Он легко пробрался сквозь кусты у насыпи, поднялся по белым пыльным ее камням и присел на теплое железо. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Далекие облака постепенно теряли пурпур-но-оранжевый цвет. Медленно наступала ночь. Тихая и по-особому темная. Он часто дышал и трогал немного вспотевшей ладонью еще не успевший остыть рельс. На насыпи пахло гнилым деревом, желе-зом и полем. Легкий прохладный ветерок приносил запахи цветов и трав, но вскоре он утих. Вдалеке гасли последние огни холодных кирпичных домов. От леса по полю, подбираясь к кустам у насыпи, расползался синеватый туман. Он таинственно, загадочно мерцал. Все вокруг незаметно сомкнулось темнотой, оставив одинокого мальчиш-ку на островке рельсов.

 

Мальчик поднял кудлатую голову и посмотрел на небо. Там, далеко… звезды. Такие красивые. Он прикрыл глаза и уткнулся носом в руки, сложенные на коленях. Могло показаться, что он уснул, но это было не так. Что побудило мальчишку оказаться здесь? Ночью, одному. Причиной являлось все, вся его жизнь. Он часто приходил сюда отдохнуть от всего плохого, что окружало его. Приходил, не боясь, что в детдоме обнаружат пропажу. Многие мальчишки убегали ночью, кто в город, кто куда. И все знали, что ни одному воспитателю не придет в голову мысль зайти в спальную и проверить, как проводят ночное время воспитанники. Возвращаться следовало под утро, когда по комнатам проносился громкий звонок, означающий, что пора заправлять постель и, умывшись, направляться в столовую…

 

 

 

Мальчик сидел так еще долго, пока не наступила глубокая ночь. Стало ощутимо прохладно, затекла одна нога. Он поежился, отдаваясь ночной прохладе, словно последним рывком протеста потирая и перекручивая на себе куцую белую футболку. Потряс ногой, прогоняя слабую режущую боль. И, зевнув, решил, было, снова сесть, как внимание его привлек еле заметный в темноте силуэт. Кто-то шел по путям, направляясь к нему, или вовсе не к нему, а просто по своим делам.

 

Неуверенными, шуршащими шагами ступал такой же мальчишка. Низкий, складный, он шел медленно, словно увлеченно разглядывал что-то вдалеке. Может, огонек какого-нибудь домика, может, звезды. Мальчишка на рельсе сидел и не дышал, но вдруг тот, другой, остановился, замер и тихим голосом спросил:

 

- Кто… здесь?

 

- Я, - немного подождав, ответил мальчишка на рельсе. Гость выставил руку вперед и, сделав робкий шаг, пощупал рукой воздух, коснулся плеча мальчика на рельсе и так же робко присел рядом.

 

- Привет… - медленно вздохнув, произнес он.

 

- Здравствуй.

 

- Тебя как зовут?

 

- Миша.

 

- Меня Стас. Ты… ты один? - вдруг обеспокоился Стасик.

 

- Да, - ответил, удивившись странности мальчишки, Миша.

 

- И я… - успокоился Стасик.

 

Они немного помолчали, затем Мишка достал из кармана спички и зажег одну. В окружающей их мнимой тишине вспышка спички показалась очень громкой. Стасик резко дернулся, его рука до сих пор лежала на плече Мишки.

 

- Хм… ты чего дергаешься, спичек, что ли не видел? Красивый огонек.

 

- Видел… - он улыбнулся, - ярко горит?

 

Мишка не слышал ответа Стасика, он увлеченно разглядывал его с ног до головы.

 

Перед Мишкой сидел мальчик, в старых кроссовках, черных мятых спортивных штанах (взгляд Мишки привлекла полоска грязи ржавого цвета внизу, на правой штанине, лишь потом он догадался, что это след от рельса). Под сильно потертой кожаной жилеткой был надет зеленый вязаный, весь перепачканный свитер. Мишка перевел взгляд на лицо: гладкая загорелая кожа, на губе трещинка с подсохшей кровью, на щеке синяк и ямочка от приятной улыбки, на носу царапина, одна бровь рассечена розовым свежим шрамом. Тут Мишкин взгляд остановился на глазах, спичка потухла, обожгла пальцы. Мишка ойкнул.

 

- Обжегся? - взволнованно спросил Стасик.

 

Мишка молчал. Он еще видел перед собой эти живые, но в то же время, какие-то не такие, глаза. Смотрящие мимо красивые ярко-зеленого с коричневыми прожилками цвета. Прикрытые большими изогнутыми ресницами. Сразу больно резануло воспоминание о полоске на штанине, о робких шагах… Мишку бросило в жар:

 

"Ярко горит?! Он спросил, ярко ли она горит!"

 

 

 

- Да, немножко. Уже почти не болит, - Мишка, опомнившись, послюнявил сильно болевшие пальцы. Улыбнулся. И Стасик улыбнулся, видимо он почувствовал Мишкину улыбку, ведь это так легко, когда рядом, даже если не видишь.

 

- А ты что здесь делаешь? Так поздно. Да и, на путях, а если поезд… - Мишка понял, что сейчас ляпнет что-нибудь не то, и присмирел.

 

- Гуляю я. Какой поезд? Ты что! Эта ветка уже много лет не действу-ет! - как-то горько усмехнулся Стасик.

 

Жил Стаська с отчимом, как он рассказывал Мишке, в северной части города, на улице с очень замысловатым названием. Мишка, сколько ни старался, не мог припомнить такой улицы. Мать Стасика умерла за три года до того, как он ослеп. Это было тогда, когда он был совсем малышом. Вскоре отчим спился и озверел. Жил Стасик плохо. Отчим, в порывах злости, избивал его, чуть ли не до полусмерти. Обидней всего было то, как он обзывал Стаську: "слепой крысеныш". Стасик беспомощно бился в сильных мерзких руках отчима, а невидимый мир вновь и вновь сотрясался под оглушительны-ми ударами. Стасик даже не мог закрыться, ведь не знал, куда тяжелый кулак ударит в следующий раз. После, бывало, целыми днями он лежал в углу за кроватью, боясь пошевелиться, потому что каждое движение приносило адскую боль. Вскоре Стасик стал чувствовать, когда отчим придет пьяным, и заранее уходил из дома. Так вышло и в этот раз…

 

Потом Мишка рассказывал про себя, но рассказ получился каким-то коротким и несвязным.

 

- Ты любишь музыку? - дослушав, спросил Стасик.

 

- Да, - ответил Мишка.

 

Стасик засуетился, снял жилетку и положил на колени внутренней стороной вверх. К подкладке неаккуратными стежками был пришит кармашек.

 

"Сам пришивал…" - подумал Мишка. Внутри кармашка лежала флейта. Стасик бережно достал ее и легко набросил на плечи жилетку.

 

- А почему ты носишь ее на спине?

 

- Понимаешь, я стал часто падать, а на спину я вряд ли упаду. И я стал хуже слышать, - голос его еле заметно задрожал, - а он и по ушам бьет. Это больнее всего, так, что кровь…

 

Мишка умолк, больше он ничего не спрашивал, а лишь слушал. Слушал, как Стасик играет. А играл он хорошо, вообще-то Мишка не разбирался в музыке, но он сразу влюбился в игру Стаськи. Как не всегда бывает обязательным понимать чувства, чтобы чувствовать, так не всегда бывает обязательным знать законы музыки, чтобы любить ее и наслаждаться ею.

 

Перед глазами Мишки медленно плясали зеленые пятна, вытяги-вались в линии, переплетались в неземные узоры. Ему сильно хотелось спать. Мишка зевнул, а Стасик всполошился:

 

- Тебе не нравится?

 

- Нет, что ты, нравится! Конечно, нравится! Очень…

 

Стасик подумал, а потом заиграл снова. Мишка прижался к его плечу. Стаська был помладше его, но все равно Мишка чувствовал себя как-то спокойней. На душе потеплело и ничего, ничего ему уже не требовалось. Он был счастлив потому, что нашел себе друга. Верного настоящего друга. Впервые в жизни…

 

 

 

Стасик перестал играть. Он дотронулся до маленьких часов, без стеклышка, на левом запястье.

 

- Мне, наверное, уже пора. Ты извини… мне завтра, то есть сегодня с утра в музыкальную школу.

 

- Давай, я провожу тебя.

 

- Нет. Я сам дойду. Ты, вот что, лучше скажи, мы завтра встретимся? То есть се…

 

- Я приду сюда вечером пораньше. Приходи…

 

- Я приду, - Стасик зашагал, прижавшись правой ногой к рельсу, так и не убрав флейту.

 

Мишка провожал его взглядом, пока Стасик не превратился в малень-кую, словно игрушечную, фигурку в первых лучах встающего солнца. Потом Мишка неуклюже почесал затылок и юркнул в кусты. Только, пройдя половину поля, он обернулся и увидел поезд, который ехал по рельсам. Там, где недавно сидели они - Мишка и Стасик.

 

 

 

Вечер выдался пасмурный и холодный. Мишка не находил себе места, он с таким нетерпением ждал их очередной встречи. И все размышлял над словами Стасика. Стасик сказал, что поезда по этой ветке не ходят, и что она давным-давно заброшена. И улицы, Мишка специально поспрашивал у ребят, нет такой, и в помине. А полоса? Мишка нагнулся, рельс сверху блестел отшлифованной поверхностью, по бокам был измазан какой-то грязью, но никакого намека на ржавчину. Мишка сел.

 

Прошел еще час ожидания, но Стасика все не было. Следующий час Мишка был как на иголках. Каждый шорох, каждый шум заставляли его вставать с места и осматриваться.

 

Стасик не шел, поэтому Мишка решил пойти к нему сам. Он еще не знал, как его найдет. Вдруг со Стасиком что-то случилось? Он шел по рельсам и, сам не зная почему, прижался правой ногой к одному из них. Закрыл глаза. Поначалу все было обыкновенным. Все чувства, но в темноте вскоре возникли две тоненькие линии, словно рельсы. Вдалеке, в сторону от них убегали еще две, словно разветвление одного пути на два. Все это он видел с закрытыми глазами, а, дойдя до развилки, свернул на другой путь. Прошагал еще немного и боязливо открыл глаза. Первое, что он увидел - это ржавые рельсы. Затем фигурку Стасика, сидящую поодаль. Увидел и закричал, громко и звон-ко:

 

- Стасик!

 

Мишка понял, что развилка эта не единственная, что есть еще. И они, со Стаськой, их найдут. Они уйдут от всех горестей и бед. Уйдут вдвоем.

 

Стасик улыбается, но он пока не знает этой новости, а когда узнает, то улыбнется еще шире, еще глубже станут ямочки на его щеках.