвался... Интересную штуку я заметил: интеллигент выпьет – и начинает куролесить: вместо того чтобы, как все люди, посидеть, поговорить о работе, о бабах, или песню спеть, в разговоры про политику ударяется или критикует всех подряд, или начинает про себя говорить, какой он весь из себя непризнанный умник... Простой человек пропьянствует недели две-три, встряхнётся – и снова живёт, работает, а интеллигентный, если уж запил, то остановиться не может. Через год от его интеллигентности мало что остаётся, а ещё через год с него вся эта культура слазит без остатка, как змеиная кожа. Пить, короче говоря, не умеют, а, скорее всего, водка интеллигентных не любит − не для них придумана. Вот и Сашку, как запил, скоро было уже не узнать... (Стаканчик в его руке начал потрескивать.) Не то чтобы опустился он, а как-то потерялся, что ли... На гулянках в разговоры не ввязывался, просто пил и молчал, будто и нет его. К зиме в одиночку пить начал. Встретишь его на улице и думаешь: в деревне никакого праздника нету, все вокруг вроде бы трезвые, а Сашка уже едва на ногах стоит. Говорил ему, мол, что же это ты делаешь. Так он уставится на мою шапку или ещё куда-нибудь и молчит, качается... А потом Сашка тетрадь со стихами в печку бросил... (Петрович смял в кулаке запищавший пластиком стаканчик.) Супружница его успела тетрадь из топки вытащить. Тетрадь была толстая, сразу не вспыхнула, только по краям обгорела. Так Сашка дождался, когда супружница в магазин уйдёт, и тетрадь эту дожёг... Хватит говорить, пора спать, – оборвал он себя и, взглянув на часы, выбрался из-за стола.
− Что же произошло с Александром? – поинтересовался я.
Петрович, разбирая свою постель, нехотя, словно по принуждению, ответил:
− В прошлом году замёрз на улице в ночь на второе января.
Улёгшись, он, наверное, решил не ждать моего вопроса, прибавил:
− Мужики, как рассвело, поехали в соседнюю деревню Новый год праздновать. Возле самой околицы на Сашку и наткнулись.
 
Взволнованный рассказом, я долго ворочался с боку на бок, стараясь заснуть. Поняв всю безуспешность своих попыток, подумал, как оказалось, вслух:
− Страшная история! Самое страшное – невыдуманная.
− Мгм... – вдруг отозвался Петрович сонным голосом.
− Жаль, конечно, Александра... И как жалко, что не догадалась его супруга спрятать стихи, – наконец-то высказал я мучившие меня мысли. – Кто она, кстати, чем занимается?
− Да замуж вышла... чем же ещё бабе в деревне заниматься... Год после Сашки прошёл, она и вышла... – совсем уже засыпая, невнятно пробормотал Петрович. – Её новый мужик тоже – Сашка, но стихи не сочиняет.
 
2009
Copyright: Андрей Хромовских, 2014
Свидетельство о публикации №329645
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 27.06.2014 18:32

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.

Рецензии
Израиль Рубинштейн[ 28.06.2014 ]
   Хороший рассказ, поучительный. Пожалуй, и я завяжу с графоманией.
   Хоть и не славянской я души, и не потомственный хлебороб, да не то,
   чтобы пьющий. Завяжу на всякий случай: а вдруг и в моей крови прижился
   вирус интеллигентности. Успехов таланту!

Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта