Ночью в больничной палате душно, соседка – тетя Валя из Сергиевской – уютно похрапывает. Наверняка ей снится ее корова Лауренсия. Такое экзотическое имя кубанская буренка получила после просмотра тетей Валей очередного душещипательного бразильского сериала. Целыми днями тетя Валя простодушно рассказывает, какая умница да разумница Лауренсия, в обиходе – Ларка, сколько молока дает! Переживает, как там муж управляется с хозяйством, пока она здесь, в больнице, бока пролеживает. Анюте все эти разговоры, как нож в сердце. Но куда ты из палаты денешься, тем более, что вставать Ане после операции еще нельзя. Лежи и слушай. Ухаживают за Аней соседки по палате. И подкармливают – тоже они. Та же тетя Валя каждый раз, как муж привозит ей свежего творожку да сметанки, обязательно Аню угостит. Аня благодарит, улыбается, а на сердце такая тоска! Смертная. Лучше бы она на столе умерла, под ножом у хирурга, чем такую муку терпеть. По ночам, когда соседки больничные забываются беспокойным сном, Аня тихо плачет в подушку. Может, потому и поправляется плохо? Врач все ищет во время обхода положительную динамику, да видно, судя по его озабоченному лицу, не находит. А Ане все равно. Жить или умереть. Умереть даже лучше. В огромное больничное окно осторожно заглядывает круглым желтым глазом луна. И от этого назойливого глаза Ане совсем тошно и одиноко. Уже вся больница знает, что Анин муж, как жену в больницу отвез, всего неделю и вытерпел, а потом переехал на соседнюю улицу. Живет там разведенка, веселая, бойкая, красивая. Вот к ней и переселился. И еще ведь что удумал, подлюка! Письмо жене написал. Так, мол, и так, Анюта, не могу один жить, без супа и борща очень тоскливо, поживу пока к Любы ( у разведенки, значит), она меня и обстирает, и накормит. А ты не переживай! Как поправишься, я домой вернусь… Аня, как письмо получила, так и охнула. Хотела домой бежать, а ее уже к операции готовили. Еле женщины отговорили. Ну и что толку? Лежит уже который день, а подлый муж и носа не кажет, со своей любовницей борщ наворачивает. Чтоб он подавился, бесстыжий. Ревнивые слезы опять наплывают на глаза, и луна расплывается в большой бесформенный шар. Аня всхлипывает и тихонько поскуливает, не в силах справиться со своим горем. Храп на соседней койке обрывается. Тетя Валя вздыхает и басисто шепчет:

 

- Да ты плачь, не стесняйся. Горе надо выплакать. Да и не горе это! Подумаешь, кобель сбежал! Туда ему и дорога! А ты себе еще такого принца найдешь. Ты ж у нас девка справная, видная. Нашла по ком слезы лить!

 

- Никому я не нужна, тетечка Валечка! Бесплодная я теперь, после операции. Ребеночка у меня не будет! Никогда-а-а-! Не хочу я жить! Не хочу!

 

Аня плачет навзрыд. Тетя Валя, кряхтя, поднимается со скрипучей больничной койки, шлепает босыми ногами по холодному полу. Она садится на Анину кровать, обнимает Аню и баюкает ее, как маленького ребенка. Аня утыкается лицом в ее большие обвисшие груди, уютные, как две теплые подушки. А тетя Валя гладит ее по голове и шепчет что-то утешительное. От нее вкусно пахнет парным молоком. И Аня затихает.

 

- Поплачь, деточка, поплачь. Горе слезами и выйдет. Жизнь такая большая, и всего-то в ней намешано: и радости, и горя. А что деточек не будет, значит, так Богу угодно. Значит, он тебе другую судьбу уготовил.

 

Голос тети Вали то громче, то тише, и Аня засыпает под его теплое журчание.

 

Утром она впервые с аппетитом съедает жидкую больничную кашицу и пробует встать. Подхватив рукой низ живота, а другой - держась за стенку, она под одобрительные возгласы соседок доходит до двери. И так же медленно возвращается назад. Она смотрит в окно, где сияет золотыми резными листьями старый клен, и улыбается своим мыслям. И тут на пороге палаты появляется вертлявый мужичок в белом халате, наброшенном на плечи. В руках у него пол-литровая баночка с малиновым вареньем. Увидев Аню, он оживляется.

 

- Ну, как ты тут, Анюта?- улыбаясь, спрашивает он.

 

Аня бледнеет, затем заливается радостным румянцем, и соседки понимают: он, подлюка!

 

Кто откровенно, кто исподволь, женщины настороженно разглядывают объявившегося муженька. А он, бодро продефилировав к кровати, усаживается рядом с Аней.

 

- Я чего пришел-то? Вот, вареньица тебе принес. Ты, Анюта, варенье ешь, польза от него большая. Тут, понимаешь, такое дело. В общем, я тебе уже сообщал, что я тут временно, ну, пока ты, словом…

 

Муж мнется под пристальными взглядами женщин и нервно кусает губы.

 

- Телевизор у нее… у нас…словом, есть, а вот постирушки теперь много, я чего думал-то, может, ты не будешь возражать, если я стиралку пока заберу...

 

В палате устанавливается грозная тишина.

 

- Ну, я потом ее… верну… ты не сомневайся…Ты из больницы выйдешь, и мы вернемся. Я с машинкой. Стиральной…

 

Аня, опустив голову, молчит. С кровати напротив медленно поднимается тетя Валя. Она упирает руки в мощные бока и говорит, словно выплевывая каждое слово:

 

- Ах ты, Богова ошибка, огрызок собачий! Да как же у тебя совести-то хватило, сюда придти? Да я тебя сейчас собственноручно, без помощи машинки, так отстираю, что ты, дерьмец, забудешь, с какой стороны к бабе подходить!

 

Муж меняется в лице, тихо-тихо, по стеночке пробирается мимо насупившейся тети Вали и исчезает за дверью. Банка варенья сиротливо стоит на тумбочке.

 

- И пусть забирает свое поганое варенье! Обойдемся! – тетя Валя брезгливо, двумя пальцами берет банку и выбрасывает ни в чем не повинную малину за окно.

 

И вся палата облегченно вздыхает.