Добрый день, Мария!

 

Позволю себе продолжить обсуждение, поскольку давно присматривался к Вашему рассказу, но ранее не имел возможности в силу некоторых причин высказаться. Восполняю упущение, тем более, что есть о чем поговорить, а вниманием критиков Ваш рассказ явно обделен. Наверное, этот факт обусловлен исключительно сложнейшей темой и моральным подтекстом Вашего произведения, отчего, наверное, нужно обладать определенной смелостью для рассуждения. В этой связи выскажу свой респект критику 2, который не побоялся взяться за проигрышную тему, ведь допусти он малейшую неполиткорректность – и возможность для обструкции налицо.

Ввиду этого выскажу такую изначальную свою позицию – есть вещи, прикосновение к которым даже спустя десятилетия оставляет кровавый след. И очень сложно рассуждать о каких-то достоинствах или же недостатках, потому что излюбленный прием критиков – абстрагирование от автора и содержания – здесь не проходит. И, тем не менее, основной мой посыл заключается в том, что при критическом разборе данного произведения необходимо удержаться от моральных и этических оценок, связанных с личной позицией. Иначе результата, понимаемого как работу над текстом, не достичь.

Вместе с тем критику вполне позволительно говорить о комплексе идеологических проблем и вопросов нравственного выбора, поднимаемых автором. И здесь следует отметить совершенно правильное мнение уважаемого критика 2, сказавшего о трагедии героини, состоявшей «не в тяжести выбора, <…>, а в немыслимости и бесчеловечности самой ситуации».

Правда, я бы немного сместил бы акценты. В первую очередь отметил бы многоплановость нравственной проблематики рассказа, в рамках которой поднят, например, извечный вопрос: «Оправдывает ли цель средства?» И ведь ужас в том и состоит, в условиях войны среди рода человеческого не получается руководствоваться принципом «меньшего» зла: дескать, пусть эти сейчас погибнут, зато потом выживут много больше. Не получается, ибо невозможно в принципе обречь кого-либо на смерть ради пусть близкой, но все равно пока еще не состоявшейся цели, хотя бы и имеющей сутью своей спасение многих.

Другой вопрос, поднимаемый автором, – вопрос о спасении индивидуальной личности, непосредственно главной героини. Причем я здесь не имею в виду вопрос ее физического спасения или памяти о ней среди последующих поколений – как патриотки или же предательницы. Я подразумеваю здесь вопрос об оправдании героини самой себя перед самой собой. Вот ведь в чем проблема – героиня выстояла, не раскрыла военную тайну, пройдя испытание смертью родных людей (родных, потому что не могло быть в тот момент у нее другого отношения к соотечественникам, стоявшим перед дулами автоматов). По сюжету Линн Райхарт избавила героиню от постоянной пытки памяти и совести – постоянного вопрошания, а имела ли она вообще право обрекать на смерть тех ли, других ли… В любом случае в нравственном отношении перед самой собой вина главной героини неискупима, и осознание этого, возможно, не позволило бы ей дальше жить.

Есть в рассказе и проблематика идеологического характера, проблематика вечного с исторической точки зрения несоответствия человеческих ценностей и господствующей системы убеждения. Более того, в рассказе мастерски передан прием психологического уничтожения личности, когда ведется игра одновременно и на человеческих ценностях, идеях гуманности, и на идеологических представлениях.

Можно отметить и такой момент – давным-давно известно, что в исключительных условиях (военных, к примеру) выявляются все самые худшие черты человеческой натуры. Но вместе с тем – и все наилучшие, достойные восхищения и подражания. И если принять, что изложенная в основной части рассказа версия событий – истинная, то следует поставить вопрос о том, сколько же потенциальных мерзавцев окружает нас в повседневности и как далеко нам еще до построения общества, о котором мечтали все выдающиеся гуманисты прошлого.

Нет сомнения, что этот ряд можно продолжить. Но для чего я так остановился на многоплановости нравственной проблематики? Дело в том, что вот тут начнется критика. Вот тут, по моему мнению, нужно говорить о том, что композиция рассказа не полностью выверена, незавершенна, если иметь в виду ее соответствие вкладываемому смыслу.

Что я имею в виду? Например, как и критик 2, я тоже спервоначалу не уловил связи между Дмитрием в первой части и Дмитрием Сергеевичем в окончании. Предположу, что требуется все же более явное указание для читателя на эту связь, требуется по той причине, что этим сюжетным поворотом раскрывается еще одна линия в смысловом восприятии рассказа – это вопрос об ответственности потомков, нашей ответственности за восстановление исторической правды. Причем такое указание будет более всего действенным, если выстроить его на контрасте. А сделать это можно, даже не добавляя абзацы или предложения. Достаточно продумать логику размещения абзацев относительно друг друга.

Исходя из сказанного, отметил бы, что талантливый рассказ требует некоторой редакторской огранки. Я, как критик, не имею права советовать. Но с точки зрения редактора необходимо, на мой взгляд, провести более явное противопоставление версий событий, то есть основной части и концовки. И желательно отредактировать начало (имею виду цитату из учебника) – в нынешнем виде это скорее не военная публицистика, а либо часть школьного сочинения, либо газетного материала, либо документального исследования. Но мы-то ведем речь о литературном произведении.

Поэтому, в частности, я также поддерживаю мнение критика 2 о необходимости некоторого разграничения моментов совершения прыжка и приземления в месте засады. И достаточно здесь простого графического приема, как мне кажется.

Я даже, каюсь, проделал эксперимент – изменил рассказ в тех местах, о которых говорю. Причем сделал это, не написав почти ни одного своего слова, просто изменив композицию рассказа. На мой взгляд, если автор найдет способы сделать эти изменения самостоятельно, рассказ только выиграет. Хотя он и так, безусловно, написан мастерски и поражает реализмом. Поэтому, кстати, вопрос об излишней натуралистичности у меня не возник. Я довольно много читал мемуаров и военной публицистики. Было так, было! Автор не на пустом месте пишет, и для характеристики того времени, на мой взгляд, вполне приемлемый способ. Другое дело, что развести композиционно две версии рассказа необходимо еще и по этой причине, ибо Дмитрий Сергеевич и вправду вряд ли такие подробности рассказывал детям.

И несколько более мелких замечаний. Во-первых, автор ни разу не назвал героиню-антагониста (в каком-то смысле), Линн Райхарт, иначе, чем два раза «женщина» (в начале) и по имени на всем остальном протяжении рассказа. Наверное, имеет смысл подумать о вариантах. Дело в том, что называние героини по имени потенциально создает атмосферу доверительности и доброжелательного отношения автора к персонажу. И вообще чрезмерная повторяемость не к месту. Ведь есть же детали. Если Инна – Волчица, то почему не назвать Линн Совой? Помимо этого, я вижу и другие варианты.

Другой момент относится к вопросам языкового характера. Мне, как человеку, изучавшему немецкий язык, почему-то кажется, что более аутентичной будет фамилия Райнхарт или Райнхард (например, Reinhard), нежели Райхарт. Кроме того, по опыту общения знаю, что немцам трудно произносить наши уменьшительно-ласкательные имена. Поэтому слово «Танюшка» в устах Райхарт в одном из эпизодов разговора вряд ли бы прозвучало – оно артикуляционно представляет для немцев значительную трудность.

Теперь о звании Линн Райхарт. Автор, вводя в текст деталь с черным мундиром и серебряными значками, явно имеет в виду, что Волчица встретилась с такой же хищницей – с эсэсовкой. Да к тому же и не простым офицером, потому что именное оружие выдавалось в СС лишь за исключительные заслуги. Если принять версию с СС (а, кстати говоря, чаще всего именно эти войска, так называемые Allgemeine SS, охотились за партизанами), то, на мой взгляд, есть несколько неточностей. Полистал имеющуюся у меня книжку «Ордена и медали Третьего рейха». Во-первых, если не ошибаюсь, черная форма СС предполагала один погон, а не два. Во-вторых, орденские нашивки в Германии того времени не практиковались. В ходу были орденские ленточки, продеваемые в пуговичных петлях. И если опять-таки предположить, что мы имеем дело с офицером СС, то именовать Линн Райхарт майором могли только представители СА или других военных подразделений вермахта. Внутри же устава СС и соответствующей табели о рангах такого звания не было, и сама себя она назвала бы штурмбаннфюрером СС.

На этом позволю себе закончить. Главное, что хотелось бы повторить и подчеркнуть – это необходимость более выверенного композиционного построения рассказа. Остальные мелкие детали исторического характера допустимы, но только в той читательской среде, которая уже не знает этих реалий, как фактов своей жизни (не имею в виду сейчас себя). Но мы, как потомки тех, кто пережил описываемые события, наверное, несем наибольшую ответственность за максимальное соблюдение исторической правды. Так что я бы порекомендовал проконсультироваться с военными историками, потому если насчет звания я уверен, то в отношении, например, числа погонов и орденских ленточек – нет.

С уважением, Критик 9.

 

 

Спасибо, уважаемый Девятый!

 

Очень интересно - а не поделитесь ли Вы итогами Вашего эксперимента, может, опубликуете здесь, или в личку пришлёте? Иногда ведь, действительно, один пример заменяет сотню объяснений.

Не скрою, я очень огорчена таким конфузом с Дмитрием, ну как же так? Это единственное мужское имя в тексте, на последней странице уже звучит его ложь - якобы его и не допрашивали - и лицемерная скорбь по любимой-изменнице. Кем же ему стать в наше время, как не героем-ветераном, пламенно призывающим молодёжь к подвигу во имя Родины? В этом и состояла ирония последнего абзаца, увы, не сыгравшая - даже для таких внимательных читателей...

И неправда, кроме женщины, Линн трижды названа убийцей.

Да, Девятый, все мы, воспитанные на «17 мгновениях весны», с детства помним и изящную форму СС с одним правым погоном, и так вкусно звучащие звания этих истинных арийцев, беспощадных к врагам Рейха. Именно от этого стереотипа мне и хотелось уйти, пусть даже ценой некоторых потерь в бутафории, не знаю уж, права ли я тут? Ну не хотелось делать Линн неким подобием Барбары Крайн, безмозглой куколкой, в которую и выстрелить приятно. К сожалению, и тут я, видно, потерпела неудачу - характер Линн оказался совершенно неинтересен для Вас по сравнению с её униформой и прононсом? Кстати, нигде даже не сказано, что она немка, а деревенская баба, которую Линн расстреливает, куда больше похожа на арийку, не так ли?

Есть здесь и другие отклонения от строгого следования истории, странно, что Вы этого не заметили. Например, во время Великой Отечественной войны не существовало 1 и 2 Западных фронтов, как об этом пишется в приведённой цитате из вымышленного учебника. Опять-таки, не уверена, что я тут права, очень интересно узнать Ваше мнение.

С уважением и благодарностью,

Мария

 

 

Мария, с Вашими возражениями не все так просто! :) Заранее попрошу прощения за, быть может, придирчивость, но, надеюсь, Вы понимаете, что это необходимо.

Начну с Вашего предложения прислать вариант. По правде говоря, это против моих правил. К сожалению, нередко получается так, что автор почти сразу же отвергает предложенный вариант как несоответствующий авторскому замыслу. Хотя согласен, что практический пример подчас гораздо больше может сказать, нежели самые пространные и подробные разглагольствования. Поэтому я все-таки рискну :) и в ближайшее время пришлю Вам на почтовый ящик вариант. Сразу оговорюсь, что не собираюсь править весь текст, укажу лишь три момента – композицию начала, перехода между началом прыжка и приземлением и концовку на контрасте, как я это вижу.

Теперь об исторических деталях. У нас, как я понимаю, все же совершенно разные исходные посылки. Вы хотите уйти от стереотипичности образа, сыгранного в фильме, Вам интересен характер Райхарт как персонажа. Но ведь соблюдение исторической точности и раскрытие глубины характера и мотивации действий персонажа – разные вещи. Раскрою секрет: я даже ни на минуту не вспомнил об упомянутом Вами фильме. Не потому, что не смотрел. А в силу некоторых других причин. Мое внимание к этим деталям и, отчасти, их некоторое (впрочем, далеко не полное) знание обусловлены не интересом к истории нацистской Германии и, тем более, истории СС (у меня такого интереса нет), не историческим образованием (у меня его тоже нет, если понимать под ним профессиональное обучение), а простым личным знакомством с историками, сферой научных интересов которых являются социально-экономическое положение и политические отношения СССР и Германии в 1-й половине XX века.

И тщательное следование историческим реалиям ничуть не мешает, на мой взгляд, глубокому проникновению в психологию персонажа, интересующего автора. Сравните с фабулой и композицией, прорисовкой персонажей рассказов Чехова, Бунина… Это просто разные, подчас не пересекающиеся аспекты достижения художественной правды.

А вот если Вы намеренно вводите некоторые отклонения от исторически точного хода событий, как это произошло, насколько я понимаю, с упоминанием 1-го и 2-го Западных фронтов, то есть один немаловажный момент: любой авторский прием по привлечению читательского внимания, основанный на фактической детали, найдет понимание только в среде специалистов, владеющих данной фактологической областью. Другие категории читателей пройдут мимо, как это случилось, подозреваю, не с одним десятком читателей этого рассказа. Типизация явлений реальной действительности достигается только понятными любой аудитории средствами. Но вместе с тем лично я придерживаюсь мнения, что автор в обязательном порядке должен придерживаться точности в процессе исторической реконструкции. Будет некорректно написать, что, скажем, финикийцы плавали на триремах или Марат перед смертью сушил волосы феном. Это я к тому, что из указанного мной источника немного знаю про СС. Так вот, ни один эсэсовец, если Вы действительно хотите передать характер, на отрекомендовал бы себя майором. Войска СС были организованы во многом по примеру немецких рыцарских орденов средневековья, степень ритуализации была очень высока. Например, это все равно, что один офицер Красной Армии отрекомендуется другому как унтер-офицер лейб-гвардии… и далее. Не могло этого произойти, и случай с Райхарт – из этой категории.

Теперь по поводу Вашего сокрушения, что ирония последнего абзаца якобы не сыграла. На самом деле это не совсем так. Когда я говорил о проявлении в военных условиях как худших, так и лучших человеческих качеств и о том, что в обычных условиях под масками нормальных людей можут скрываться потенциальные мерзавцы, я имел в виду примерно то, что Вы пытались вложить в этот самый последний абзац. Но вот Вам вопрос – а почему Вы не задумались о причине, по которой Ваши задумки «не сыграли»? Ведь Вы выступаете с позиции автора, который досконально знает свой авторский замысел, знает все те «подводные камни», все скрытые сюжетные повороты, которые он заложил в потенциальном виде. Но читатель – не автор, он этим знанием не обладает. И если даже внимательные читатели проходят мимо, значит, дело не в них, не в читателях. К примеру, я заметил Ваше внимание к личности Линн Райхарт. Отметил и деталь с «совиными» глазами, и неарийский облик ее (в противовес белокурым волосам расстрелянной матери), и Ваше желание выделить седые прядки в ее волосах, описанием которых Вы явно подводите читателя к мысли, что Линн, вероятно, пережила что-то сопоставимое с испытанием Волчицы. И что ее жестокость проистекает не из врожденного изуверства, звериной по сути натуре. И ее краткий монолог перед убийством Инны, когда она объясняет последней причины поражения, тоже не похож на исповедь маньячки. И описание гибели Райхарт тоже нетривиально для расхожего стереотипа…

Поверьте, рассыпанные Вами указатели видны. Но есть одно большое «но»! Не надо гнаться за несколькими зайцами. Вы поставили перед собой определенную художественную цель и неплохо ее реализовали. Вы, полагаю, знаете, что в настоящей прозе нет лишних деталей. Но если убрать упомянутые мелочи, то рассказ практически ничего не потеряет в своей экспрессивности и цельности. Потому эти Ваши детали суть скрытые сюжетные ходы, заложенные, но не реализованные. Они воплощены в Вашем авторском понимании, но не в действительно имеющем место быть тексте. Вот в чем проблема. Детали есть, но их недостаточно читателю для понимания. К примеру, Вы вводите деталь с белокурыми волосами одной из жертв. А Вы знаете, что, например, среди кельтских женщин попадались такие типажи? То есть этого указания недостаточно. И так со многими остальными деталями, с тем же Дмитрием.

Если уж Вы так хотите эти дополнительные сюжетные ходы реализовать, то Вам придется существенно переработать произведение и тщательно их раскрыть. И не удивлюсь, если Ваш рассказ превратится в повесть. И я даже укажу на ближайший похожий случай – повесть Василя Быкова «Сотников». Из нее могли бы выйти несколько рассказов. Но задуманные автором сюжетные ходы не позволили остаться в жанре рассказа. А если бы были рассказы, то, уверяю Вас, очень многих деталей из повести мы бы в них не обнаружили – они были бы в рассказе лишними.

Напоследок еще раз коснусь вопроса об имени. Вы говорите, Мария, что в рассказе Линн еще трижды названа убийцей. Но, простите, это немного «детское возражение». Я проделаю простой эксперимент, и Вы, надеюсь, увидите необходимость большего варьирования (прошу прощение за обильное цитирование с купюрами):

«Невысокая полная женщина … подошла сзади…

…представилась женщина…

Она говорила…

Почти не пришлось поднимать глаза, чтобы встретить взгляд Линн…

…ниже этой коротышки

…облегал пухлую фигуру Линн

Линн напоминала…

…продолжала Линн

Она помедлила…

…кивнула Линн

Инна взглянула Линн в глаза

Линн нахмурилась

Линн шагнула…

…рука Линн оказалась…

Линн повернула…

Линн подкатила…

Она распахнула…

…произнесла Линн

Линн села…

Линн сняла…

Линн взяла…

…улыбнулась Линн…

…убийца не шутила

Линн … поигрывала

…смотрели на убийцу

…услышала голос Линн

Линн … размышляла

Линн опустила…

…вздохнула Линн…

Линн взглянула…

Линн стояла…

Линн повернулась…

Линн … усмехнулась

Линн присела…

…она … разглядывала…

Линн раздавила…

Линн улыбнулась…

Линн наклонилась…

…шепнула она…

Линн взяла…

Услышав слова Линн…

Линн заметила…

…ответила Линн

Линн … улыбалась

…вытянулся перед Линн

…ухмыльнулась Линн

Линн обвела взглядом…

…улыбнулась она

Линн откатила…

Линн воткнула…

…улыбнулась Линн

…на груди Линн

Она отступила…

Линн потушила…

Она встала…

Линн взяла…

Линн подошла…

…приказала она

Линн сожгла…

…улыбалась, стерва…

Чувствуете, какое однообразие в глаголах и способах именования? Кстати говоря, с Инной ситуация немногим лучше. И Ваши «трижды названа убийцей» не убеждают на фоне 9 раз повторенных «она» и более чем 40 «Линн».

С уважением,

 

 

Спасибо, Девятый!

Жду Вашего варианта.

Вот именно - для Линн уже не имеют значения все эти рыцарские побрякушки, она-то знает, что такое настоящая война. Думаю, описание её формы вообще можно опустить без особого вреда. В СС бы её просто не взяли по внешним данным, скорее всего это обычная униформа какого-то тылового охранного батальона.

Вообще мне меньше всего хотелось бы, чтобы по моим рассказам изучали историю второй мировой войны, ясное дело, тут требуется совсем иной уровень компетенции.

Вы сделали очень интересный статистический анализ использования имени. Но вот любопытно - а Вы не пробовали, например, подсчитать, сколько раз в романе "Война и мир" Наташа Ростова названа Наташей, сколько раз использовано местоимение "она" и какие другие слова применяются для неё?

Интересная идея - развить все эти сделанные намёки, превратить рассказ в повесть, но ведь тогда и вовсе никто до конца не дочитает, всё-таки сетература диктует свои правила, или Вы так не считаете?

Ещё раз спасибо.

С уважением,

Мария

 

 

Мария, извиняюсь, что не выслал вариант - интернета не было. Посмотрел Ваши корректировки - вероятно, Вы сделали то, что нужно, по концовке. В начале Вы добавили многоточие - тоже правильно, правда, я поставил бы его предложением позже.

В связи с этим - нужен ли Вам еще мой вариант? Я в нем иначе подошел к решению этих нюансов.

Теперь по остальному: Мария, Вы, как автор, имеете полное право не соглашаться с моими выкладками. Я передал Вам свое восприятие, если Вы с ним не согласны, то оставим это. У меня были еще некоторые интересные соображения, но не вижу пока смысла их раскрывать.

Только два небольших постскриптума - во-первых, я Вам не предлагал переделать рассказ в повесть. Я просто сказал, что если Вы вводите детали, в недостаточной степени раскрывая сюжетные ходы, которыми они обусловлены, то лучше обойтись вообще без них (и ходов, и деталей). И во-вторых, Вы не поняли, зачем я привел статистику имени. Да, конечно, Лев Николаевич неизбежно повторялся, когда упоминал Наташу в романе. Но между этими упоминания он говорил о многом другом. Плотность использования повторяющегося имени гораздо меньше, чем у Вас. Судите сами, в рассказе имя Линн повторяется иной раз в соседних предложениях. То есть плотность очень велика. Если бы между этими обращениями Вы вставляли бы большие абзацы с другим предметом описания, все было иначе по восприятию. Вот о чем я пытался сказать...

С уважением, Критик 9.

 

 

Спасибо, Девятый!

Нет, я понимаю Вас, частое повторение имени мозолит глаза, надо подумать, как тут бороться... просто пока ничего не придумала, вот и прячусь за широкую спину ЛН...

И почему же Вы не видите смысла раскрывать Ваши соображения? Ведь для того мы и здесь? Впрочем, Вам виднее.

Но всё-таки, если не трудно, пришлите, пожалуйста, Ваш вариант, тем более, как Вы говорите, Вы подошли к этому иначе - сами знаете, если меняться яблоками, то по одному и останется, а если идеями, у каждого будет по две!

С уважением и благодарностью,

Мария

 

 

Мария, я не против изложить далее свои впечатления. :)

Я хотел бы показать одну из причин, почему у Вас так «густо» усыпан рассказ именем Линн без вариаций. Возможно, тем самым я дам Вам в руки один из «ключиков», как с этим справиться.

Речь пойдет о времени и экспозиции рассказа. Вы, как автор, сумели отобразить в рассказе разное личное время персонажей. Лучше всего у Вас получалось замедление личного времени (у той же Волчицы, например). И обратите внимание, как только Вы использовали приемы управления временем (имею в виду скорость происходящих событий для лица, которое является их участником), то у Вас сразу появлялись абзацы, подробности, которые вносили дополнительные, но необходимые по сюжету детали, мотивировки, раскрывали психологический портрет героинь рассказа.

Вместе с тем время разворачивания основного событийного плана, основное время рассказа – оно у Вас неизменное. Его течение ничем не ускоряется, не замедляется, не подвержено внешним притокам и влияниям. Можно ли его изменить? Можно!

Давайте посмотрим, когда у Вас в рассказе проявляется это самое основное время, монотонное и неизменное по скорости, темпу? Тогда, когда Вы даете общий план, когда даете читателю картинку происходящего со стороны, причем включающую в себя не только действующих персонажей, но и фон повествования, сцену происходящего. Заметна одна интересная особенность Вашей литературной манеры – Вы при повествовании действуете как режиссер, который работает только с общим планом: вот одна героиня подвинула стул с другой героиней к окну, вот последняя видит приговоренных, вот снова первая предлагает ей сигарету… Скорость съемки такого плана всегда примерно одинакова, и приходится обращаться к одному и тому же классу предметов, попадающих в «камеру» повествования. А круг их наименований, увы, ограничен. Отсюда и бедность вариантов.

Если же Вы попробуете использовать другие планы: общий с пейзажем, ближний, средний, варьируя их, как бы приближая и удаляя от места действия читательский фокус, то сами собой появятся и все нужные варианты, и требуемые слова. Попробуйте эффект «наезжания камеры» на одно из действующих лиц. Один раз Вы это сделали, когда дали описание внешности Райхарт, но ведь можно пользоваться этим приемом чаще. И, допустим, увеличить план изображения не героини, а какого-либо предмета, локуса… Разумеется, это уже значительно сложнее. Поскольку, раз уж Вы взяли за основу как бы кинематографический метод написания произведения, то Вам придется детально продумывать экспозицию места действия так же подробно, как, скажем, режиссеру – для того, чтобы реализовать разные планы.

Но, уверен, Вы с этим справитесь и мы прочитаем Ваши новые произведения, не менее интересные, чем уже состоявшиеся.

 

С пожеланием новых успехов, Критик 9

 

 

Спасибо, Девятый!

Именно, наконец-то прозвучало это слово, кинематографический метод, по сути почти всё, что я пишу - это сценарии.

Но здесь ситуация сложнее, это сценарий в сценарии - Инна выступает в роли зрителя, её возможность действовать отключена.

Фокусирование происходит на втором уровне, на жертвах, которых мы видим её глазами, как раз контрастом к этому, по замыслу, служит нарочито монотонный общий план первого уровня - после именной пластинки на пистолете там уже не на что смотреть.

Вопрос, конечно, спорный, вариантов тут много...

 

С уважением и благодарностью,

Мария

 

 

Мария, безусловно, вариантов много.

В целом, думаю, Вы получили довольно много информации о Вашем произведении. Хотел бы добавить буквально пару слов. Когда Вы говорите о своей художественной манере, не нужно забывать об одном - Вы пишете все же не сценарий, а художественный рассказ. Сценарий сам по себе редко бывает художественным произведением, Вы согласны? Он, как правило, подкрепляется потом звуко- и видеорядом фильма, то есть зритель получает недостающую информацию из других источников. А рассказ - это слово, будь то аудиальный или визуальный канал получения информации. Поэтому все должно быть в слове, то бишь в Вашем рассказе. И цели передать контраст между двумя планами изображения можно достигать, в том числе и меняя все-таки эти планы. На мой взгляд, конечно!

 

Был очень рад общению с Вами. Успехов Вам!

С уважением, Критик 9