Глава первая …Ну почему это я не хочу разговаривать? Просто я вас всех внимательно слушаю. Очень даже интересно… Про себя? Как-то неловко о себе говорить. Ничего примечательного в моей жизни не было – родилась, училась, замуж выходила… Да, работаю. Вот в командировку еду… Нет, сейчас я не замужем. И детей нет… Да так как-то… не сложилось… С мужчинами? – Почему же, встречаюсь… А что про них говорить – мужчины они и есть мужчины. Бабники и… простите, я не о присутствующих… Про них и рассказать?.. Да что же такое Вам поведать?.. А знаете, решусь-ка я всё же высказаться, уговорили. Ехать нам ещё часов шесть – как раз успею. Мы с ним год как расстались, и я ни с кем об этом не говорила, хотя психологи советуют выговориться, если что-то камнем лежит на сердце. А у меня как раз лежит. И не камень – скала недвижимая. Только извините, если немного косноязычна буду. Не привыкла я долгие разговоры разговаривать. Странный недостаток для женщины, да? Ну ладно, слушайте. …Мой последний мужчина был котом. Да, да – натуральный такой мужчина-кот. Я бы даже сказала, Котяра. И все женщины были для него кошками, охваченными жаждой соития. Это была данность, с которой следовало либо смириться, либо послать всё к чёрту и расстаться. Я, вопреки своему характеру, решила до поры до времени ничего не предпринимать и обречённо плыть по течению жизни. С одной стороны, плавание было довольно приятным, а вот с другой – вызывало во мне большую озабоченность и тревогу. Для этого было несколько причин. Во-первых, я самой себе никогда не врала, а мой честный голос шептал на ухо, что ты, подружка, давно использовала свой лимит молодости и, хотя продолжаешь выглядеть на все сто, усилий для достижения этого тратишь неимоверно много. Во-вторых, с возрастом я стала панически бояться одиночества. Гораздо больше, чем в молодости боялась связать себя с пустым и ненадёжным спутником жизни. По злой иронии судьбы все два раза мне попадались именно такие. Ну и, в-третьих, мой Котяра был такой мужчина! Подобные экземпляры попадаются один-два на миллион, да и то – не в каждое столетие. Начать с того, что он был красив. В нём была не та голливудской красота, заставляющая замирать сердце любой провинциальной дамочки, а красота внутренняя, исходившая не только от него самого, но и от пространства, в котором он находился. Неординарная внешность Василия, в сочетании с гибким и сильным телом, и впрямь напоминала вышедшего на мартовскую прогулку кота. Ему шла любая одежда. В рабочих джинсах и рваной футболке он выглядел не менее эффектно, нежели в деловом костюме или вечернем смокинге. В деревенской идиллии, на модном вернисаже или великосветском рауте мой Котяра неизменно привлекал к себе внимание окружающих. Продолжая кошачью тему, можно было с большой долей уверенности утверждать, что и на помойке он был бы самой заметной и колоритной особью. К тому же, в отличие от физически переразвитых дебилов, он был умён. Его познания в различных областях порой ставили меня в тупик. Искусство, промышленность, психология, медицина, точные и гуманитарные науки – вот далеко неполный перечень тем, по которым Василий высказывал глубокие, далеко не поверхностные суждения. «Всесторонне развитая личность» – избитый штамп, но к нему данное определение подходило в полной мере. Он хорошо пел, замечательно декламировал стихи и прозаические отрывки известных поэтов и писателей, довольно неплохо играл на рояле, свободно чувствовал себя на кухне, поражая меня знанием редких и малоизвестных рецептов блюд. В общем, весь состоял из достоинств. Кроме баб. Нет, я понимала, что и эти самые бабы (и я в их числе, как не горько это осознавать) были частью его мужских талантов. Многие мужики позавидовали бы этому его достоинству, но мы – женщины… Но я… До встречи с Василием мне неведома была ревность. В юности я легко затмевала своей внешностью ближайшее женское окружение, в более зрелом возрасте знала немало тайных способов привлечь и удержать возле себя мужчину. Как правило, не было нужды ими пользоваться, поскольку большую часть времени приходилось отбиваться от представителей кобелиного племени. Но Василий был не из их числа. Я безумно, тщательно пряча это чувство в себе, ревновала его ко всем представителям женского пола, независимо от возраста, национальности, профессии и внешних данных. Василий мог полюбить и охмурить любую! Даже шпалоукладчицу на железной дороге. Но что удивительно, женщины не имели над ним власти. Все мои «тайные способы» оказались бледной тенью того, что он имел в своём арсенале для подчинения женской половины человечества. Василий умел любить. Как он любил! Это было что-то невообразимое. Я и сама – женщина достаточно эмансипированная, и в любовных утехах не слабонервная. Знаю, чего хочу и как этого достичь. Но после недельного знакомства с моим Котом поняла, что вся моя сексуальная смелость и раскрепощённость – жалкий лепет дореволюционной барышни, пишущей любовную цидульку курсанту ремесленного училища. Нет, он не был утонченным извращенцем или победителем всемирного конкурса знатоков и практиков Камасутры. Но он был самцом. От пальцев ног до кончиков волос. Он выглядел самцом и источал запах самца. В его присутствии прыщавые девочки-малолеточки буквально истекали гормонами, а старушки, божьи одуванчики, норовили выпятить опавшую грудь и взбить пропахший нафталином шиньон. С первого слова, с первого взгляда он покорял, подчинял и овладевал теми, на кого обращал своё внимание. Быть его женщиной, самкой, было невероятно заманчиво и престижно, но в то же самое время до боли и страха ненадёжно. Всегда казалось, что вот ещё мгновение, и он легко и непринуждённо поменяет тебя на вон ту грудастую блондинку или вот эту голенастую брюнетку. Своим обаянием, своим умением влюблять в себя каждую женщину, и этим ежеминутным, ежедневным страхом потерять его, он ещё больше подчинял себе тех, кто попадал под его влияние. …Познакомились мы с ним, вернее – он со мной, самым невероятным образом. Он просто затащил меня к себе. В тот день суббота была… Точно, суббота, потому что для меня она оказалась рабочим днём: нужно было срочно для моей начальницы кое-какие бумаги доделать. Ну, я до обеда управилась и решила до дому пешком прогуляться. Погода – вот как сейчас за окном, теплынь стоит и весной умопомрачительно пахнет. Люди какие-то новые, светлые, улыбающиеся, целующиеся. Я и сама шла, неизвестно чему улыбалась. Как вдруг чую, кто-то меня за руку хватает. От неожиданности разворачиваюсь и пытаюсь ударить неизвестного – подумала было, что кто-то на мою сумочку позарился. Но рука так в полёте и замерла, потому что за руку меня держал никто иной как мой Кот. Вернее, это я после узнала, что он кот, а в тот момент я просто увидела красивого, среднего возраста мужчину с невероятным цветом жёлто-зелёных глаз. Между нами произошёл быстрый диалог, который напрочь сбил меня с толку, и дальше уже не я управляла событиями, а они мною. - Тебя как зовут? - спросил он. - Диана, - машинально ответила я. - Значит, Диа… И я мгновенно попала в какой-то ступор. Дело в том, что так – Диа – меня звали только однажды, в далёком детстве. У нас во дворе был мальчик Слава. Ушастый, вечно больной, он не посещал никакие садики и школы, а занимался на дому. К нему приходили педагоги. А ещё он на скрипке играл под руководством своего отца, известного в нашем городе музыканта. Так этот Слава с мальчишками не водился – они его вечно дразнили и обижали… Такая детская жестокость была… Мы, дети, не знали да и не понимали, что это такое – неизлечимая болезнь «лейкоз». Для нас это всё равно что чесотка была… вот и смеялись… Слава во дворе не играл. Только гулял. А разговаривал исключительно с девочками. Видимо, они добрее были. А больше всех со мною, почему-то… Я ему всё время о чём-нибудь рассказывала. Сначала про садик, потом про школу, а потом… А потом он умер, и мы – ребятишки – долго не могли о нём говорить и вспоминать… Стыдно, наверное, было… Этот Слава и называл меня так странно – Диа… - А меня – Василий, - мужчина продолжал меня держать за руку, а я неотрывно смотрела на него, понимая, что с каждой минутой он всё больше нравится мне. - Кот Васька? - А как ты догадалась? - удивился он. - О чём догадалась? - Что я кот… - Потому что всех котов зовут Василиями, - засмеялась я. - Ну, положим, не всех, - он тоже засмеялся. – И не все Василии – коты. А я – самый настоящий кот. - А почему кот без усов? – продолжала веселиться я. - Потому что я кот из породы короткошёрстных и безусых. Редкий, вымирающий вид. - Ну, уж и вымирающий, - не поверила я. – Вон каким здоровьем пышешь… Аж светишься. - Это так, - нарочито трагически вздохнул мой новый знакомый. – Все великие роды, перед тем, как кануть в Лету, имели довольно-таки цветущий вид. Например, король Франции Людовиг XVI, перед своей трагической гибелью на гильотине от рук добрых революционеров, имел довольно приятный и здоровый вид. У него было много фавориток, которых он не обделял мужским вниманием. - Ого, какое знание предмета, - притворно восхитилась я. - А как же! Положение обязывает. Мои предки водились в лучших королевских домах Старого Света. Мой пра-пра-пра-пра-пра-прадед Василиск, всю свою долгую и счастливую жизнь не слазил с рук английской королевы Анны. От его брака с кошкой личного повара королевы родилось восемьдесят котят, многие из которых перекочевали в королевские покои Франции, Испании, Дании и даже – России. Тогда было модным дарить высокородных котят своим царственным родственникам. А теперь, я слышал, всё чаще обмениваются собаками. Фу, как низко пало человечество! Собака – это… Василий говорил, а я незаметно попадала под очарование его внешности и голоса. На нём были синие джинсы и тонкий свитер с широким воротом, открывавшим сильную шею. На ногах – модные замшевые туфли. Казалось, он не говорит, а мурлычет, а сквозь пальто я чувствовала, как мужчина-кот втягивает и выпускает свои когти. «Точно, котяра…» – подумала я… От моих мыслей меня оторвал голос: - Ты должна мне помочь. - Помочь? …Но как? - Я хочу, чтобы ты поднялась ко мне наверх в мастерскую. - В мастерскую? – снова переспросила я. - Да. Наверх, в мастерскую. Я – художник… - Не может быть! – я искренне удивилась. – Меньше всего ты похож на художника. - Правда? А на кого я, по-твоему, похож? - На кота и походишь! Особенно когда на собак фыркаешь. - Ну, правильно. Я же сразу сказал, что я – кот. Но кроме этого, я ещё и художник. Мужчина-кот. Кот-художник. Так ты поможешь мне? - А что нужно делать? - Я расскажу и покажу, но для этого мы должны подняться ко мне в мастерскую. Пошли? - Пошли, - легко согласилась я. …Много позже, когда мы уже расстались, я часто спрашивала себя, а что изменилось бы, если бы в тот весенний, мартовский день я отказалась идти с незнакомым мне мужчиной к нему в квартиру? Я должна была отказаться! Ну, ведь не девчонка же я какая-нибудь, а вполне зрелая женщина, отдающая себе отчёт в том, чем может грозить подобное легкомыслие. И сама себе отвечала: нет, не могла. Я уже была под обаянием этого удивительного человека. Человека-кота… или кота в человеческом обличии. Он уже имел надо мной власть, которой не хотелось противостоять. Да и желания не было… Потому что я влюбилась. Сразу и безоговорочно. Потому что я своим обонянием женщины мгновенно уловила запах настоящего мужчины, настоящего самца. И как самка, ощутила непреодолимый зов природы, не подчиниться которому было просто невозможно. И я пошла за ним… …А давайте-ка чаю у проводников закажем, а то у меня голос ослабел… Нет, нет, «чего-нибудь более крепкого» мне не надо. Я вообще пить не могу и не умею… С полстопки коньяку начинаю неудержимо смеяться, а потом засыпаю… А рассказ только-только начался… А чаю принесите, буду Вам чрезвычайно благодарна… Глава вторая …Ну вот, под чаёк и говорить-разговаривать легче… Меня до сих пор, даже через год после нашего расставания, одна мысль тревожит, да и вам я сразу о ней не сказала. Казалось бы, нет в ней ничего такого необычного или криминального, а вот же! постоянно хочется об этом умолчать. Это я о возрасте… Вы уже догадались?.. Правильно, разница меж нами была большая. Ну, это я так думаю, что большая… Шесть с небольшим лет… А Коту было ровным счётом всё равно. Он меня даже и не спрашивал, я сама вопрос задала, а когда он ответил, моментально сбавила себе солидный кусочек прожитой жизни. И удивилась, не услышав обычного мужского комплимента: «Да? А ты выглядишь гораздо моложе…» Он просто сказал: - Коты не знают возраста. Пока есть запах жизни – они живут. Когда он исчезает – уходят умирать… …Смотрите, мы сейчас станцию проехали – «Горенка» называется. Да, хорошее название. Русское… А мне сразу вспомнилось, что, когда я вошла в квартиру Василия на самом последнем этаже (практически, это был чердак, перестроенный сначала под мастерскую, а затем в жилое помещение), в голову пришло именно это название – «горенка». Огромное помещение, разделённое на три неравные части большими и высокими перегородками из тонких шлифованных брёвен, имитирующих сруб русской избы. Ощущение добавляла настоящая русская печь, в которой весело потрескивали дрова, длинный, сколоченный из широких плах, стол и деревянные скамьи с двух сторон. Справа стоял (тоже видимо деревянный) огромный по площади лежак, укрытый всевозможными шкурами. И много картин… Я раньше представляла себе художников этакими бородатыми мужиками, с дымящимися трубками, в измазанной красками одежде и грубыми руками. Обязательной приметой их мастерской или жилища был художественный бардак – раскиданные мольберты и подрамники, начатые и оконченные картины, в беспорядке сваленные в углу, пепельницы, полные окурков… Откуда такие представления?.. А у Василия меня, прежде всего, поразила чистота и какой-то немужской порядок. Все вещи словно бы раз и навсегда знали своё место и не имели привычки покидать его. Из горенки мы прошли, собственно в мастерскую – более светлое и большее по размеру помещение. И там было так же чисто и, если это слово уместно, уютно. Василий предложил мне снять пальто, а сам прошел в дальний конец студии. Я разделась и с интересом принялась всё разглядывать. Там, куда удалился мой новый знакомый, располагался подиум, очевидно для приходящей натуры, вокруг него на разной высоте возвышались фонари и висели софиты для подсветки. Слева я увидела большой, изумительной красоты старинный резной стол с инкрустированной столешницей, на котором находились различные вещи для натюрмортов. Справа отдельной композицией стоял угловой диван и журнальный столик со стопкой иллюстрированных журналов. В задрапированных нишах застыли гипсовые копии известных греческих статуй. И снова картины. Очень много картин. В рамах и без… Нет! Об этих картинах надо рассказывать отдельно. Даже не о самих картинах, а о том, что на них было изображено. Это были сплошь кошачьи картины. То есть, буквально на каждом полотне была изображена кошка. Или кот. Или кот и кошка, или группа котов. …Вы улыбаетесь? – Да, я представляю, что вы подумали: мужчина-кот рисует котов и кошек?.. Всё правильно и в тоже время неправильно. Это нужно видеть, словами трудно передать те ощущения, которые я испытала. Дело в том, что у всех кошачьих особей были человеческие лица. Да, да! Натуральное человеческое лицо с совершенно идеальными, мастерски прорисованными кошачьими телами. Причём, каждое лицо было строго индивидуальным, имело свои отличительные черты и характер. Особо подчеркну, что у кошачьего племени, изображённого на картинах, человеческим была только передняя часть мордочки. Ушки, затылок и шея – всё было от кошек. За время нашего знакомства с Василием я успела хорошо и детально рассмотреть многие его живописные работы, но в тот первый день две картины поразили меня. На одной была нарисована конусом крыша многоэтажного дома с трубой, телевизионной антенной и обвисшими оборванными проводами. Над крышей простиралось густое фиолетовое небо с удивительного жёлтого цвета Луной, а внизу, в неясном серебристом свете, едва угадывалась совершенно пустая, шарообразная земля. Такая, как она выглядит с очень большой высоты. У трубы сидели две кошки – он и она. Они чуть соприкасались головами и смотрели на ночное светило. При этом человеческие лица этих… существ выражали такую вселенскую тоску, что у меня мороз по коже пробежал. Такое совместное одиночество исходило от картины, что… Нет, словами такое не обрисуешь. Видеть надо. Картина так и называлась – «Одни во Вселенной». Или другое полотно: на заднем дворе обшарпанного дома возле контейнеров с мусором три местных, по-видимому, кота встретили четвёртого – явно не из их компании. И вот он сидит, прижавшись спиной к стене, понимает, что его ждёт жестокая битва – один против трёх опытных и жестоких «бандюганов» – и тихо тоскует. Его человеческое обличие выражает всю гамму чувств животного, попавшего в западню. Он осознаёт, что помощи ждать неоткуда, пощады от этой шпаны не дождёшься, а перевес сил явно не в его пользу. Во всей позе сквозит невероятное напряжение. Зато по лицам трёх обитателей здешних помоек ползёт злобная, ехидная усмешка уверенных в своём превосходстве и своей безнаказанности представителей криминального мира. «Чужак» – было написано на табличке… Пока я рассматривала помещение и картины, появился Василий и вынес из третьего, видимо, хозяйственного помещения кофейник и поставил его на журнальный столик. Из низкого буфета за диваном достал кофейные чашки, блюдца, ложечки и вазу с кусочками сахара. Оттуда же извлёк две тарелки с зефиром и шоколадом. Потом сделал мне приглашающий жест: - Диа, давай без церемоний, хорошо? Чувствуй себя как дома. Сейчас мы выпьем кофе, а потом я изложу тебе свою просьбу. Она не будет для тебя обременительна. За это, – он улыбнулся мягкой улыбкой. – За это я подарю тебе одну из моих картин. Я бросила взгляд на полотно, где два существа на крыше были так одиноки: - Хочу эту… - Нет, Диа, картины, которые висят, не дарятся и не продаются, хотя за них и предлагают большие… очень большие деньги. У меня есть другие. Вот из них ты сможешь выбрать любую. Даже две, - он вновь улыбнулся и накрыл своей ладонь мою. Я на мгновение почувствовала мягкую кошачью лапу. Ощущение было столь реально, что я вздрогнула и отдёрнула руку. - Так что я должна сделать? – мой голос чуть дрогнул от пережитого волнения. – Раздеться и позировать в обнажённом виде? – Я хотела смутить его, но он даже ухом не повёл. - Ну что ты, Диа! Этого добра у меня хватает. - А чего тебе не хватает? Василий сделался вдруг чрезвычайно серьёзным: - Мне до ужаса не хватает настоящих, человеческих лиц. - Как так? – удивилась я. – Вокруг полно людей, у тебя, наверняка, есть платные натурщики и натурщицы… - Это всё не то, - перебил он меня. – Настоящие человеческие лица встречаются не так часто, как ты думаешь. Да, людей много, но они все носят маски. Сами себе придумали образы и изо всех сил стараются им следовать. Человек без маски – крайне редкая в наше время вещь. Каждый занят собой и своими проблемами, у каждого тысяча причин скрывать свои чувства, а мне нужна обнажённость. Не телесная – её-то как раз стало слишком много. Мне нужна обнажённость души. Я с каждым разом всё труднее нахожу людей, которые открыто смотрят на мир, которые не прячут своих эмоций, которым всё равно, что вокруг так много чужих людей. Они умеют оставаться самими собой не только наедине, но и на многолюдной улице. - И ты думаешь, что я именно такой человек? - Я не думаю, - Василий пристально посмотрел мне в глаза, и я вновь ощутила странное волнение. – Я уверен в этом. Едва я заметил тебя в толпе, едва увидел, как ты совершенно искренне и беззаботно улыбаешься солнцу, теплу и тающему снегу, нисколько не замечая снующих вокруг тебя людей, я понял, что мои поиски оказались успешными. - Но… - Понимаешь, - перебил он меня, – нарисовать узнаваемо кошку даже ребёнок сможет. В деталях изобразить это благородное животное под силу любому профессиональному художнику. Для этого не обязательно, чтобы кот или кошка ему позировали. Достаточно двух-трёх набросков. А вот очеловечить, придать им осмысленное выражение… Для этого нужны реальные лица. Нужны люди, не носящие маски. - А эти? – кивнула я в сторону понравившейся мне картины. - Эти? – он сделал паузу. – Девушку я нашёл в психиатрической больнице. Долго уговаривал врача дать разрешение приходить и делать зарисовки. А парня случайно встретил на железнодорожном вокзале, где он провожал свою любимую, которая навсегда уезжала в другой город на свою свадьбу… - А почему ты рисуешь только кошек? - О! Это долгая история, а началась она в раннем детстве, когда я неожиданно ощутил себя представителем кошачьего племени, – Василий снова заулыбался, а я поняла, что любуюсь им. Любуюсь чертами его мягкого, но мужественного лица, чуть сужеными к вискам глазами, гибкой фигурой, наслаждаюсь урчащими, почти мурлыкающими интонациями его голоса. - Помнишь «Алису в стране чудес» Кэрролла? А человеческую улыбку чеширского Кота, которая повисла в воздухе? После прочтения этой книги и началось моё истинное увлечение рисованием и, собственно, котами. Я очень сильно хотел изобразить кота с улыбкой. Долго мучился, изрисовал все школьные тетрадки, но ничего не выходило. Кот мало-мальски был похож, а вот очеловеченной улыбки добиться не удавалось. И вдруг я понял, что одной улыбки коту мало! Мне пришла в голову сумасшедшая мысль, что все кошки когда-то были людьми, но однажды надели маску, и эта маска изменила их облик. Для того, чтобы им вновь придать человеческое лицо, надо эту маску снять! - И ты стал пририсовывать кошкам человеческие лица? - Вот именно! – Василий вскочил и принялся взволнованно расхаживать по студии, и я отметила про себя, что шагает он совершенно бесшумно. – Сначала я просто пририсовывал им головы людей, но выходило смешно, а мне хотелось серьёзного рисунка. Как-то на новогоднем карнавале я встретил девочку в кошачьем костюме. Ну, помнишь? Такой незамысловатый костюм из чёрного трико и пришитого сзади хвоста? Но на голове у этой девочки была чудная меховая шапочка с ушками. И лицо у этой девочки было такое… Короче, я понял, что это именно то, что мне нужно. Я стал пририсовывать кошкам не головы, а только лица людей. – Василий остановился у полотна, изображавшего мартовские ухаживания котов. – К тому времени мои художества в школьных тетрадях были замечены взрослыми, но наказания, как ни странно, не последовало. Меня просто отдали в детскую студию при художественном училище. Так я стал художником… Я молчала, допивая остывший кофе. Всё было странно: странный день, странная встреча со странным человеком, который меня сильно волновал и притягивал. Странные рассуждения и странные пристрастия… А может он безумец? Я посмотрела ему в глаза, а он словно прочитал мои мысли: - Не бойся, я не сумасшедший. Я просто кот, который любит кошек и людей без маски. - А как ты собираешься меня изобразить? – спросила я. - А вот посмотри… Он подошел к одному из мольбертов и сдернул закрывающую его ткань. На полотне был изображён осенний парк, усыпанный опавшими листьями и скамейка, на которой сидела голубая кошечка. А по аллее шагал черный кот. Он, видимо, прошёл мимо неё и сразу не обратил особого внимания, но вдруг что-то остановило его, и он обернулся. Кошечка смотрела на кота, а кот на неё. - Картина будет называться «Встреча в парке», - стал объяснять Василий. Мы все ждём какого-то одного, главного свидания. Но наша беда в том, что угадать это судьбоносное событие мы не в состоянии. Каждый день у нас случаются сотни, если не тысячи, встреч, но как распознать в них ту единственную, мы, увы, бессильны. А на этой картине и происходит это великое событие, но сумеют ли герои догадаться об этом? Вот в чём вопрос! - И всё же, Василий, прости меня, пожалуйста, но мне непонятно, почему ты выбрал именно меня? Я полагаю, на улице тебе встретились и другие люди без маски? - Да, это так… Но ты была единственная из них, кто ждал своё главное свидание… …Ой, опять голос садится – это всё моя щитовидка… А знаете, у меня есть домашние пирожки с картошкой, капустой и мясом. Я сама пеку. …Мой Кот обожал с мясом… Ну что? Перекусим? Да вы не бойтесь, на всех хватит… Вот и славно!.. Глава третья …Не стесняйтесь, эти пирожки тоже попробуйте, они приготовлены по-особому рецепту, который я переняла у своей бабушки… Необычный вкус? – Это потому, что в тесто добавлен молотый кориандр. Я вообще обожаю эту приправу и кладу, куда только можно. А капуста в пирожках приправлена лимонным соком – от этого она мягче становится… Ешьте, ешьте, у меня их много… …Василий любил поесть. Даже не так! Василий любил хорошие продукты и вкусную пищу. Впервые оказавшись с ним в супермаркете, куда мы зашли купить чего-нибудь к ужину, я была удивлена тем, что он обнюхивает каждый пакет перед тем, как положить в корзину. Когда я заметила, что проще посмотреть на дату изготовления, Василий рассмеялся: «Вот этим диетическим яйцам, – он показал на только что отложенную упаковку, – судя по дате, сроку не более недели, а знаешь, когда их снесли куры? – Двенадцать дней назад! Вот и думай, стоит ли верить тому, что написал производитель?..» И знаете, я почему-то поверила ему. Да, именно двенадцать дней назад некие куры некоей птицефабрики благополучно разрешились этими самыми яйцами, которые недобросовестный продавец давно должен был уценить. Что правда, то правда – продукты, купленные им, всегда были отменного качества. Особенно Василий обожал рыбу и знал множество рецептов её приготовления. Готовил он охотно и часто, и когда это случалось, в доме был праздник. Он и ел как кот – не торопясь, аккуратно, обнюхивая каждый кусок. У него, когда он кушал, даже глаза по-особому светились. - Знаешь, – говорил он. – У еды должно быть три основных качества: красота, доброта и свежий запах. Красота для глаз, доброта для души, а свежий запах для здоровья. Пищу нельзя готовить с недобрыми мыслями ибо они впитываются во все ингредиенты и человек, употребляющий такие блюда, отравляет свой организм чужой злобой и ненавистью. - Ну, не всегда же люди веселы и беспечны. Проблемы, сколько от них не бегай, никуда не деваются. - Конечно, – соглашался Василий. – Но, заходя на кухню, необходимо отрешиться от всех суетных дел и сосредоточиться на приготовлении праздника жизни. - Ты считаешь, что еда – это праздничное событие? - А как же! В жизни человека так мало радости. Свадьба – всего один раз в жизни, ну, два, если не повезёт. День рождения – один день в году, плюс десяток-другой ежегодных праздников. И всё! А радость нужно дарить себе ежедневно. Радость продлевает жизнь, делает её богаче и значительнее. Конечно, из еды не надо делать культа насыщения, но получать удовольствие от приёма пищи просто необходимо… …Ну, вот. Закусили, и жизнь стала восприниматься намного веселее, правда?.. Да пожалуйста! Вам спасибо, что на здоровье ели… …Отвлеклась я от рассказа… В тот наш первый день мы так и не приступили к рисованию… Он установил на подиуме настоящую садовую скамейку, включил фонари и софиты, а затем принялся усаживать меня. Просил принять ту или иную позу, расслабиться, думать о чём-нибудь своём, а у меня ничего не получалось. Скорее всего, потому что я ни о чём, кроме него, думать не могла. А он нисколько не сердился, не высказывал нетерпения или раздражительности. Василий вообще никогда не выходил из себя. Бывало, я устраивала небольшие скандалы, как правило, по пустому поводу, но в эти моменты он пристально, не мигая, смотрел на меня, слегка склоняя голову то в одну, то в другую сторону. Радужная оболочка его глаз расширялась, и там вспыхивали жёлтые и зелёные искры. И я затихала… Я могу поклясться, что в эти минуты он был самым настоящим котом, который не понимает, из-за чего сердится такой большой и умный человек. Не любил Василий шумные компании. Он объяснял: «Коты любой громкий звук воспринимают, как опасность…» …Как-то раз повёл он меня на модный вернисаж, где среди прочих выставлялись и его необычные работы. Мероприятие закончилось большим, шумным фуршетом. Публика подобралась без комплексов – сплошь богемная, но мой Кот терпеливо принимал многочисленные поздравления и навязчивые приглашения посетить ту или иную тусовку. Особенно надсажались дамочки всех расцветок и возрастов. Меня злило то, что многие явно были в недавнем прошлом не обделены его вниманием и не скрывали этого… Что поделаешь – ревность… К концу вечера, когда мы уже собирались уходить, к нам пристал какой-то мужчина в невообразимых цветастых одеждах. Вёл он себя странно и развязано, и мы старались держаться от него на расстоянии. Разгорячённый напитками и обиженный нашим невниманием, он, привлекая всеобщее внимание громким голосом, схватил Василия за плечо и заголосил: - Кот, а Кот! Ты что? Новую кошечку себе завёл? А скажи-ка нам, красивый мальчик, она хорошо хвостик поднима… Договорить ему не удалось – Василий с неимоверной скоростью обернулся и сделал быстрое, совсем не видимое для глаз движение рукой. Никто и понять ничего не успел, но скандалист мгновенно затих, опустил голову в тарелку с остатками закуски и захрапел. Я растерянно смотрела на Кота, а он невозмутимо продолжал прерванный на секунду разговор. Его лицо даже не дёрнулось, и только глаза горели жёлтой яростью. …Видя, что я уже устала экспериментировать на скамейке, Василий сел рядом, обнял меня за плечи и заговорил: - Диа. Ты одинокая женщина, до ужаса уставшая быть одной. К великому счастью, ты не разочаровалась в жизни и не перестала ждать красивый корабль с алыми парусами. В тебе живёт маленькая девочка, которая сильно-сильно верит, что однажды к ней придёт что-то прекрасное и большое, и в тот же миг закончатся все страхи и долгие ожидания. Ты веришь в прекрасного принца и ждёшь его. В каждого нового мужчину ты вглядываешься с одной единственной мыслью: «А вдруг это тот, кто предначертан мне Богом…» Именно, для этого в выходные дни ты идёшь гулять в парк, сидишь на скамейке и напряжённо всматриваешься в лица прохожих, молча вопрошая: «Люди! Ну почему вы проходите мимо? Посмотрите на меня, я – чья-то вторая половинка! Может, твоя?.. или твоя? Прошу вас, остановитесь, посмотрите на меня…» Я, пораженная, смотрела на него. Откуда? Откуда этот человек, с которым я познакомилась полтора часа назад, угадал мои самые сокровенные мысли? Я даже с близкой подругой никогда не делилась своей тоской и отчаянием, своим страхом перед одиночеством. Как он узнал про маленькую девочку, которая действительно жила во мне и верила в чудо? Кто рассказал ему про парк, в который я ходила гулять по воскресеньям? И про извечные вопросы, на которые до сих пор не было ответа?.. …Я вдруг почувствовала, что плачу. Беззвучно. Слёзы просто катились по щекам, и я не в силах была их остановить. А Кот взял руками моё лицо и медленно-медленно потянулся ко мне… Он не целовал меня. Он осторожно обнюхивал мои губы, заплаканный нос и щёки, виски и волосы. А потом я сама поцеловала его… и вдруг ощутила, что если в эту самую минуту он встанет и уйдёт, если он вдруг исчезнет, растает в солнечном мартовском дне, сердце моё ухнет вниз и где-то там, внутри меня, разлетится тысячью хрустальных брызг, и я умру… Кот словно услышал мой страх! Он легко, словно пушинку поднял меня и принялся качать на своих сильных руках, напевая неожиданно низким, почти рычащим голосом что-то тихое, ласковое и древнее. Так, наверное, звучит дикий, нетронутый лес, где все его обитатели подчиняются неудержимому зову природы. - Ты пахнешь желанием, – прошептал он. - Да, – ответила я… …И всё закончилось на большой лежанке, покрытой шкурами, под треск берёзовых поленьев в русской печи. А иначе и быть не могло – я этого хотела… …Безумство продолжалось весь вечер и всю ночь, и лишь под утро счастливая усталость сморила нас. Я уснула, уткнувшись ему в подмышку, вдыхая его необыкновенный запах. Мне снился цветной сон, в котором я гуляла по парку и ждала его. Я знала, что должен появиться он, который предназначен только мне, который родился только для меня. И он приходил, брал меня на руки и кружил долго-долго… или это весь мир кружился вокруг нас двоих… А потом мы шли к нему домой, долго поднимались по лестничным пролётам на верхний этаж и вдруг перед тем, как открыть двери ключом, он повернулся ко мне и сказал: «Мне необходимо уехать в Лондон…» А я изо всей силы закричала: «Не-е-ет!» И проснулась от собственного крика. Василия рядом не было, и я ещё сильнее испугалась. Мне панически захотелось увидеть его, обнять. Я уже готовилась громко позвать его, как в это мгновение мой Кот вошёл в горенку – свежий, выбритый и принявший душ. Он улыбался, но, увидев моё лицо, спросил: - Что случилось, Диа? - Ты уедешь? – мой голос дрожал. - Куда? – недоумённо спросил он. - Ты уедешь в Лондон? – снова спросила я. Он подошёл, присел на лежак и взял мою руку: - Да что случилось, Диа? - Скажи мне правду, – я тоже схватила его за руку. – Скажи, ты должен ехать в Лондон? - Да… – он удивился. – Но это нескоро случится. Только в сентябре. - Господи! Ты уедешь в Лондон, а я останусь здесь одна! Он стал совершенно серьёзным. Взял обе мои руки в свои и несильно встряхнул: - Успокойся, Диа! В сентябре я уеду в Лондон на выставку-аукцион своих работ. Она продлится всего две недели, а затем я вернусь. Из этого не стоит делать трагедию. До сентября ещё уйма времени. Ты поняла? - Но это случится уже скоро, через пять месяцев! – я не могла успокоиться. - Пять месяцев – это очень много. Поверь мне… Василий вдруг улыбнулся и сказал: - У тебя есть ровно пять минут, чтобы сходить в душ. Тогда ты успеешь со мной позавтракать, иначе… я после нашей ночи такой голодный, что съем и твою порцию. Всё необходимое и халат там есть. Ну-ка, давай быстрее! – Он потёрся носом о мою щёку и обнюхал меня. Это мгновенно напомнило мне недавние, бурные события, и страх немного отпустил меня. …Горячий душ, чашка ароматного кофе и тосты с икрой подняли мне настроение. Дурной сон забылся, но совсем не исчез. Я с первого дня нашей встречи начала отсчитывать оставшееся время до проклятого сентября… А после завтрака мы приступили к работе. И странно – в это утро у меня всё стало получаться. И нужная поза появилась, и выражение тоски на лице было такое, какое требовалось моему мужчине-коту и коту-художнику. За два часа Василий сделал пять или шесть набросков. Наблюдать, как он работает, было одно удовольствие. Цепкий взгляд скользил по моему лицу, словно ощупывая, затем резкими, точными штрихами он наносил линии на бумагу, снова впивался в меня глазами и снова карандаш порхал по бумаге. Потом он менял позицию: устанавливал мольберт левее или правее, и всё начиналось сначала. Я почти не устала… Потом мы пошли гулять в мой парк, посидели в кафе, покормили на площади наглых голубей, прошлись пешком по бульвару вдоль набережной и, уставшие, вернулись в студию. Это было начало моей недолгой, чудесной сказки. Она была, в основном, счастливой, но временами попадались горькие и страшные страницы. Я знала, что наступит время и я прочитаю такое невыносимое слово «Конец». Но сердце не хотело верить, а разум выдумывал разные, порой подлые предлоги, чтобы праздник никогда не кончался. Но ничего не помогло… …Простите, я, пожалуй, выйду в тамбур, подышу немного воздухом… Извините… Глава четвёртая …Спасибо, уже лучше… Мне, наверное, стало душно… Нет, правда, всё нормально… …Василий любил свежий воздух. Любил гулять, особенно в вечернее и ночное время. Однажды он вытащил меня на крышу… «Вытащил» – это потому, что я до ужаса боюсь высоты. Даже лампочку в люстру ввернуть не могу, всегда соседа прошу… На крыше я не могла сделать ни одного шага. Просто вцепилась в Кота, как клещ, и зажмурилась от страха. Всё качалось: и тёмное небо над головой с неяркими звёздами, и крыша с трубами и антеннами, и залитый огнями город внизу. А ему хоть бы что! Поднял меня на руки и легко понёс наверх по нагретой за день железной кровле. И ступал почти бесшумно… Он стелил мне свою куртку, я садилась, обхватывала его обеими руками и, прижавшись к нему, слушала рассказы о далёких звёздах, о странах, где ему довелось побывать, о диких животных, об их повадках, любви и верности… Помню, поразила меня удивительная история о медведице, которую довелось наблюдать Василию где-то в глухой тайге около озера Байкал, куда он ездил по приглашению своих друзей. Я вам её вкратце перескажу – она очень интересная. Надо заметить, что мой Кот никогда не охотился. Вообще не брал в руки оружия. Так вот, на далёкую заимку в лесу его с товарищами забросили на вертолёте. На поляне их встретил предупреждённый заранее лесник, и тот первым делом принялся рассказывать страшилки. Мол, сейчас у медведей, которых здесь «видимо-невидимо», брачный период, а в это время они весьма беспокойны и агрессивны и очень не любят, когда кто-нибудь подсматривает за их любовными играми: «Если учуют чужого, погоню устроят. И дай Бог, чтобы вас ноги не подвели: бегают медведи не хуже доброй лошади» – закончил он. А по дороге к своему дому успел рассказать, что неподалёку от него живёт «знакомая» взрослая медведица, которая два года назад потеряла своего благоверного, поэтому «у неё совсем испортился характер». «Что баба без мужика – беспокойная да злая, что тварь лесная. Всё едино!» – философствовал лесник. Василий приехал с красками и этюдниками и всё свободное время, пока друзья самозабвенно ловили рыбу, рисовал девственную природу и его обитателей. Однажды даже полтора часа рысь рисовал, которая лениво позировала ему, развалившись на толстой ветке лиственницы. «Родню признала, – со смехом вспоминал он, – поэтому и не боялась…» Кстати, из этого этюда впоследствии вышло замечательное полотно с поэтическим названием «Лесная дива». Дикая кошка с лицом взрослой женщины на фоне девственного леса неизменно привлекала внимание посетителей художественного салона… В одну из таких прогулок ему и встретилась вдовая медведица. Сначала он услышал рёв совсем неподалёку от того места, где занимался живописью. Чуть погодя, много дальше, раздался ответный. И тут же с противоположной стороны – ещё один. Оставив этюдник с красками, он со всеми предосторожностями направился на голос. Вскоре открылась большая поляна, посреди которой лежала сосна, видимо, сломленная бурей. А возле неё, привалившись спиной к пню, сидела бурая медведица огромных размеров. Время от времени она призывно ревела, слушая, как в ответ откликаются самцы. Василий, стараясь не ступить на сухую ветку, спрятался за стволом толстого дерева и стал наблюдать. Первым на сватовство явился совсем юный медведь, едва достигший половой зрелости. По сравнению с «невестой» он выглядел почти ребёнком, но вёл себя развязано и нагло. Подошёл к самке, бесцеремонно обнюхал её и стал приглашать к играм, прыгая на четырёх лапах то в одну, то в другую сторону. Медведице вскоре надоела эта несерьёзность и глупый жених получил оглушительную затрещину, после чего присмирел и почтительно уселся напротив. Второй самец оказался более взрослым, хотя тоже не дотягивал до размеров вдовушки. На вид он был какой-то грязный и неопрятный. Свалявшаяся шерсть висела клочьями, маленькие глаза слезились, к тому же он прихрамывал на заднюю ногу. Этот вёл себя более спокойно. Просто подошёл и также сел напротив медведицы. И тут начались самые что ни на есть настоящие смотрины. Огромная самка внимательно осматривала самцов, как бы измеряя рост и вес, оценивая внешние качества и способность каждого скрасить её одинокое существование. Видно было, что ни один из претендентов ей не понравился, но и одной оставаться не хотелось… Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но вдруг на поляну совершенно неожиданно вышел ещё один медведь. «Вот это был экземпляр, – восхищался Василий. – Настоящий исполин! Самка по сравнению с ним казалась юной девушкой, а горе-претенденты на её руку и сердце – сопливыми пацанами!» Он медленно и с достоинством осмотрел всю компанию и издал короткий, полный угрозы рык. Перевод никому не понадобился. Неряха без промедления поднялся и, не оглядываясь, потрусил восвояси, а молодой наглец попробовал было «встать в позу», но уже самка так рявкнула на него, что бедный рванул не в ту сторону, откуда пришёл. Самое смешное, что пролетел он в двух шагах от того дерева, за которым прятался мой наблюдатель… Убедившись, что соперники исчезли, красавец приблизился к самке и сел в ту же самую позу, что и недавние женихи. Но теперь уже он устраивал смотрины. Присмиревшая медведица покорно встала на задние лапы и несколько раз повернулась, позволяя ему рассмотреть все её достоинства. Она явно хотела ему понравиться. А он шумно вдыхал воздух, одобрительно кряхтел и почмокивал губами. Было похоже, что «невеста» оказалась в его вкусе. Наконец, он встал, подошёл к самке и облизал её морду, после чего они шумно удалились в чащу. «Ты знаешь, – сказал Кот. – На самом краю поляны огромный медведь обернулся, и на мгновение наши взгляды встретились. Он явно заметил меня. А может, и раньше почувствовал моё присутствие, но снисходительно позволил наблюдать за происходящим…» …Да? Вам тоже понравилось?.. Вы правы: это действительно красивая история... Василий рассказал ещё, что две недели спустя, так же случайно, стал свидетелем их расставания. Медведица провожала своего господина к реке, а тот, не торопясь, полный величия и достоинства, вразвалочку шагал чуть впереди, с сознанием честно выполненного долга. У самой воды они остановились, на прощание обнюхали друг друга, а затем медведь с размаху бросился в бурную реку и поплыл к противоположному берегу. Через некоторое время он вышел на прибрежную гальку, мощно отряхнулся, взметая облако брызг, и скрылся в береговом подлеске. А самка долго ещё сидела на берегу, словно надеялась на чудо. На возвращение того, кого полюбила… И таких историй я выслушала великое множество. А как интересно он рассказывал о живописи, о жизни великих и забытых художников, о композиторах, о театре и актёрах. Василий водил меня за собой повсюду: по выставкам и художественным салонам, в мастерские знакомых художников, на концерты органной музыки, в театры. В глухой провинции мы осматривали старинные церкви и монастыри и я узнала удивительные вещи об истории иконописи на Руси. А в мае, когда у меня случился отпуск, мы съездили на Валаам… …И всё-таки вы не поверите, но в глубине души я была безумно несчастна… С одной стороны, счастливые, полные радости дни летели один за другим. Уже и лето вошло в полную силу. Мы переехали к нему на дачу недалеко от города, и там наша жизнь кипела и, кажется, радовала меня каждую минуту. Я любила его. Он любил меня. Мы были ненасытны в нашей обоюдной страсти. А с другой – я беспрестанно думала о том, что нас в конечном итоге ждёт разлука. Что она непременно случится… Казалось бы, мне не следовало задумываться о том, что будет впереди. Я давно поняла: мой любимый Кот независим от условностей общества, он не стремился каким-либо образом оформить наши отношения, даже не заговаривал об этом. Как-то я не выдержала и попыталась окольными путями выяснить его отношение к институту брака. Начала издалека: - Ты когда-нибудь задумывался о том, как будешь жить в старости? Он внимательно посмотрел на меня и произнёс неожиданную фразу: - О старости ни в коем случае нельзя думать. Как и о прочих неприятностях. Думать о старости, это всё равно, что приближать её. Мысль материальна, это уже доказано учёными. Поэтому все наши страхи и опасения, если о них постоянно думать и рассуждать, обязательно сбываются. - Но ты же думаешь о будущем? - О будущем?.. Конечно! Но в моих думах нет ни старости, ни болезни. Я думаю о делах, которые необходимо сделать, о своём творчестве. О тебе… - Обо мне? – внутри меня вспыхнула искорка надежды. – А что ты обо мне думаешь? - Последнее время от тебя пахнет беспокойством… И тут я совершила то, о чём жалела впоследствии сотни и тысячи раз: я соврала ему. Соврала неожиданно и, пожалуй, жестоко. Я сказала: - Василий, мне кажется, я беременна… Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом. Потом подошёл ко мне: - Тебе кажется или ты знаешь точно? - Видишь ли, – я смутилась, но отступать было поздно. – По всем приметам получается, что да… Василий выглядел как-то растерянно: - Но я ничего не чувствую… - Я ещё не вполне уверена, – сделала я попытку оставить себе путь к отступлению. – Просто долгая задержка и, временами, мне нехорошо… Неожиданно он с неимоверной силой сжал меня в объятьях и выдохнул: - Знаешь, Диа, если это правда, если это случится, я буду самым счастливым Котом на свете! Невероятно счастливым… Он нежно тёрся носом о моё лицо, осторожно прикусывал ухо, а меня вдруг и в самом деле затошнило – от глубокого отвращения к себе… С этого дня я старательно и планомерно начала рыть глубокую пропасть, куда впоследствии должны были рухнуть моё долгожданное счастье, моя неожиданная любовь и надежды на будущее… …Господи, прости меня! Ну, какая же я дура! Я же могла, могла в тот самый момент всё вернуть назад! Могла объяснить ему, что с испугу, с отчаянья соврала про эту беременность. Он бы понял, простил меня… Он так понимал меня… а я… а я… …Вы простите меня… Я сейчас… Ничего не могу с собой поделать… Каждый раз, когда вспоминаю об этом, плачу и плачу… Сейчас я успокоюсь… слёзы никак не остановятся… Самое страшное в том, что потом я и впрямь забеременела. Я слишком поздно поняла это, когда мы поссорились и он уехал. Его всё не было и не было, а я находилась в таком состоянии, что знакомые посчитали меня сумасшедшей. И это было недалеко от истины. Я беспрестанно звонила ему. Обошла всех его знакомых. Даже бывших подруг побеспокоила… Вот уж кто поиздевался надо мной… Но никто ничего не знал. Удалось только выяснить, что после командировки в Лондон он улетел из Англии, а куда – неизвестно… И в тот момент я совершила вторую подлость. Даже не подлость, а преступление – я пошла и сделала аборт… Зачем?.. – Откуда я знаю, зачем? Я же всю жизнь мечтала о ребёнке. Подумывала уже от соседа непутёвого родить… А тут мой Кот… Это же был его ребёнок… Мальчик… котёнок… …Да, я полежу, поплачу… где-то таблетки мои… Простите меня, пожалуйста! Простите за всё… Глава пятая …Да нет уж, дорасскажу я свою историю… Начала – надо заканчивать… Всё-всё, я совершенно успокоилась. Это так – женская истерика… бывает… …Кот не выносил скандалов. Если не получалось заглушить мои причитания в зародыше, молча поворачивался и уходил. На час, полтора. Чаще всего на крышу. Он очень любил там бывать. Говорил: «Люди живут, стараясь спрятаться друг от друга. Закрываются в душных квартирах и домах. Лишают себя общения с природой, только бы не соприкасаться с себе подобными. Глупые! Мечтают о далёких мирах в Космосе, не зная, что рядом с ними уже есть другой мир, где и воздух чище, и одиночеством можно насладиться. Каждая крыша – это отдельная, небольшая планета, как у Маленького Принца, на которой можно бывать сколько угодно, не тратя миллионы долларов на кратковременный полёт за пределы Земли…» Вот на крыше он и спасался от моих женских капризов. А я последнее время как с цепи сорвалась – словно пыталась за что-то на Василии отыграться. Так бывает: сначала мы совершаем подлость в отношении самого близкого человека, а потом его же и делаем виноватым. Мол, всё из-за тебя… Моя липовая беременность вскоре открылась. Кот настоял, чтобы я обратилась к знакомому врачу. Долго отнекиваться не получилось, да я особо-то и не боялась. Почему-то была уверена, что мне удастся уговорить врача подыграть мне. Знакомым гинекологом оказался старенький еврей в одной из районных больниц города. Народу к нему было немало, но нас оформили как по записи. По телефону он попросил, чтобы ему заранее доставили наши анализы крови. Зайдя в кабинет, я увидела невысокого старичка с венчиком седых волос вокруг розовой лысины, на носу уютно сидели очки с толстыми линзами, а на шее висел неизменный стетоскоп. «Айболит да и только, – подумала я». Айболит внимательно читал чью-то историю болезни и, не отрываясь от работы, высоким картавым тенорком произнёс: - Да, да, голубушка, проходите. Вон там за ширмой разденьтесь и милости прошу в кресло. Моя помощница имеет желание пообедать, поэтому её нет. Да ничего, думаю, мы и вдвоём с вами управимся. Но я не собиралась играть спектакль, поэтому сразу взяла быка за рога: - Доктор, мы не будем меня осматривать, – сказала я, присаживаясь к столу. Старичок оторвался от чтения, посмотрел на меня, затем ловким движением отправил очки на лысину и, близоруко щурясь, произнёс: - Что Вы сказали, голубушка? Но… я не понимаю… - Я не беременна. Мне ещё при первом замужестве врач-гинеколог сказал, что я вообще могу никогда не забеременеть. Что-то с резусом крови связано. - Э-э, позвольте, но Василий Арнольдович сказал мне, что… – Айболит был в явной растерянности, но я перебила его: - А мы скажем Василию Арнольдовичу, что я беременна. Срок примерно три с половиной недели. - Как это – «мы скажем»? – загорячился старичок, при этом очки ловко у пали на его мясистую переносицу. – Тихон Абрамович за пятьдесят лет врачебной практики никогда не имел «мы скажем»! И Бог даст, не будет иметь греха говорить неправду. И тут меня повело. Я сползла со стула, встала перед столом на колени и молитвенно сложила руки. Я должна была любой ценой уговорить его: - Милый Тихон Абрамович! – взмолилась я. – Золотой мой человек! Я безумно люблю его. Мой Кот – самое дорогое, что у меня есть и мне без него не жить. Но я боюсь потерять его. Он скоро, совсем скоро уедет в проклятый Лондон, и я никогда его не увижу! Пусть он думает, что я беременна, пусть у него будет надежда. А потом, когда он вернётся, мы скажем, что случился выкидыш, а? Ну, так бывает, правда же? Спасите меня, миленький доктор! Тихон Абрамович был ошарашен. Думаю, за все полвека общения с женской половиной человечества, подобная сцена вне гинекологического кресла у него случилась впервые. Впрочем, он быстро пришёл в себя. Врачи старой школы имели особую закалку. - Голубушка! Немедленно встаньте с колен, или я стану иметь ревность со стороны моего Бога! А стоять на коленях Вы будете в церкви и будете молить Деву Марию за необыкновенное везение. - Везение? Какое везение? То, что я не могу иметь ребёнка от моего любимого человека, Вы называете везением?! - Сначала сядьте на стул, чтобы я имел привычную возможность говорить, а потом я расскажу, о каком везении идёт речь. Сядьте, сядьте, – настойчиво потребовал старый врач, и я подчинилась. - Прежде всего, голубушка, послушайте старого еврея, – спокойным голосом произнес он. – Как я уже имел честь говорить Вам, Тихон Абрамович к своим семидесяти шести годам узнал и смог многое. Единственное, к чему у него не было способности, так это – научиться говорить неправду. Поэтому, данный вопрос мы обсуждать не будем. Кроме того, Василий Арнольдович для моей персоны больше, чем друг. Он мне как сын. Заметьте, такие слова еврей скажет далеко не о каждом постороннем человеке. А теперь я даю Вам совет, что важно – совершенно бесплатно: никогда не смотрите по телевизору глупых сериалов, где, якобы, влюблённые дамочки врут своим влюблённым молодым людям, что они имели счастье забеременеть. Это, по меньшей мере, пошло, а по большому счёту – грязно и недостойно действительно любящих людей. Я верю, что Вы искренне любите Василия Арнольдовича, тем более, что я имел услышать от него точно такое же признание. Так что все Ваши глупости насчёт «никогда его не увижу» и мнимой беременности следует немедленно забыть, потому что эти глупости могут помешать вам двоим стать счастливыми папой и мамой. Я не поверила своим ушам: - Как это – мамой и папой? Вы же меня не осматривали и видите в первый раз… - Голубушка! Я непременно Вас осмотрю, чтобы уточнить некоторые… хм… детали, но смею заметить: Тихон Абрамович за долгие годы общения в своём врачебном кабинете с милыми дамами научился никогда не ошибаться в диагнозах. Если я говорю «Вы можете стать мамой», то помешать этому может только большое нежелание Вашего любимого человека. Насколько, хм… мне известно, Василий Арнольдович в этой сфере деятельности совсем неленив… Даже слишком неленив… - Но у Вас должны быть какие-то основания утверждать это? Доктор улыбнулся и совсем стал похож на своего сказочного коллегу из детской книжки: - Успокойтесь, успокойтесь, милая, – он заглянул в какие-то бумажки на столе. – Ах, да! Милая Диана Антоновна. На кофейной гуще я не гадаю. Во-первых, мне любезно предоставили Вашу медицинскую карту из той поликлиники, где Вы наблюдаетесь, а во-вторых, у меня под носом лежат анализы крови Василия Арнольдовича и… – он снова заглянул в бумажку. – Ах, да – Дианы Антоновны, которые имеют мне сказать очень много любопытного. Настолько любопытного, что это заинтересовала мой высохший еврейский мозг. С таким интересным, мне хочется осторожно заметить, уникальным случаем я сталкиваюсь впервые в своей долгой врачебной практике. - Ну, не тяните, Тихон Абрамович, я Вас умоляю! Старый доктор снова улыбнулся: - Не надо умолять старого еврея! Он сам имеет нетерпение Вам обо всём рассказать, но для начала попросите своего горячо любимого молодого человека и моего хорошего друга зайти в кабинет. В мои годы я не хочу дважды повторять то, что можно сказать один раз. Мне приходится быть экономным. Я пулей вылетела в коридор, схватила ничего не понимающего Кота за руку и затащила в кабинет. Тихон Абрамович вышел из-за стола, подошёл к Василию и, поднявшись на цыпочки, поцеловал его в лоб. - Рад тебя снова видеть, дорогой мой Вася. - Здравствуйте, Тихон Абрамович, – он был несколько смущён и взволнован. – Как Ваше здоровье? Как поживает Рахель Ицхаковна? - С Божьей помощью и благодаря добрым молитвам в нашей семье всё благополучно. Мы с супругой и за тебя, Васенька, молимся. – Тихон Абрамович взял его под локоть и повёл к столу. – А теперь, молодые люди, я хочу, чтобы вы сели напротив меня и слушали, что будет говорить вам доктор. Именно доктор, а не старый еврей, потому что я буду говорить некоторые учёные вещи, которые вам следует понять и осмыслить. Мы с Василием почтительно пристроились возле стола. Не знаю, что чувствовал Кот, но моё сердце бешено колотилось от страха перед неминуемым разоблачением и надежды, которую заронил в меня этот необычный человек. - Прежде всего, – начал доктор, – хочу поведать для Дианы Антоновны, что лет пять назад ко мне обратился Василий Арнольдович, у которого были… э-э… некоторые сомнения насчёт вопроса о том, может ли он когда-нибудь иметь детей. А сомнения у него имели место появиться после того, как один не очень умный специалист озвучил диагноз о полном его бесплодии. Как Вы понимаете, мужчины – это не совсем моя область, но Тихон Абрамович в молодости был глуп и жаден в вопросе получения знаний. Вместо того, чтобы на пять лет раньше обручиться со своей дорогой Рахель, он кроме гинекологии параллельно изучал и другие медицинские дисциплины, в том числе и мужскую урологию, по которой в своё время написал большую научную монографию. Спасибо Советской власти за то, что она была не против… – Тихон Абрамович пожевал сухие губы, что-то вспоминая, и продолжил: - Василий Арнольдович прошёл необходимое обследование, по результатам которого я смог сделать заключение, что речь о полном бесплодии идти не может. У него просто оказалась чрезвычайно редкая группа крови, которая встречается у одного индивидуума на десять, а может быть и двадцать миллионов человек. Но и это ещё не всё. Ко всем его мужским неприятностям у него оказался необычный для людей мужского пола резус-фактор, который встречается ещё реже. Поэтому, я имел сказать Василию Арнольдовичу, что ему следует сильно молиться, чтобы на его пути встретилась молодая девушка с подобными характеристиками крови. Так как только в этом случае у него может появиться шанс получить наследника или наследницу. Я посмотрела на Василия – он, что с ним никогда не бывало, покраснел. А доктор продолжал говорить: - А теперь я буду говорить для тебя, Васенька. Эта молодая девушка, – он сделал жест в мою сторону, – пока не беременна. Ты заметил, что я говорю «пока»? Это потому, что тебе, мой друг, безумно повезло: молодая особа, которую ты любишь, может стать матерью твоих детей. У неё группа крови и резус-фактор оказались именно такие, какие необходимо. Видимо мой Бог, которому семья старого еврея о тебе молились, услышал наши молитвы. Василий смотрел на меня взглядом, под которым мне стало неуютно – точно такой же, какой был у него, когда пришлось успокаивать хама на вечеринке после вернисажа. В кошачьих глазах бушевала ярость… - А сейчас, молодые люди, я буду говорить для вас обоих и говорить уже не как врач, а как очень пожилой человек, который прожил большую и трудную жизнь. То, что эта молодая барышня сказала неправду о своей беременности, безусловно, нехорошо. Но старый еврей сильно желает, чтобы вы оба не делали скоропалительных выводов на свои горячие головы. Ваша встреча – это промысел Божий. А идти против промысла Всевышнего – большой грех. Ты, Васенька, мужчина, а главная доблесть мужчины – во всепрощении. Поэтому ты сейчас выйдешь в коридор и, пока я буду осматривать даму, попытаешься понять её и простить. Сделай это, пожалуйста, не только для меня, но и во имя вашего общего будущего… Василий встал, потоптался, пробормотал что-то, а затем быстро вышел из кабинета. После этого я подверглась очень внимательному осмотру, затем Тихон Абрамович выписал мне кучу рекомендаций. И напоследок сказал: - Голубушка, запомните одну главную вещь: Вы, в общем-то, совершенно здоровы, не считая некоторых моментов, указанных мною в медицинской карте, и вполне справитесь с будущей беременностью. Но заклинаю Вас – не вздумайте делать аборт. Кроме того, что это большой и тяжкий грех, у Вас имеется большая вероятность никогда больше не забеременеть. Такова уж конструкция Вашего организма. И ещё одно имеет сказать Вам напоследок старый еврей, – доктор снял очки и внимательно посмотрел мне в глаза. – Никогда больше не говорите Василию Арнольдовичу неправду. Один раз его уже жестоко обманули и он крайне нетерпимо относится ко лжи и обману. Вы же видели его картины? Кроме того, что они выполнены талантливо, я бы сказал, гениально, там ещё присутствует исключительная честность. Запомните это и берегите его. Берегите свою любовь. В этой жизни дороже любви ничего нет… …Из кабинета я вышла в смятённых чувствах, желая только одного – обнять моего Кота и попросить прощения. Но его в коридоре не было. И на улице не было. И квартира на последнем этаже была пуста… …Что? …Чаю? …Да, пожалуй, от чая я не откажусь, спасибо… Да, через полтора часа мы будем на месте… Глава шестая …Василий был на даче… Когда под вечер я в отчаянье подбежала к дому, то с облегчением увидела, что входная дверь не заперта. И хотя внутри его не оказалось, сердце от радости забилось где-то у горла: «Он здесь! Он никуда не исчез!» Уйти далеко он не мог, поэтому я скинула плащ и вышла на улицу. В соседнем дворе неестественно зло надрывалась собака. Она буквально захлёбывалась лаем, и я пошла на шум, уверенная в том, что мой Кот именно там – с хозяином двухэтажного особняка они нередко допоздна засиживались за шахматной доской. Он и впрямь был у соседа, но не играл в шахматы. Присев на старенький табурет, Василий делал наброски в походном планшете. А картина перед ним была более чем живописная. Хозяйский пёс из последних сил рвался с цепи. Глаза его горели таким бешенством и яростью, словно он собирался сразиться, по меньшей мере, со львом, тогда как перед ним, буквально в двух сантиметрах от брызжущей слюной пасти, мирно и тихо сидела самая обыкновенная кошка и вылизывала пушистый живот. Казалось, она не видит и не слышит исходящего лютой ненавистью пса у себя за спиной. Стараясь быть незамеченной, я тихо подошла и встала за спиной любимого человека. Но он услышал меня. Или учуял. Мне иногда казалось, что его обоняние развито не хуже, чем у диких животных. Не поворачивая головы, Кот произнёс: - Животные, как и люди, умеют мстить. Но их жажда мщения прямолинейна и, по своей сути, не жестока. И лишь кошки, подобно человеку, способны на изощрённую, утончённую месть, зачастую не связанную с какой-либо обидой… Смотри как она встала! Даже головы к нему не повернула… Видишь? Видишь – её хвост чуть задел чувствительный нос беснующегося пса? А теперь она медленно, не теряя грации и достоинства, уходит, оставляя врага побеждённым, не нанеся при этом ему ни одного удара… Высший класс ведения психологического боя. - Это похоже на пытку, – недоумённо сказала я. - Так и есть. Как правило, хищные звери сразу убивают добытую дичь, но кошка, поймав мышь, играет с нею. Порой, довольно продолжительное время. Сначала она ограничивает её в движении, повреждая шейные позвонки, а затем, якобы, отпускает, даря иллюзорную надежду на спасение. Но раз за разом несчастная оказывается в её зубах и каждый раз думает, что это точно конец… Я положила руку ему на плечо и позвала: - Любимый, пойдём домой. Я весь день искала тебя, чтобы сказать… - Пойдём, – перебил меня Василий. – Нам есть, о чём поговорить. Он захлопнул планшет и стремительно направился к калитке. Я покорно поплелась следом. Дома, не проронив ни слова, он накрыл на стол, и мы сели ужинать. Молчание было невыносимо. Наконец, Василий налил в чашки чаю и произнёс тихим безжизненным голосом: - Диа. Сегодня ты переночуешь здесь, а завтра уедешь домой. Я разрываю с тобой отношения. Видя моё желание что-то сказать, он резко выставил перед собой ладонь: - Ни слова, Диа. Все слова сейчас будут пусты и бесполезны. Я не общаюсь с людьми, на которых надета маска. Всё. Прощай, – и он удалился в свой кабинет… Утром я уехала… Самыми трудными были первые дни. Думаю, всем вам знакомо это состояние, когда лишаешься самого близкого человека. Кажется, весь мир теряет краски и звуки, окружающие люди и вещи становятся ненужными и лишними. Нет желания с кем-либо разговаривать да и видеть никого не хочется. Всё теряет смысл и значимость. Особенно мучительно было по вечерам и ночью, когда августовский тёплый ветер шевелил занавески на открытых окнах, а спелая Луна пробивалась сквозь ткань, рисуя в темноте навязчивые образы. Вы не поверите, но я часами разглядывала себя в зеркале, пытая обнаружить следы той самой маски, о которой говорил Василий, но кроме осунувшегося, подурневшего лица ничего не находила. Видимо, человек, носящий её, так к ней привыкает, что принимает за свой истинный облик. А потом пришла тоска. Из меня ушли все чувства и желания. Не хотелось ничего: ни вставать по утрам, ни принимать душ и идти на работу. А после работы не хотелось идти домой, и я подолгу бездумно сидела на скамейке в парке, в который воровкой прокралась осень. Как-то роясь в шкафу, я обнаружила кинокамеру Василия. После поездки на Валаам, где он много снимал, она осталась у меня и я про неё забыла. Мне вдруг до ужаса захотелось посмотреть на ту далёкую и счастливую жизнь, которая то ли была, то ли приснилась мне. Но я совсем не умела пользоваться такими сложными вещами, как кинокамера. Было безумно жаль… И вдруг меня озарила мысль, что я могу его увидеть. Увидеть! Хоть раз ещё увидеть любимое и родное лицо, заглянуть в жёлтые, чуть прищуренные глаза… Повод самый что ни на есть подходящий – вернуть кинокамеру. Дорогая всё-таки вещь. Звонить не стала, рассчитывая на эффект неожиданности. Жизнь приобрела некоторый смысл. И сразу же появилось множество мыслей: когда идти? в чём? какой макияж наложить? Критически осмотрев гардероб, я поняла, что погибла – ничего путного и достойного случая в нём просто не было. Ну, не в вечернем же платье шагать по городу с кинокамерой в руке! А лицо? Разве это лицо? Краше в гроб кладут! …А потом как-то навалилось равнодушие. К чему всё это? Мой Котяра не из тех мужчин, которых можно было завлечь модной юбкой или сногсшибательным макияжем. Решила идти сразу, чтобы – как в омут головой. Оделась в первое, что под руку попало, от косметики отказалась, положила камеру в пакет и пошла. В знакомом подъезде вдруг отказались идти ноги. Страшно стало. И вся затея такой глупой показалась, что я малодушно решила повернуть назад. А камеру передать потом, через знакомых. Совсем было пошла, как вдруг вижу: сверху по лестнице спускается кот. Нет, не мой Василий, а самый настоящий такой дворовый котик. Пушистый. Совершенно не боясь, подошёл ко мне, стоящей у двери, потёрся мягки ухом об ноги и мяукнул. Иди, мол, не бойся. «Ну, так тому и быть!» – решила я, и бодро застучала босоножками по ступенькам. Василий открыл сразу. Посторонился, пропуская меня, и сказал: «Здравствуй…» Я ответила и прошла в горенку, где ничего не изменилось. Так же было чисто и уютно. До боли знакомые вещи находились на своих местах. Только меня среди них не было… - Чай? кофе? – Спросил Василий. - Нет. Спасибо, не буду, – севшим от волнения голосом отозвалась я. – Вот камеру твою принесла. После Валаама у меня осталась. - Да? Голос у Кота был всё такой же мягкий и завораживающий. Он внимательно смотрел на меня, словно впервые видел, а я почувствовала себя так неудобно в этом нелепом летнем платье, немодных босоножках и с лицом доходяги. - Извини, я тороплюсь, – пробормотала я и заторопилась к выходу. - Стой! Я обернулась. - Пойдём, пожалуйста, в студию, – попросил он. Внутри у меня всё затрепетало. - Зачем? – спросила я. - Мне надо сделать несколько набросков, а лица подходящего нет. - Лица? Но ты сказал, что у меня нет лица. И я тебе поверила. На мне маска. - Сейчас её нет. От тебя пахнет горем… - Тебе нужно горе? – голос мой неожиданно зазвенел. – Ты хочешь убедиться, что я горюю? Так я не стану скрывать – я действительно тоскую. Я так тоскую, что… - Диа! Моё имя прозвучало как выстрел. От неожиданности я замолчала и тихо направилась в студию. …Он рисовал, как одержимый, быстро делая один набросок за другим. И это продолжалось так долго, что я устала. Наконец, он бросил карандаш на мольберт и подошёл ко мне. Какие у него были глаза! Не жёлтые и не зелёные, а… как два пламени свечи. Казалось, они прожигали насквозь… А потом… Потом мы очутились на лежаке, на шкурах, и я на какое-то время снова окунулась в то давнее и сладкое, когда в один и тот же миг умираешь и возрождаешься, когда нет ни времени, ни пространства. Когда нет ничего и никого – только мы… …А после душа он попросил меня уйти. Сказал, что к нему должны прийти английские адвокаты, чтобы решить некоторые формальности относительно его лондонской выставки. Я сразу поняла, что это была отговорка. Дело было не в адвокатах, а в какой-нибудь смазливой девке, которая, по-видимому, совсем недавно заняла моё место. Это было хуже пощёчины. Хуже публичной казни. Внутри меня что-то ухнуло. - А завтра ты снова сможешь ко мне прийти, – виновато добавил он. Я собрала последние остатки сил: - Я никогда не приду к Вам, Василий Арнольдович. И попрошу Вас забыть о моём существовании. Это очень серьёзно, – отчеканила я и вышла из квартиры. Последнее, что я услышала, было «Диа…» … Ну вот, собственно, и всё… Остальное вам известно. …Через месяц я узнала, что беременна… Потом, искала его всюду и везде, а потом сделала аборт… как и предупреждал старый еврей гинеколог Тихон Абрамович – с печальными последствиями… …Невесёлая вышла история?.. Ну что ж, и такие бывают. Без счастливого конца… Хотя… Если уж договаривать всё до конца, то скажу ещё одну вещь. Не в командировку я еду. Здесь на станции, где мне сейчас сходить, приют есть. Там дети воспитываются, от которых матери в роддоме отказались. Полгода назад я сюда по работе приезжала – на инспектирование детских домов и интернатов. Один ребёнок – крохотуля совсем – всё в угол жался. Другие-то набросились на нас, конфеты и игрушки ждут, а это дичился, только взгляды на нас бросал. Я подошла к нему и спросила, как его зовут, а он неожиданно чистеньким голоском ответил: - Василий. - Кот Васька, значит? - А ты откуда знаешь? - Что знаю, малыш? - Что я Кот? – он доверчиво посмотрел на меня своими глазёнками, в которых вспыхивали жёлтые и зелёные искорки, а во мне вдруг всё оборвалось. …Вот теперь, наконец-то, я все бумаги оформила на усыновление. Еду забирать моего Котёнка… Станция… Спасибо вам за всё, за то, что были терпеливы. За то, что выслушали. И… не осуждайте, если сможете… До свидания… Эпилог - Вон она по перрону идёт… - Н-да… Вот тебе и история… - А Вы думаете, что она правду рассказала? - Ну что Вы, разве такое придумаешь? - В поезде всё что угодно придумать можно. Поди, проверь… Больно уж гладенько да красивенько у неё вышло. - А таблетки глотала тоже для гладкости? Я ж видела, как она побледнела… - А может она актриса. А перед нами роль репетировала… - Женщины! Как вам не стыдно? Она ж просила не осуждать её… - А Вы, мужчина, нам рот не затыкайте. Правильно она сказала, все вы коты да кобели. И на уме у вас только одно… … Конец |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
