ОДНОНОГИЙ

 

 

Словно булочка с маслом, покрытая льдом, аппетитно сверкала дорога в лучах солнца. По ней с опаской подползал к остановке хромоногий троллейбус. Вот он замер. Двери чавкнули и резко распахнулись. Первые два ряда пассажиров штабелями легли на грязный асфальт. Всколыхнувшееся было остальное салонное месиво из тел, вдруг успокоилось и стало аккуратно самовыплевываться по одному помятому человечку. Это вовремя подоспела рота автоматчиков, осуществлявшая контроль посадки-высадки в городском транспорте. Наконец, закончилась и посадка. С лязгом защелкнулись двери, прижав кому-то ягодицы, и троллейбус вновь захромал. В плотно утрамбованном салоне стояла напряженная тишина. Заиндевелые пассажиры медленно оттаивали. Неожиданно раздался тонкий, жалобный голос:

– Люди, христиане, дайте одноногому сесть!

Все закрыли глаза.

– Мальчик, хоть ты-то уступи, я же одноногий!

– Чавось? – спросил с повязкой на глазу глуховатый юнец.

– Сесть… хочу…

– Есть?! – переспросил юнец и протянул ему не совсем прожеванную жевачку «Turbo».

Но настырный одноногий заголосил ещё громче, а мальчик, нацепив повязку на другой глаз, с интересом стал глядеть в грязное окошко.

В динамиках с отчаянием послышалась ругань водителя: на следующей остановке автоматчиков не было.

Двери брезгливо чавкнули и резко распахнулись. Первые два ряда пассажиров штабелями легли на грязный асфальт. Начался штурм. Водитель крестился, а троллейбус медленно раздувался, словно воздушный шарик, готовый вот-вот лопнуть. Пока все входили, но никто не выходил. Одноногий уже не выл, а крепко вцепился в поручни.

– Я тудысь попала, ай не тудысь? – обратилась к нему бабка и поставила стокилограммовую авоську на его единственную ногу.

– А-а-а-а!!! – в ответ завыл он.

– Чаво ето с тобою, юродивый что ль? – участливо спросила она.

– А-а-а-а!!!! – уже вместе с ним закричал салон: наконец-то с задней площадки начал вываливаться народ, освобождая место свое другим. У одноногого не выдержали пальцы, и его корпус стал медленно уплывать с потоком. Его ногу крепко придавила авоська.

– Это не моя остановка! – визжал он, но никто его не слушал: многие выходили не там, где надо.

Но вот двери захлопнулись, отрезав лезвием пару рук, и троллейбус тронулся.

Остановка быстро обезлюдела. На ней осталось лишь тело бывшего одноногого, выплюнутого из салона. Его оторванная нога уезжала вместе с троллейбусом. Рядом с ним, в выбитых зубах, валялась чья-то женская рука с золотыми перстнями. Он помахал ею уползающему троллейбусу, и, сплюнув кончик языка, отчаянно завопил:

– Помофите твехфукому инфалиду, остафшемуфя беф ног… люди, хрифтиане!..