И снова я приветствую читателя, взявшего на себя труд ознакомиться с этой статьей. Я остаюсь верным своей идее, которой обязан рождением этот цикл. Поэтому и в этой работе читатель обнаружит пристальное мое внимание к техническим нюансам стихосложения. Такие нюансы вызывают тем больший интерес, чем более различаются между собой стихи в содержательном аспекте. И иногда различие в технике стихосложения на деле оказывается не менее контрастным, чем тема или эмоциональное воздействие на читателя.

В особенности, если при чтении стихов ловишь себя на мысли, что рядом могут соседствовать произведения с различной, подчас прямо противоположной интонацией, эмоцией, интенцией... Чередование это порой бывает настолько явственным, что напоминает жизненную чересполосицу горестей и праздников, неудач и успехов, невзгод и счастливых моментов… А так как я с вами в данном случае оказываюсь в одной роли, то и воздействие это меня не обходит стороной. Поэтому я надеюсь, что читатель простит мне некоторую витиеватость и украшенность текста в дальнейшем.

Итак, в качестве примера хотел бы привести два интересных с технической точки зрения стиха, один из которых, на мой взгляд, можно назвать очень хорошим во всех смыслах. Правда, мне придется опять предупредить читателя, что авторы не зарегистрированы на нашем сайте, поэтому я в очередной раз взял на себя смелость процитировать стихи. Надеюсь, авторы не будут возражать.

 

 

Ветер.

Резкий выдох, и город гудит, как разбуженный улей.

Стужа.

От косого дождя никакие зонты - не защита.

Дети,

да и взрослые, все разбежались, все хлынули с улиц.

Ужас.

Водосток городской на поток этот вряд ли рассчитан.

 

В щели

заливает, собакам в подвале никак не укрыться.

Свора.

Все скулят, но их вид не относится к роду амфибий.

Тщетно

своей курткой промокнуть за даму пытается рыцарь.

Скоро

вместе с дамой осядет на дно, там их скушают рыбы.

 

Рыбы

и акулы из ближнего озера водят хвостами.

Редко

положить можно средний плавник на асфальт вездесущий.

Вы бы

на их будучи месте в пятнашки гонять бы не стали?

Предкам

вашим, помнится, тоже когда-то хотелось на сушу.

 

Хляби

разверзались недолго, и солнце просвет отыскало.

Кто-то

уже вызвал дежурный ковчег, нас спасут до обеда.

Дабы

всех под корень людей извести, ветра с дождиком мало.

Фото

на комоде стоит, иллюстрацией нашей победы.

 

© Фернандо

 

Здесь я салютую вам, прекрасные сеньориты и благородные сеньоры! Наш собрат по перу, доблестный идальго Фернандо, вооружившись шпагою слов и дагой рифмы, виртуозно провел блестящую защиту с вольтом, контрвыпадом и завершающим пассадо де сото. Да так, что острие рифмы дона Фернандо летит вовсе «не наудалую», а точно в цель, куда направила упомянутое острие искусная рука (или перо?) нашего кабальеро.

Не правда ли, довольно изощренный стих? Пожалуй, стоит внимательно присмотреться к финтам и прочей технике словесного фехтования, коими владеет славный автор Фернандо. Посему да простят мне читатели столь пристальное внимание к приемам стихосложения, но от технаря и защищаться следует столь же технично, иначе жди беды!

Итак, стихотворение интересно в первую очередь системой двойной рифмовки – начальной и конечной рифмой. Кто-то может возразить – подумаешь, всего лишь еще одна рифменная структура. В том все и дело, что не «всего лишь…» В рассматриваемом стихотворении дополнительная начальная рифма производит интереснейшие метаморфозы с ритмическим рисунком. Для начала зададимся вопросом, а почему вообще поэт вводит в стихотворение дополнительные технические изыски, усложняя словесную ткань и ритмический узор? Ответ известен - история мировой поэзии, различных систем стихосложения показывает, что это явление возникает чаще всего тогда, когда поэт чувствует в рамках своего опыта и чувства слова некоторую исчерпанность сложившейся до него формально-традиционной техники. Для русской поэзии, с ее многовековым опытом развития и поисков новых форм и средств выражения мысли поэта – это утверждение вполне справедливо. Думается, что и сеньор Фернандо (даром, что испанский кабальеро, судя по нику) ощутил потребность в таком усложнении. К чему же все это привело?

Сам по себе размер стихотворения – незамутненно чистый 5-стопный анапест. Но без учета начальной рифмы. Вводя ее, автор использует наращения каждой строки на два слога с хореической схемой. Причем зачастую начальное рифмующее слово не только не входит в состав предложения, но составляет собственную вотчину – односложное и однословное предложение. На письме конец предложения обозначается точкой. Искушенный читатель знает, что точка порой обозначает ни много, ни мало, а большую цезуру! А при ее наличии ритм, интонационный строй и мелодика строк уже совсем другие. Когда начальное рифмующее слово образует отдельное предложение, то оно (предложение) в этом стихотворении, как правило, аккумулирует некие эмоцию или факт, необходимые для динамического развития сюжета стиха. Можно даже сказать, что начальная рифма играет очень важную роль в метрико-художественной системе стихотворения, воплощая «акмэ» психологического напряжения в строке, фиксирующееся цезурой (точкой), после чего наступает разрядка путем пояснения ситуации и ее дальнейшего развития! Если обратиться к ассоциациям, то описываемое явление можно сравнить с фонологической точки зрения с твердым приступом в артикуляции звуков, или – с фольклорно-песенной точки зрения – с зачином, после которых идет либо ослабление усилий, либо детальная прорисовка набросанного резкими, сильными мазками образа.

В тех же случаях, когда начальная рифма не отделена цезурой, она удлиняет строку и встает проблема правильного ритмического прочтения строки, дабы не возникало ощущения грубого сбоя. На мой взгляд, в этом случае уместно замедленное прочтение, как бы подобное текущей, шумящей воде, создавая эффект большего приближения к картине проливного дождя.

Как мы видим, подобный прием весьма сильно может повлиять на содержание и ритмику стиха. Более того, он достаточно перспективен, например, можно пойти по пути создания стиха в стихе, а там – по пути реализации различных смысловых отношений между частями стихотворения: возможны смысловая противопоставленность частей, введение в ту или иную часть нового лирического героя или параллельного действия, передающего авторское отношение – да мало ли чего можно придумать!

Что интересно, усложнение формы и способа рифмовки совсем не обязательно влечет за собой усиление качества рифмы. Кстати говоря, при такой формальной изощренности стиха качество рифмы и не обязано быть максимально высоким. В самом деле, мы видим здесь достаточно простые рифмы, одну с натяжкой составную, хотя автор практически избежал использования откровенно элементарных грамматических созвучий. На мой взгляд, в упрек автору можно поставить разве что не самую лучшую с точки зрения рифмовки пару «щели – тщетно». Ну и комично выглядит сочетание утверждения «Стужа» с последующим косым дождем. Стужа все-таки больше ассоциируется с морозом, а дождь – с холодом. Создается впечатление, что автору просто нужна была рифма к слову «ужас». Но в целом никакого внутреннего сопротивления предложенным рифмам читатель, на мой взгляд, не испытывает.

Напоследок осмелюсь предположить, что поэзии, привносящей такую струю позитива и юмора в нашу жизнь, невозможно не поаплодировать. А потому – жизнь прекрасна, несмотря ни на что. И лишний раз убедиться в этом помогает нам удивительный дар – Его Величество Смех! Да здравствуют философы-юмористы, поэты и оптимисты.

 

 

Мой приятель, так ради чего

Мы должны напиваться и снова

Провожать пропадающий вечер?

 

Он мне сердце уже искалечил,

И в стакане уже ничего:

Ни вина, ни последнего слова.

 

Мы с тобою напьёмся вдвоём,

Как два зверя в охотничьей яме,

В позаброшенной богом квартире.

 

Что теперь? Мы друг друга простили,

Хоть не ссорились. Что-то поём.

И сидит пустота между нами.

 

Ты один. Ты один на земле.

И приятель твой – это ль не ты?

Ты один. Ты один до рассвета.

 

Что мы ищем? Какой простоты?

Два потерянных горе-поэта.

Смысл жизни? Звезду в рукаве?

 

© Листиков

 

А теперь, уважаемые читатели, предлагаю вашему вниманию второе стихотворение, написанное автором с интересным ником Листиков. Вообще, знакомясь с творчеством Андрея Гришаева (Листикова), невозможно пока дать общее представление о магистральном направлении его дарования. Полагаю, это дело времени и, возможно, не наших с вами рук, вернее, не нашего пера. Но говорить по поводу отдельных стихов, убежден, мы можем и, более того, это стоит делать.

Содержание этого стихотворения разительно отличается и по настроению, и по финальному выводу от предыдущего. К сожалению, оно вовсе не лучится оптимизмом, скорее даже наоборот. Видимо, это неизбежная примета наших реалий – сочетание комичного и трагичного, счастья и бедствия, возвышения и падения…

Но, следуя моей давней традиции, прежде чем мы с вами коснемся содержания, обратимся сначала к рассмотрению технической оснащенности стиха. Ибо задача, которую я продекларировал когда-то, заключается в том, чтобы показать, как содержание обретает форму, как и какая техника стихосложения позволяет рождаться строчкам, вызывающим горячий отклик в наших сердцах и умах. Посему опять мы зададимся вопросом: а какие технические приемы характерны для этого стихотворения?

Нетрудно заметить, что по способу рифмовки, строфике и ритму стихотворение разительно отличается от предыдущего. Оно написано трехстишиями, так что на ум сразу приходит сравнение с итальянскими стихами, написанными терцинами, например, с «Божественной комедией» Данте. К слову, позволим себе заметить, что трехстишия диктуют более лаконичное изложение мысли, более скупое на словах и более насыщенное по смыслу «устроение» стиха. Но, как внимательный читатель, вероятно, уже заметил, я почему-то пишу «трехстишия» вместо «терцины»… А терцины ли перед нами?

Оказывается, что перед нами все-таки не они. Для терцин характерна переплетающаяся рифмовка, по схеме аба/бвб/вгв/гдг и так далее. Здесь же мы наблюдаем четкую замкнутую систему рифм, характерную для шестистишия, только разбитого на трехстишия: абв/ваб. В конце, правда, присутствует некоторый сбой в каталектике (рифменных окончаниях) – вместо одной женской рифмы появляется мужская (по схеме от аБВ/ВаБ к абВ/бВа, где заглавные буквы обозначают женские рифмы), но на слух подобный переход почти не воспринимается как ошибка.

В терцинах единство и динамика содержания сохраняются благодаря именно рифменному перебросу из строфы в строфу. Но и в приведенном стихотворении динамика темы присутствует, так как автор разбил шестистишия на терцеты. Фактически, догадаться о том, что стихотворение написано шестистишиями, возможно лишь при анализе способа рифмовки. Кроме того, границы периодов (в нашем случае – предложений или их частей с относительно законченным смыслом) совпадают со строфами, то есть отсутствует анжамбеман (фр. enjambement – переброс), характерный для терцин. Тем самым автор как бы камуфлирует шестистишия, маскирует их, превращая в терцеты.

Что касается рифм, то они в этом стихотворении удачны. И пусть все они уже встречались, но строфика и содержание стихотворения компенсируют этот кажущийся недостаток. Кажущийся потому, что к рифме здесь можно предъявить лишь один упрек – согласно традициям русского стихосложения пара «земле – рукаве» допустима, но не слишком удачна. Хотя автор и здесь постарался сделать комфортным восприятие такой рифмы, максимально удалив друг от друга два упомянутых рифмующих слова, образовав так называемое краесозвучие. Что касается рифмы «квартире – простили», то она может показаться неточной, но это не так. Дело в том, что рифма, как правило, есть графо-фонетическое совпадение, иными словами, является зачастую совпадением и графем, и фонем. Ведущая роль признается обычно за фонетической стороной. И вот с этой-то точки зрения мы и можем объяснить, почему данная пара является точной рифмой. Сонанты «р» и «л» имеют одинаковую артикуляцию, оба являются вибрантами, поэтому в практике стихосложения их вполне допустимо рифмовать.

И все-таки есть у меня некоторая настороженность по отношению к этому стихотворению. Оно замечательно выполнено с технической стороны, но вот с содержательной стороной его я, пожалуй, не соглашусь. Разве поэты будут так проводить время на кухне? Думается, если герои стихотворения ведут описанный автором образ жизни, то вряд ли возможно назвать их поэтами, скорее уж они будут «горе-пиитами». Конечно, сейчас невозможно быть Пушкиным, хотя бы в том смысле, чтобы иметь свое Болдино, где в распоряжении находятся бездны времени, посвящаемые творчеству. Но и пытаться подменить творчество банальным «брудершафтом» вряд ли будет продуктивным. Жизнь на кухне – это всего лишь необходимость, раз уж мы появились на свет, необходимость работать, хлопотать по хозяйству, воспитывать детей, наконец… С одной стороны, это необходимость! Но с другой – это и великая радость жизни. Конечно же, я не призываю только этим и ограничиваться. Иногда с кухни можно и нужно уходить. Но уходить в том направлении, которое, например, указал нам лирический герой стихотворения «Я ухожу из кухни» великолепного поэта А.Широглазова! Я здесь выхожу немного за рамки статьи, но, думаю, на вопрос, поставленный лирическим героем рассмотренного нами выше стихотворения Андрея Гришаева, сумеет с блеском ответить лирический герой упомянутого стиха второго Андрея – Широглазова. И хотя на этом я хотел завершить статью, но читатель совсем даже не должен останавливаться вместе со мной. И я буду рад, если вы не поленитесь и найдете это стихотворение – оно того, без всякого сомнения, стоит.