Все было пасмурно и серо,

И лес стоял, как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире,

(Хотя и грош ему цена),

Покуда существуют гири

И виден уровень говна!

Александр Галич

 

 

 

I. В море.

 

Яркое солнце играло в багрянце и золоте уходящего полярного лета. Прищурившись, наблюдаю за бакланами. Срываясь в пике, они входили в воду под неугомонный гул собратьев, и возвращались отяжелевшие добычей. Уверенной рукой неведомого художника плоскими облаками расписано небо. Штиль. Подводная лодка стоит на рейде, окруженным серпом небольших островов, сереющих залысинами скал. Пригревало и обдавало дуновением легкого бриза. Чудесный денек располагал к возвышенным думам: "Скоро все покроется льдом, на который не поверженное стужей море начнет изрыгать толщи воды. Одержимое от страха быть закованным в кристаллическую решетку, оно будет с яростью бросаться на эти дивные острова целых полгода, отстаивая права на свободу. Что такое вообще свобода на флоте, если она зависит от милости или гнева начальников.

Швартовая партия скрылась за ограждением рубки пять минут назад, оставив мне маленькую привилегию их начальника - прижаться к прогретой резине, покрывающий атомоход снаружи, и наслаждаться покоем лишнюю минуту. Покой - часть свободы....

Рыбаки отвалили от корпуса лодки и на среднем ходу резво уходили в море безумно радостные от ченча "спирт - тунец".

Стоять бы так вечность и наслаждаться. "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Зациклило. Строчки великого поэта как наваждение держат нити мыслей, но моментально отпускают, стоит только старпому свеситься через ограждение рубки и рявкнуть: "Лейтенант!" - Далее следовала тирада про снаряжения в виде гаков, якорей, палов из лексикона по морской практике, завязанных морским узлом в купе с русалками и моими родственниками, но уже из другого лексикона. Примитивно и скучно. Душа, словно улитка, скрылась в раковину; солнце померкло; серые залысины превратились в горные плато, а золото осени в ртуть.

 

- Все это пена и спецэффекты, не стоит обращать внимание, Игорь Павлович на старшего помощника. Для него харизма личности достигается матом, но и профессиональными данными конечно. Данные у вас есть, остальное придет. - Подбодрил меня вахтенный офицер Неверов, выпускник Томского университета, призванный на год и оставшийся на флоте на всю жизнь.

"Просто поразительно, но на флот берут только тех, кто будет влюблен в него на всю оставшуюся жизнь. Как удается вычислить того кто нужен флоту - загадка, по крайней мере для меня". - Баклан птица перелетная, прощелкал клювом, лети ни с чем, - я улыбнулся этому славному парню, одному из немногих, сочувствующих тяжелой доле выпускника военно- морского училища и исчез в проеме люка.

 

Казалось, что в центральном отсеке пахнет озоном, как после грозы. Вахтенный механик поднял на меня глаза, подмигнул, почесал за ухом логарифмической линейкой и снова углубился в расчеты по остойчивости подводной лодки. Его голос застал меня в переборочном люке второго отсека: "Старик, осуши торпедо - заместительные цистерны". На трапе показались ботинки старпома сорок четвертого размера, и пришлось незамедлительно рвануть в жилой отсек, чтобы через минуту быть в родном первом, где я и командир, и отец, и чтец политзанятий, про Бога опускаем. На лодке он един в множестве лиц: от отца родного до авторитета. Это командир, наш командир - орденоносец - капитан второго ранга Крутихин. Кэп отдыхал у себя в каюте, отдавшись во власть книг Сабатини и Пикуля.

 

Торчать нам в этой уютной бухте еще двое суток, и с конкретным временем "Ч" погрузиться в пучину для поиска и атаки крейсера "Адмирал Дрозд", изображающему из себя американский авианосец. Решение переждать в бухте, командир принял единственно верное из всех возможных - мы уже полмесяца в море, и люди имеют право на отдых. Вот так всегда - вышли в обеспечение на два дня, а болтаемся третью неделю.

Сигнальная лампочка "Каштана" - системы связи в отсеках призывно и настойчиво вещала о необходимости ответить.

- Есть первый!

- Доложите о готовности начать работы в отсеке с воздухом высокого давления, - голос старпома был уставшим.

Неожиданно он поверг меня в шок, что я оборвал фразу доклада на полуслове и с удивлением впялился в светло коричневую поверхность говорящего ящика.

- Игорь Павлович, я жду Вас у себя в каюте через пять минут.

- Есть! - Автоматом в голове понеслось: "Ни к добру повеяло лаской".

"Он ее в своих объятиях задушил!" - Продекламировал старшина команды Костин и повернул вентиль на подачу воздуха в боевой баллон торпедного аппарата.

 

Потоптавшись минуту перед грозной табличкой на двери "Старший помощник командира", я коротко постучал морзянкой "Аз - АЗ".

В обычной каюте, ни на сантиметр не большей чем наша, на коечке сидел старпом, а за откидной крышкой небольшого книжного шкафа восседал грузный замполит, шуршащий бумагами, очевидно полученными на очередном сеансе связи. Секретчик прижался к переборке, пропуская меня в каюту старпома.

- Товарищ капитан третьего….

- Присаживайтесь, товарищ лейтенант, - с холодной любезностью старпом пододвинул ногой в мою сторону вращающийся металлический стул.

- Игорь, Павлович, замполит выдержал паузу, - в соответствии с телефонограммой политотдела флотилии вам дается партийное задание зачитать текст ежегодного воззвания к вооруженным силам СССР о всесоюзном социалистическом соревновании. Чувствуется ответственность?! - Голос взял верхнюю "Ля".

Я прилип от неожиданности к стулу и, сглатывая слюну, тихо спросил: "Отчего такая честь, и можно ли отказаться?". - Хотя в голове возникла "Кустодиевская дива" со строками из анекдота "неужели такое счастье и мне одному".

- Вы правильно заметили, именно честь! Отказываться не стоит, если отдельное жилье получить желаете, - заместитель панибратски похлопал меня по плечу и начал читать указания высшего политического руководства соединения: "В связи с тем, что капитан 3 ранга Прокофьев срочно госпитализирован, вышеизложенный текст рекомендуем зачитать".. - Далее сообщалось о моей скромной персоне абсолютно все, включая обучение в течение года на театральном факультете. "Не дрейфь, лейтенант, старлея за то сразу получишь!" - Рявкнул старпом.

- У вас хорошая дикция, рост, соответствующий Прокофьеву, к тому же ваш папа первый секретарь райкома партии. Гены, так сказать.

Я молчал.

- Далее читаем. Гм-гм, освободить лейтенанта Коробова от вахты для изучения текста, прилагается. - Замполит уставился на меня, соображая видимо, как такое может быть в принципе, а старпом начал категорически возражать против всяческого освобождения.

 

Они спорили, а змей - искуситель метался в моей душе, рисуя в воображении яркие картины светлого будущего в однокомнатной квартире. В настоящее время три семьи, включая мою, жили в трехкомнатной.

Шестьдесят семь квадратов общей площади были предоставлены: нам с женой и годовалым сынишкой, капитан-лейтенанту Скрябину с двумя детьми и лейтенантской чете Жуковых, но без детей. Наташа Жукова была выпускница ленинградской консерватории, и становиться мамой в стесненных условиях, похоже не собиралась.

Леха Жуков, красавец и эстет, сын крупного правительственного чиновника, в отличие других москвичей, был очень скромным и тихим офицером, служил на стратегической лодке и стойко переносил тяготы и лишения лейтенантской поры. Вообще Жуковы шикарная пара и отличные друзьями, но проблема в одном: Наталья берегла руки пианистки и не могла убирать места общего пользования, поэтому убирать приходилось моей Ольге. Про третью хозяйку нашего цыганского жилья разговор особый. Скрябина была из той породы женщин, про которых за глаза судачили: "Стерва, она и есть стерва". Действительно перед ее напористостью, наглостью и вызывающей внешности рыжеватой шельмы пасовало даже командование соединения. Капитан - лейтенант Скрябин у Ирки второй или третий муж, служил на тральщике и не вылезал из морей, точнее из бухты, неся брандвахту. По городку ходила легенда, когда Скрябина, изображая из себя беременную, засунув подушку под платье, сыграла роль роженицы в кабинете адмирала. Командующий в растерянности от пикантной ситуации приказал срочно выделить первому мужу Ирины квартиру из своего резерва. С такими способностями Ира быстро выросла до управдома и места общего пользования тоже не убирала.

 

Спор между двумя заместителями командира закончился компромиссным решением. Вахтенным офицером мне быть, и на берегу "ходить в патруль", но ордер на однокомнатную квартиру из резерва политотдела получаю немедленно по возвращению на базу, "коли слово не воробей". Местные военоначальники ударяли по рукам, а я в душе простил старпома за всех русалок вкупе с моими родственниками.

Получив текст, который предстояло зачитать перед "высоким собранием", покинул каюту сияющим женихом. Отдраив кремальеру в свой торпедный отсек, понял, что искуситель сделал свое дело. Подсунув радужные картинки будущего счастья в отдельной квартире, он тут же и наказал.

При загрузке торпеды - ракеты умудрились свернуть ответный разъем крышки торпедного аппарата из-за некачественной центровки другой части разъема на ракете. Устранить неисправность было возможно только в заводских условиях. Мичман Костин беспрестанно вытирал лысину промасленной ветошью, отчего она уже блестела в дневном освещении боевого поста, как надраенный пастагоем чайник. Притихшие матросы сидели у открытой крышки и помалкивали. Они не хуже меня представляли, что здесь будет в ближайшее время после доклада в центральный отсек. Ситуация усугублялась тем, что после ракетной стрельбы необходимо было двух торпедным залпом поразить, в том числе и из поврежденного теперь аппарата, условный американский авианосец в виде дряхлого крейсера "Адмирал Дрозд". Вины моряков не было, налицо дефект промышленности, но кого сейчас это интересовало.

Решение пришло быстро. Бросив взгляд на листы, полученные от щедрого замполита, я круто развернулся и через минуту стоял перед каютой с надписью "Заместитель командира корабля по политической части."

Гроза миновала. "Зам" пошел к командиру, сообщил лично о происшествии в боевой части три, и вскоре, капитан 2 ранга Крутихин был в отсеке. Он спокойно выслушал мой доклад о причинах, повлекших срыв боевой задачи. Старпом стоял с каменным лицом и внимательно изучал с высоты своего гренадерского роста масленые разводья на голове старшины команды.

"На счет невыполнения боевой задачи, вы, Игорь Павлович, поторопились". - Загрузить ракетой первый аппарат, а стрелять будем одной торпедой. Вот так, - он дружески похлопал меня по плечу. - Перед загрузкой первого аппарата проверить совпадение разъемов закрытием крышки аппарата вручную. Подчеркиваю, вручную, а не гидравликой! Юрий Афанасьевич, лично проконтролируйте. Назначаетесь старшим по проведению работ. А вы, лейтенант, по возвращению на базу свяжитесь с флагманским минером и вызывайте представителей завода для рекламации на изделие 88Р.

- Есть, - старпом съел меня глазами, и зашипел на Костина: "Тупую башку вытри и получи выговор, вечный дежурный по казарме!"

 

Условный противник в район учений так и не прибыл из-за поломок газотурбинной установки. Даже мелочь в виде прокладок, красномедных трубок и прочей оснастки огромного хозяйства электро - механической боевой части крейсера представляла дефицит, как впрочем, и зубная паста, и стиральный порошок. Про мебель, бытовую технику вообще молчу. Все это распределялось политработниками на берегу по блату или в зависимости от лояльности к представителям "лавочной комиссии", в которую помимо "политрабочих" входили другие должностные лица тыла базы или их жены - члены женсовета. Офицеры лодок туда не попадали. Дефицитные вещи распределяются в тиши кабинетов, а не в реве океанских волн.

Простояв в укромной бухте еще сутки, мы к всеобщей радости погрузились на сто метров, и на полном ходу поспешили домой. Экипаж доел выменянного на спирт тунца, а подсесть на баночную скумбрию с сухой картошкой не хотелось ни морякам, ни отцам-командирам. Все время перехода до Западной Лицы я изучал воззвание экипажа нашей атомной подводной лодки Краснознаменного Северного флота к личному составу вооруженных сил СССР. Текст, выверенный на сто раз политработниками всех мастей, был безупречным и образцовым, с точки зрения, принимаемых на себя обязательств. Если его подкрепить материальной технической базой, то уровень боеготовности достигнет апогея, и тогда пусть дрожит разлагающийся и загнивающий капитализм!

"Да, вот уж действительно "великий и могучий русский язык", которым теоретически можно все. На практике придется теперь жить на складах тыла и ремонтных заводов, обменивая правдами и неправдами ЗИП на спирт, коли ярмо зачинщиков соревнования одели себе на шею - надо соответствовать! Интересно побывать на американской подводной лодке, как они обеспечивают боеготовность без этого самого социалистического соревнования, моряки ведь классные". - От таких мыслей я вздрогнул и оглянулся. "Упаси Боже произнести их вслух, даже в поддатом состоянии". В каюте на шестерых, после вахты я был один, не считая, всхрапывающего лейтенанта Юрина, "штурманца". Штурманом он станет года через три, когда возглавит боевую часть один, а пока такой же салага как и я, но с меньшими обязанностями.

- Лейтенанту Коробову прибыть в каюту заместителя командира, - "Каштан" щелкнул и выключился.

- Достал, по десятому разу эту херню придется повторять. - Стрелки командирских часов безучастно показывали 22.00.

 

II. На берегу.

 

Солнце уходящего полярного дня поглотили тучи, окропляющие изморосью спящую жилую зону военно - морской базы. На первом этаже многоквартирного дома Мурманска-150, что по улице "матроса Рябинина", в окне горел свет. За квадратным столом, занимающим половину махонькой кухни, двое. На столе, заваленном нехитрым консервным закусоном, початая бутылка сухого вина и литровая металлическая шильница; хлеб в крупных ломотьях; прикрытый краюхой, граненый стакан со спиртом, а за ним черная лента на углу с фотографией покойного друга лейтенанта Жукова. Я, не мигая, смотрю в красивые, благородные черты лица, которого больше нет. Слушаю Ирину. Она пьяна, и уже не поправляет кромки домашнего халата, из которого вываливается почти до соска крупная грудь.

"Прошла неделя, как ты ушел". - Мой тоже был в морях. Какой - то мудак вывалил в подъезде мусорное ведро. Погода стояла просто шикарная; солнце грело как в Анапе; ребятишки туда - сюда, ну и дверь постоянно нараспашку. Вонища, в доме не продохнуть! Наталья дежурной по подъезду была, а тут еще, как назло комиссия из политотдела и КЭЧ (квартирно-эксплутационная часть - зам.автора) приехала подводить итоги соцсоревнования среди домов городка. Чистота в местах общего пользования, детская площадка, лозунг о съезде партии, ну и все такое, сам знаешь. Вставили мне пистон как старшей подъезда, я и завелась. Прости дуру, Игорь, прости! Ох, если бы знала, - Ирка плеснула из шильницы мне и себе. Молча выпили. На кухню вошел младший Скрябин и принес с собой не только запахи, но и явные признаки, что колготки уже полные…

- Горе ты мое бессовестное, три года уже, а все равно в штаны по ночам делаешь! - Она подхватила тезку под мышку и скрылась в ванной комнате.

 

Мне казалось, что тело находится в невесомости, а в голове гуляет ветер. Слезы сами катились по щекам, и их солоноватый вкус чувствовался на губах. С портрета смотрел, улыбающийся Леха. Малыш верещал в струях холодной воды, потому что летом в военном городке, горячей воды не было никогда.

 

Детство Алексея Жукова прошло в большой шикарной квартире на "Варшавке" в Москве. Все прелести воинской жизни, он испытал только в училище. Мне, сибирскому парню, было гораздо проще от суровых, бытовых условий. Лехе, привыкшему есть с ножа и вилки, сложнее. На кой он поперся в военно-морское училище "Подводного плавания имени Ленинского комсомола" одному Богу известно, хотя мог запросто украсить курс МГУ или ВГИМО. Впрочем, флот всегда отбирал "лучших из лучших романтиков". Ко мне Алексей потянулся после конкурса художественной самодеятельности училища. Я читал тогда стихи поэта Николая Рубцова, а курсант Жуков играл на рояле "Аппасианату". После концерта собрались в квартире " флагманского комсомольца факультета" - выпускника нашего же училища, и под пивко спорили о творчестве советских поэтов. Оказалось, что эту тему курсант Жуков знает лучше, чем бывший студент актерского факультета. Так и стали неразлучными друзьями с первого курса.

 

Помню, как Алексей познакомился с Наташей. Я возвращался в Ленинград из курсантского отпуска через Москву. Жуков встретил в Домодедово. На следующий день после "Сущевских" бань оказались в пивном баре "Жигули", что на Калининском проспекте. Потягивали пивко, много говорили о будущем - все же до выпуска оставался год. Алексей не соглашался с моими доводами, что по окончании училища надо идти служить на многоцелевые лодки, говорил, что ядерный щит страны обеспечивают стратегические атомоходы и, если уж становиться командиром, то непременно подводного крейсера. Возвращаясь в легком подпитии, увидели в беседке девушку. Она в руках держала книгу Артура Хейли в подлиннике, как потом оказалось, и задумчиво смотрела мимо нас в глубь двора, погруженного в него зелени. Лик девушки в белом был задумчив и прекрасен. Я сначала остолбенел, а потом бросился в цветник. Через минуту, припав на колено, восторженно произнес, протягивая разноцветные астры: "Вы сошли с иконы, а я с картины три богатыря". На что она приветливо улыбнулась и посмотрела на Алексея. Их взгляды встретились, я понял, что шансов нет……

 

Вернулась Ирка, вытирая руки вафельным полотенцем, уселась за стол, разлила шило, молча выпила сама и, не обращая внимания на соседа, застывшего в позе заболевшего пса, продолжила рассказ о тех трагических днях. "Меня хорошо отдрючили за бардак в подъезде, хотя дежурной была Жукова, просила убраться заблаговременно, но куда там. У нас ручки беленькие! А на кой тогда замуж выходила за военного?!"

Я не слышал ее оскорбительных выражений в адрес Наташи, я вообще ничего не слышал. Состояние ступора пригвоздило к стулу. "До какого нужно состояния довести человека, чтобы он при всей непомерной любви к жизни пустил себе пулю в лоб. Злость тенью накрыла душу. "Система, гребанная система! Адская машина, имя которой флот, перемолола и сломала такого человека, как Алексей. Нет, братец врешь, ни флот, а бери глубже! Флот он сам по себе, а политработники и правящая КПСС, вот где причины в невозможности жить человеком в условиях попрания самого дорогого, что еще осталось - семьи. Цинизм из уст политработников просто убивает. Особенно чудовищно звучат строки из присяги, как символа чести: "Стойко переносить тяготы и лишения воинской жизни!". Кто спорит о правомерности тезиса для военных, но при чем здесь их семьи. Лейтенанты - политработники получали однокомнатные квартиры сразу и немедленно по приезду к месту службы. Почему такое разделение "на белых и черных" в лейтенантской среде. А что же ты Игорек, лукавишь?! Кто, как не ты дал согласие читать текст воззвания, когда старпом выдавил из замполита тебе отдельную хату." - Взгляд с фотографии обжег душу. - Соревнования, собрания, знамена, ордена, победные марши и бодрые доклады об успехах развитого социализма, вашу мать!" - Злость мертвецкой бледностью смыла краску с моего лица.

 

- В общем, разругалась, я Игорь с бабами и с твоей Ольгой, и Наташкой. А тут, еще как назло ее "мама-н приехали -с". Фифа, тебе доложу еще та. Как посмотрела на условия, в которых живем, сгребла дочерины шмотки и в адмиральскую Волгу. У Алексея кто отец? Вот и я про тоже. Мы здесь защитники Отечества, блядь, вымерзнем, как прошлой зимой, а им слугам народа "продпойки" по квартирам с подогреваемыми полами возят. - Ирка уже была пьяна "в хлам", и начала колотить ладошками по столу, заходясь в истерике. "Не навижу---У!"

- Да тише, ты соседей разбудишь, среди них особист между прочим, я попытался унять Скрябину, но тщетно. Тогда налив до краев стакан сухого вина, обхватил ее голову одной рукой, а второй начал выливать вино в орущий рот. Ирка, захлебываясь, судорожно опорожняла стакан крупными глотками. Истерика прекратилась, я ослабил руку. Она прижалась ко мне и, размазывая по щекам косметику, тихо сказала: "Коробов, они уехали. Оставили меня одну, представляешь одну", - ее глаза наполнились ужасом. - Пришел с дежурства Алексей, я очень холодно встретила его, даже нагрубила. Почему такая скотская жизнь, а главное за что? - Она всхлипнула. - Потом он побежал звонить на почту, видимо жене в Ленинград, вернулся очень поздно. Они, с моим Скрябиным, начали пить, вот здесь на кухне. Утром, Сергей чуть живой ушел в штаб, а Жуков заперся в комнате и не открывал никому, даже помощнику с их лодки. Когда ушел из дому, не знаю, но в городке поговаривают, что он врезал кому-то по роже из старших в штабе флота за оскорбление Натальи. Через два дня Жукова обнаружили за постом ВАИ среди каменных валунов, рядом валялось ружье, которое вы купили на троих для охоты. Мечтатели…. Она с силой прижалось ко мне, словно хотела выдавить из себя память.

- Сергей, где?

- В море, где еще ему быть. У вас дом это проклятое море, а здесь место для трахания.

- Ну, что ты несешь. Опомнись, Ира!

- А, что не так! - Она с силой рванула халат, полетели пуговицы, обнажая красивую фигуру.

Я подошел к ней. Ирина стояла с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону. Стараясь не смотреть на лобок, наклонился, поднял со ступней халат, запахнул и прижал, вздрагивающее от слез тело.

 

Переполненный влагой воздух наполнил легкие. Дождь кончился, но набухшие, свинцовые облака плавно текли по небосводу к заливу, где покоилась у шестого пирса наша подводная лодка. Отоспаться решил на лодке. Чем короче становился мой путь, тем яснее становилось в голове, пока окончательное решение не пришло само собой. Старшим на борту сегодня был замполит. Ему я и решил швырнуть в лицо листки воззвания к вооруженным силам. До Большой Лопатки оставалось километра три, когда на встречной полосе показалась "копейка" зама. Машина шла в соответствии с предписаниями дорожных знаков, а поэтому медленно. Не заметить меня на середине пустой дороги мог только слепой водитель! Замполит проехал мимо, не ответив на приветствие.

- Вот, сука! Обеспечивающий и подающий личному составу пример о несении службы. Удрал ночью с лодки, чтобы прилечь под теплый бочок статной супруги. "Зам. сказал, как много дел и ушел в политотдел!" - Сплюнув от злости, я ускорил шаг. Тучи окончательно прохудились, и посыпал собрат нудного ленинградского дождика.

 

III. Начало.

 

Я сидел в гримерной "Дома офицеров флота". На меня из зеркала смотрело лицо, с нанесенной умелой рукой косметикой по правилам театрального искусства. Лицо было чужое - намного старше и гораздо красивее. Сзади мельтешил замполит.

"Игорек, умоляю! Четко, уверено, собранно. Главное не волнуйся, вас же учили на актерском." - Подобострастно заглядывал мне в глаза. - Ответственность, огромнейшая, за столом президиума будет кандидат в члены политбюро. Сам только узнал вчера, приезд держался в тайне. Все будет хорошо, я верю в тебя. - Он еще бы терся, если бы в гримерке не появился командир, капитан 2 ранга Крутихин в парадной форме. Молча пожал мне руку, по отечески улыбнулся и, увлекая своего заместителя, вышел.

Сердце готово было выскочить из груди. Искуситель опять метался в душе и отговаривал. В ушах стоял его зловещий шепот: "А об отце ты подумал, декабрист хренов? Лавры расстрелянного и забытого Саблина не дают покоя?!" - Но в глазах стоял улыбающийся лейтенант Алексей Жуков, за ним Ирка Скрябина с тезкой на руках, моя Ольга и еще тысячи лейтенантов и их семьи. Динамик настольного радио зашипел и изрек: "Коробов, лейтенант Коробов до вашего выхода осталось три минуты".

" Боже, как было бы хорошо, если бы сейчас выйти на сцену без приставки лейтенант - просто Коробовым и сыграть Свидригайлова в "Преступлении и наказании". - Рядом с Жуковым встал народный артист Шальников - руководитель курса театрального факультета и тихо сказал: "Игорь, образный эквивалент душевного пространства Свидригайлова - туча, насытившаяся влагой настолько, что сама не в силах нести себя".

 

Я стоял за кулисами и смотрел на переполненный зал, утонувший в золоте погон, на склоненную лысину старца из Политбюро к посеребренным вискам командующего флотом с маленькой звездочкой Героя СССР на груди. Время летело с космической скоростью. Не успел я опомниться, как из-за стола накрытого тяжелым английским сукном, поднялся контр-адмирал - член военного Совета Северного флота и назвал мою фамилию. Радости на первом ряду не было предела, замполит лодки, вертясь по сторонам, громко захлопал в ладоши, проснувшийся старец поддержал, и зал взорвался в бурных и продолжительных аплодисментах.

Не чуя под собой ног, я встал за трибуну. Мягкий свет настольной лампы ярко освещал текст воззвания. Сапфиры и телевизионные прожектора отсекли зал, и мой уверенный голос полетел по нему, выводя из дремы младших офицеров галерки.

Туча во мне разверзлась правдой. Я говорил уверенно и четко. Сильный голос достигал каждого уголка большего зала: ….."мы не имеем морального права быть инициаторами социалистического соревнования, потому что горим и тонем из-за отсутствия ЗИПА; потому что разваливаются офицерские семьи из-за удушающего дефицита всего жизненно необходимого на Севере, от продуктов до детской теплой одежды; потому что политическая подготовка в масштабах своей абсурдности перекрывает время на боевую подготовку; потому что за спирт добываем стройматериалы для ремонта казарм. Показуха и компанейщина в виде соцсоревнований и партийных собраний заняли главенствующие положение на флоте. Мнение младшего офицера ничто, в сравнении с маразмом старших товарищей из штаба флота, желающих любой ценой получить желанную должность в Москве или Ленинграде. Это так, потому что за такими решениями реальная политическая сила и безответственность одних за счет ответственности офицеров у которых есть его Величество Совесть!" - Я не слышал своего голоса, но отчетливо слышал гробовую тишину в зале. Первым пришел в себя контр - адмирал, он выключил мой микрофон и заорал: "Кто командир этого негодяя, порошащего советский строй?!"

Я вышел из-за трибуны и шагнул под вспышки фотоаппаратов в зал. Некоторые офицеры протягивали мне ладони для рукопожатия, некоторые шипели змеями, одинокий голос из глубины зала: "Браво" - потух под гром оваций галерки и топот ног политической части офицерского корпуса.

- Десять суток ареста! - Орал в спину командующий, но мне было уже все равно.

 

IV. Конец.

 

Я бродил по кладбищу Сен-Женевьев-де-Буа среди мраморных и каменных крестов, надгробий с православными иконами и без, с маковками миниатюрных крыш русских соборов в обрамлении тяжелых цепей и без - под тенью бушующей зелени в благоухании ковров из цветов. Долго стоял у могилы И.А. Бунина, накрытой шапкой из гвоздик и белых хризантем. На душе было грустно и светло. В мыслях струились его стихи:

Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,

Тысячелетней рабской нищеты,

Но этот крест, но этот ковшик белый-

Смиренные, родимые черты!

 

- По словам дочери Галича Алины, в декабре нынешнего года, когда исполнится 25 лет со дня гибели ее отца здесь на его могиле будет установлен такой же бронзовый барельеф, что и на улице Черняховского в Москве. Слова помнишь? - Женский голос был прокуренным и сиплым.

- Ну?!

-Блажени изгнани правды ради. Пойдем, я покажу его могилу.

-Всех их антисоветчиков надо к ногтю. У нас был один поборник правды, сволочь....

Я вздрогнул и обернулся. Голос мне показался до боли знакомым. Перед мной стояли туристы из России.

- Pardonnez, vous ne viviez pas dans Mourmansk?

- Non. Excusez. - Дама начала что-то нашептывать спутнику. Он посмотрел на меня поверх темных очков и, ухватив женщину под руку, быстро пошел между могил.

- Je vous ai appris le militant politique. - Оставалось крикнуть в след бывшему заместителю командира по политической части атомной подводной лодки СФ.

 

После того рокового дня я отсидел десять суток на гарнизонной гауптвахте, два месяца провалялся в психиатрическом отделении, накаченный аминазином. За это время меня исключили из партии и уволили из вооруженных сил за дискредитацию высокого звания советского офицера. Отца сняли с работы, и он спился. Мама бросила его и приехала ко мне в мою холостяцкую берлогу, что на Rue de la Parcheminerie или писательской улице.

 

Однажды, в небольшом кафе на бульваре Клише, она положила горячую руку мне в ладонь и тихо спросила: "Сынок, почему ты тогда поступил именно так - ведь у тебя была семья?"

- Мама, кто должен выдавливать по каплям из себя раба. Помнишь у Чехова?

- Нет, к сожалению.

- Ладно, тогда это была моя победа, в первую очередь самого себя.

- Victoire a la Pyrrhus. - Она нежно потрепала патлы, посыпанные пеплом времени. Лучики морщинок побежали к глазам, полным слез.

 

 

 

Pardonnez, vous ne viviez pas dans Mourmansk? - Простите, вы не жили в Мурманске? (Перевод с фр. яз.)

Non. Excusez - Нет. Извините.(Перевод с фр. яз.)

Je vous ai appris le militant politique! - Я узнал вас политработник!

Victoire a la Pyrrhus (фр.) - Пирова победа/