Бердяев видит в Ставрогине истощение от безмерности. Он не может остановиться ни на чем конечном, ни на какой идее, ни на каком поведении – ему всего мало, ему мир тесен. Он стремится к бесконечности. Бердяев оправдывает Ставрогина.

Ставрогин – это один из тех мерцающих болотных огоньков, которые сманивают в трясину тех, кто стремится к «беспредельному житью» человека горы. Разве стремиться к бесконечности – значит жить, как Ставрогин? Бердяев забыл о конце Ставрогина. А это очень важно. Помните, как гражданин кантона Ури висит на намыленном шнурке в комнатке под крышей? Стремление к бесконечности, безмерность духа – и намыленный шнурок и каморка. Не очень-то вяжется. Ставрогин – являет собой не стремление к безмерности, а одержимость бесами. Бесовщину. Бесы крутят и кружат Ставрогина. Он много, очень много пробежал, перепробовал и праведность, и разврат. А из комнаты, из норы так и не выбрался. Всё бегал по кругу.

Другой персонаж Достоевского, «ближайший родственник» Ставрогина – Свидригайлов. Свидригайлову кажется вполне справедливой идея о вечности как о «баньке с пауками». Да, и для Свидригайлова, и для Ставрогина такая вечность подходит. Место трупа – в гробу. Безмерность Свидригайлова и Ставрогина – мнима, она есть бесконечность меоническая, бесконечность иллюзий. Такая бесконечность – как пивная пена – сначала поднимается над стаканом, а потом, на минуту отвернулся, а от пены-то осталась одна лужица на дне. Вот так и от безмерности ставрогинской остается одна комнатка под крышей да намыленный шнурок.

И как бы от нашего человеческого прогресса, от космоса, от долголетних перспектив и глобальных проектов ни осталось того же. Имеющий уши да слышит!