Чем дольше я жила, тем четче понимала, что найти так называемую “вторую половину” мне все труднее и труднее. Мои запросы росли, планка поднималась все выше. Ах, как просто было в школьные годы. Дружат девочка и мальчик, и оба равны, и никому не известно, кто кем станет, и это совсем не важно. Главное, сейчас вместе хорошо и интересно. Только малая толика школьных пар осталась вместе на всю жизнь, крошечная капля из моря судеб. В студенческой жизни тоже не особо задумываешься, что будет с нами дальше. Оба учимся и, возможно, чего-то потом добьемся. Даже внешне, у всех чистые симпатичные лица, и это главное. Какая я в то время была влюбчивая!

Что происходит сейчас, трудно было тогда вообразить. Ни на одном не останавливается взгляд, либо желание общаться пропадает после первой же встречи. Не мое. Нигде моего нет. Неужели нигде? Или с моим судьба никак не сведет? Я перестала верить, что когда-нибудь встречу того, кто действительно мне нужен, кто достоин, кто именно тот, о ком я мечтала.

Не знаю, с чем это связано. Почему теперь даже взгляда не могу ни на ком задержать. Планка планкой, но я просто не встречаю лиц, что могли бы мне понравиться, не говоря уже о продолжении знакомства. Встречают по одежке… и мне никто не встречается. Все не так, все не то.

Зато четко сформировался идеальный образ мужчины моей мечты. Так сказать, потенциальной любви с первого взгляда. Вот, вы не верите в такую любовь? А я верю. Потому что однажды то ли прочитала, то ли услышала где-то, что значит это явление. Дело в том, что большинство из нас носит в мыслях идеальный образ (первым делом, конечно же, внешний), может быть, именно в таком обличье никогда и не виденный. И когда вдруг случается, что встречаешь человека, очень похожего на этот образ, когда он как бы материализуется перед тобой, то кажется, что это пришла любовь с первого взгляда. Вот же как! Только посмотрел на него – и влюбился, и понял, что именно он твоя судьба. Все это потому, что на самом деле просто наконец произошло то счастливое (или нет?) совпадение образа с реальным человеком. Пусть образ этот лелеялся и представал в мечтах, или пусть он существовал только на неосознанном уровне, и ты даже не знал, что у тебя есть идеал. Но вот он, нашелся! А вовсе не так, что встретив кого-то, ты ни с того ни с сего влюбился.

Я в эту теорию верю безоговорочно, и для меня не кажется вымыслом пресловутая любовь с первого взгляда. И, конечно же, у меня тоже есть идеальный образ. Я как раз очень хорошо его знаю, и даже ищу. Но встречается это чудо редко, и иногда быстро проносится мимо меня и теряется в толпе. У меня же стучит сердце и кровь приливает к вискам, оттого что – вот же оно! Совпало! Но я не успеваю задержать его. Стало быть, у него в мыслях лелеется образ, совсем не похожий на меня.

Свой идеал у меня появился давно. Это скорее всего собирательный образ, который формировался долгие годы, начиная чуть ли не с детского сада. Когда-то я не задумывалась об этом, и мне просто нравились молодые люди определенного типа внешности и поведения. Потом я стала специально их искать.

Постепенно идеал оброс подробностями и деталями, и у него даже появилось имя. Звали мою мечту Ансельм. Наверное, дурацкое имя, скажете вы. Да и мне когда-то не нравилось. Но ему оно шло. По-моему, оно взялось из какой-то книжки в картинках. Главный герой с этим именем был отдаленно похож на мой идеал.

Его повседневная одежда – это свободная рубаха нараспашку, криво заправленная в широкие брюки цвета хаки. На ногах, скорее всего, кеды. А светловолосую голову венчает бесформенная дурацкая панама, тоже цвета хаки, из-под которой выбиваются взъерошенные прямые волосы чуть ниже плеч.

Он ненамного выше меня, крепкого телосложения, с расхлябанной походкой и с вечной наглой улыбкой на загорелом лице. Большие серые глаза, слегка курносый нос, маленький рот.

По роду деятельности он, если можно так назвать, “свободный художник”: может, музыкант, может дизайнер, может даже программист или еще кто, но работающий сам на себя и принадлежащий сам себе. Наверное, приятнее было бы мечтать о преуспевающем бизнесмене или общественном деятеле, но Ансельм таков, как я описала, и этим мне тоже нравится. У него потрясающее чувство юмора, хотя не каждый способен оценить его шутки по достоинству. А еще у Ансельма приятный голос, - когда он говорит и когда поет, - и он хорошо владеет гитарой.

Он заботлив и внимателен, но бывает также вспыльчив и ревнив, и нередко агрессивен. Хотя так же быстро взрывается, как и успокаивается.

Наверное, его черты надерганы мною из характеров и внешности разных мужчин, встречавшихся на моем жизненном пути и оставивших более или менее глубокий в нем след. С кем-то из них я, возможно, встречалась, кого-то просто видела по телевизору, и все образы нанизывались на некий стержень, перемешивались, оставляя от себя самое яркое и важное для меня, и сплелись в образ Ансельма. Я понимала, что встретить его нереально. Невозможно, чтобы где-то существовал абсолютный двойник моего идеала, да еще с таким именем.

Тем временем жизнь текла, и довольно быстро, а я не могла найти и жалкого подобия созданного моей фантазией совершенства. Конечно, не дай Бог какое это было совершенство, но именно то, что я хотела от жизни.

Я все чаще и дольше оставалась одна. По дороге на работу или по другим своим делам мне не хотелось даже ни на кого глядеть. Я просматривала дома кучу видеофильмов или читала, и уже не желала никуда выходить. Я не верила в то, что где-то смогу встретить свою любовь с первого взгляда. Я все время мечтала, предавалась раздумьям, и в сердце уже практически постоянно царил образ Ансельма.

 

* * *

Все началось с того, как… Вы уж извините, дорогие мои читатели, что только теперь я и начинаю свой рассказ. Конечно, было непростительно занимать ваше драгоценное время столь нудными разглагольствованиями о моих мечтах и мыслях, но что же поделать, я ведь все время была одна, и во мне нестерпимо горело желание выговориться.

Все началось с того, что я бродила по рынку, присматривая себе что-нибудь… а все равно, что… на чем взгляд задержится более одной десятой секунды. Сначала глаза резво бегали по одежде и обуви, и как только пыталась я посмотреть на что-то более внимательно, так сразу подскакивал продавец кавказской национальности и восклицал:

- Смотри обув, дэвушка!

Так как в данный момент я и без него пялилась на эту обувь, то во мне просыпалась вся моя мания противоречия, и я, злобно дернувшись, отходила к другой витрине.

На одной из них были развешены шляпы и панамы. И некоторые из них ой-ой как походили на Ансельмовскую. “Эх, был бы он у меня, сейчас бы ему новую в подарок купила”, - с грустью, мечтательно подумала я. Машинально я сняла со стеллажа самую похожую панамку и примерила перед маленьким зеркалом. “А вроде бы даже и ничего”, - мелькнуло в голове. Молодая продавщица услужливо подсунула мне зеркало покрупнее. Я была без макияжа, что обычно затрудняло принятие мною подобного решения. Без косметики мне мало что шло. Но эта панамка запала в душу. Я повертелась так и эдак. Длинные распущенные темные волосы спадали из-под головного убора, и, конечно, до сходства было далеко, но я, не торгуясь, взяла вещь и практически сразу покинула рынок.

Дома я снова мерила панамку и долго сидела в раздумьях перед зеркалом, то убирая волосы, то приподнимая их, чтобы они казались короче.

Через день я вернулась из парикмахерской с каре чуть выше плеч. Зеркало отражало нечто, отдаленно похожее на то, что бы мне хотелось видеть. Еще несколько дней прошло в сражении здравого смысла с желанием приобрести перекись водорода или осветляющую краску. Через неделю здравый смысл сдался, и я купила, как мне пообещали в магазине, наиболее щадящую светлую краску для моей не очень-то густой шевелюры.

Заляпав в ванной комнате все, что только можно, я осваивала нехитрый процесс окрашивания и осветления, и наконец стала обладательницей не очень блестящих и живых, зато блондинистых волос. Обычно послушные, теперь они не хотели укладываться в ровное красивое гладкое каре, а норовили расползтись на отдельные вялые белые прядки. Зато это еще более соответствовало прическе Ансельма и заставило меня задуматься, а не крашеные ли у него самого волосы. Но здесь я оказалась в совершеннейшем тупике, и думать об этом бросила.

Когда я высушила наконец свои новые волосы и надела перед зеркалом панамку, восторгу не было предела. Глаза у меня тоже серые, хоть и не такие большие, как у него, и рот маленький, и, как ни странно, даже немного вздернутый нос. И замечательно, думаю, а то вдруг дошло бы до того, что я побежала бы в институт красоты с просьбой подкурносить мне носик!

Подрисовав немного серым карандашом глаза, чтобы они казались больше, я продолжала любоваться в зеркало. Я определенно становилась похожа на созданный мною мысленный образ. Правда, я девушка, и довольно хрупкая. Словно Ансельм, но еще совсем юный.

На следующий день у меня уже была широкая рубашка, брюки цвета хаки и кеды. Я стояла перед зеркалом и пыталась изобразить движения и позу, которыми обладал в моем представлении Ансельм. Мои тренировки не были напрасными, и я все сильнее походила на свой идеал, хотя в более юном возрасте. Я принимала перед отражением небрежные позы, откидывала голову и старалась нагло улыбаться. Я не могла отвести от себя глаз. Непрекращающиеся эксперименты с косметикой становились все более удачны, и я незаметно подбиралась все ближе к желаемому соответствию.

Мне казалось теперь, что он совсем близко. Я касалась зеркала ладонью, и отражение тоже прикладывало свою ладонь к моей, мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Иногда я забывала, что там, за стеклом, тоже я, и в эти минуты меня наполняло ощущение счастья. Теперь я чувствовала себя в своей тарелке, только если рядом было зеркало. На работе у меня на столе всегда лежала раскрытая пудреница, в которой обычно отражался один глаз и прядь белых спутанных волос. Так мне было спокойно. Конечно, рубашку-хламиду да брюки с кедами, и уж тем более панаму в офис, где я работала, нацепить было неприемлемо, но я упорно таскала с собой этот комплект одежды в пакете, чтобы вечером переодеться в уборной и любоваться отражением по дороге в метро. Когда кто-то заставал меня, выходящую из дверей нашего предприятия в таком виде, я без проблем выкручивалась, ссылаясь на дачно-огородные дела. В метро мутное отражение еще более было близко к воплощению мечты, и я не могла отказать себе в таком зрелище.

Приходя домой, я первым делом смотрелась в зеркало и говорила:

- Здравствуй, Ансельм!

После этого я меняла выражение лица, принимала расслабленную позу и, понижая тембр голоса, отвечала:

- Добрый вечер. Я тебя ждал.

Так мы вдвоем встречали этот вечер. Я начинала верить в существование Ансельма. Одна дома, я часами разговаривала с ним, сидя перед зеркалом, и все сильнее влюблялась в его идеальный образ. Ухищрения с макияжем достигли такого совершенства, что даже вблизи зеркало отражало мужчину моей мечты. Я научилась говорить низким голосом, легко меняя интонацию на ту, которая должна была быть у Ансельма. Мы много и долго беседовали, и нам всегда был интересно слушать друг друга. Когда я говорила за себя, я отводила глаза, чтобы не видеть Ансельма, произносящего слова моим голосом. Когда говорил он, я с нежностью рассматривала его лицо, и он отвечал мне таким же нежным взглядом. У нас сходились мысли, были одинаковые вкусы, и я отгоняла от себя остатки здравого смысла, вопиющего о том, что наши общие мысли и вкусы на самом деле только мои. Зачем было об этом думать, ведь я была счастлива, полностью счастлива и больше не одинока.

Зеркал в моей квартире становилось все больше, я начинала тосковать, лишь только переставала видеть Ансельма, и знала, что он тоже скучает там, где этого стеклянного посредника нет. Зеркало – это всего лишь стекло, а за стеклом находилась моя мечта и судьба. Стеклянная гладь разделяла нас, и с этим ничего нельзя было поделать. Ах, сколько раз мне хотелось расколотить ее, но я боялась нечаянно сделать Ансельму больно, и это останавливало меня.

На стену, вдоль которой располагалась моя кровать, я тоже повесила зеркало, и теперь я ложилась спать не одна. Я долго смотрела на Ансельма, засыпая, и после того, как проваливалась в дрему, видела его во сне. Утро начиналось с его открытых глаз, на которые спадали белые лохматые прядки. Мне только одного недоставало – увидеть моего любимого с закрытыми глазами, когда он спал. Но он засыпал после меня, и просыпался раньше, а мне так хотелось хоть разок поглядеть на него спящего. Я прикрывала глаза и пыталась смотреть сквозь ресницы, но видела, как через еле заметные щелочки век он тоже подглядывает за мной.

Но, в общем, мне было хорошо и больше никто не был нужен. Наверное, знакомые, друзья или сотрудники удивлялись моему добровольному заточению и отречению от окружающего мира, но меня это не волновало. Я не замечала и не следила за тем, что происходит вокруг. Иногда, правда, мне хотелось выбраться куда-нибудь, чтобы развлечься, но я опасалась, что в месте, куда я приду, не будет зеркал, а без Ансельма мне там делать было нечего.

Потом я стала разговаривать с ним в метро, тихонько шептала ему на работе. Да, кажется, на меня стали странно поглядывать окружающие, но разве нам с Ансельмом это было важно?

Я сфотографировалась в его одежде, и теперь у меня была его фотография, которую я бережно хранила в бумажнике за прозрачной пленкой. Отсканировав ее, я совместила в графическом редакторе наши лица рядом, и теперь на туалетном столике около кровати стояла в рамочке наша фотография.

Так мы жили, пока я однажды не прогуляла работу. Мне в тот день не захотелось расставаться со своим возлюбленным. Потом пропуски участились, и я потеряла место. Я больше никуда не устроилась, никуда не выходила, разве только в магазин, чтобы купить нам поесть, благо еще оставались деньги. Придя домой, я красиво украшала стол, выставляла две тарелки, себе и ему: над столом напротив меня теперь тоже висело большое зеркало.

А потом за мной приехали. Приехали странные злые люди. Они хотели нас разлучить! Они насильно увезли меня из дома, где остались наши зеркала, и за ними Ансельм.

Я вырывалась и плакала, я не смогла бы жить без него, а они не понимали, что убивают меня. А может, знали это, и специально старались причинить мне боль. Эти люди сами, наверное, были одиноки и несчастливы и не могли смириться с моей любовью и моим счастьем. Они даже связали меня, замотали непонятной белой рубашкой с длинными рукавами, и завязали их у меня за спиной. Я выла и каталась по полу, поливая его слезами, повторяя только одно:

- Дайте мне зеркало, дайте мне зеркало!

Потом, видно, что-то снизошло на них, и они сжалились надо мною. Один из них принес мне небольшое зеркало и стал держать напротив меня.

- Ансельм! - Наконец-то мы снова увидели друг друга. Его лицо было все в слезах, и – боже мой! – он тоже был в белой спутывающей хламиде. Но мы с ним быстро успокоились. Нам было все равно, где находиться, главное, быть вместе и видеть друг друга. Не обращая внимания на человека, держащего зеркало, я медленно подошла к нему и коснулась губами губ Ансельма. Они были холодными как стекло, но его глаза потеплели, и он улыбнулся мне в ответ. Приходили снова какие-то люди, они о чем-то совещались, и я поняла, что они решили оставить мне зеркало.

С тех пор мы продолжаем жить с Ансельмом вместе, все в том же заведении, правда в другой комнате, где кроме нас еще живут люди. Но они нам не мешают, здесь каждый занят сам собой. Мне больше не связывают руки, и я могу гладить зеркальную гладь, за которой вижу Ансельма, и он тоже протягивает руки мне навстречу. Конечно, здесь всего лишь одно зеркало, и Ансельму не дают нарядиться в его любимую одежду. Но меня это уже не беспокоит. Мы вместе, и это главное. Когда я ложусь спать, я прислоняю зеркало к стене около подушки, чтобы видеть его лицо, и мы подолгу шепчемся обо всем на свете, и еще о том, что все второстепенно, а важно лишь то, что мы друг друга нашли.

4 июня 2002 г.