Сказка про дурака на краю света

 

О. П.

 

"Я не ведаю слов, кроме слова «люблю»"

О. Арефьева

 

Все смешалось в Харькове в этом январе. Зима так и не началась и по городу бродил обалделый ноябрь. Выбирался по ночам из подвалов и канализации – и чавкал по лужам, сыпал мерзкую морось с неба, заглядывал в окна. За окнами было как всегда – спали, трахались, пили, подыхали, а на десятом этаже сидел в пустой комнате, уставясь в телевизор, дурак тридцатилетний, небритый и наверное, больной, пил чай. И был он такой же неправильный, как этот дурацкий январь, вроде как и неживой, потому что каналов не переключал, смотрел все подряд – что рекламу прокладок, что старый голливудский боевик, что телепередачу для полуночников – просто сидел, завернувшись в плед, и сидел себе всю ночь. Да нет, все-таки вставал иногда – то поссать, то еще чаю сварить – но редко, а так вообще сидел как неживой, уставясь в телевизор, впрочем, я уже говорил. Обычный себе дурак, никакой даже не псих, потому что у тех хоть и сумасшедший, а все же дом, а у этого только пустая квартира в центре города с заколоченным почтовым ящиком и телефоном без звонка, даже и стены войлоком не обиты – разбивай себе голову сколько хочешь. "Меняю: 2-комнатную квартиру в центре города, телефон, кап. ремонт и все дела, на три часа счастья". Но это – психи, а дурак только посмотрел мутным взглядом: "ну ладно, пройдут три часа твои, а дальше что? – ни счастья, ни квартиры". Дурак, что с него возьмешь! То есть можно, конечно поспорить – может и не дурак вовсе, мало ли кто по ночам телевизор смотрит, может, он просто спать не хочет, а так в постели валяться – вроде как грустно и одиноко. Это по вашему, по-умному, если дурак, так должен ночью сорваться, и идти куда-то через весь город, или такси поймать, только чтобы найти, вернуть, в ногах прощения вымаливать, ну или хотя бы просто поговорить. Это по вашему, по-умному, если дурак, так мотайся всю жизнь по свету, ищи счастья – не найдешь, конечно, так хоть делом занят будешь, не будешь у умных людей под ногами путаться. А по-нашему, по-дурацки, и так хорошо – сидишь себе, попиваешь чаек с клубничным вареньем, только и забот тебе – поссать да чайник с плиты снять. А что поговорить не с кем – так отчего же? – закроешь глаза, звук потише сделаешь – и говори сколько хочешь: "Здравствуй, Ира, здравствуй, Юля, здравствуй, Олег, здравствуй, Оксана, я тебя" впрочем, неважно. А что за счастьем не бегает – так, может, и не нужно, может, счастлив. Почему нет? Чая еще три пачки, варенья пять банок, голова по утрам не болит, завтра – ни на работу, ни к черту на рога, никуда – потому как выходной. Что еще дураку надо? Ума, что ли? От ума только горе бывает, это любой школьник вам расскажет. Может что и неправильно в Харькове было этой зимой, да только дурака это ни капельки не касалось – не тревожило. Три недели ему по вечерам стучали в дверь, бросали письма в заколоченный почтовый ящик, звонили по отключенному телефону – а потом попустились, то ли надоело, то ли решили, что умер. А он не умер, он просто дурак и ему даже не пофиг а так, незачем. В окна ему стучались женщины из прошлых январей, отключили горячую воду и отопление, в сортире перегорела лампочка, а ему что – знай сидел себе и смотрел телевизор, так и не состарился. А вы там, умники, бегайте, ищите смыслы, скитайтесь по миру, колите дрянь в старческие вены, все равно – не сейчас так потом сбудутся все желания, и тут уж одно из двух – либо с чаем к телевизору, либо петлю вить. Вот и сказочка моя, как петля – вьется-вьется, да все на месте стоит, вот и ночь та январская – вилась-стелилась по земле, да все не кончалась, сыпала моросью с неба, в слякоть расплывалась, словно бы уже наступил конец света, а может и не конец вовсе, а начало, не разберешь, в общем, край света. Тут уж и совсем не понять – не то дурак на краю света, не то сказка на краю света, впрочем, наверное все-таки сказка, потому что что бы дураку там делать, если есть у него двухкомнатная квартира в центре города с телефоном и кап. ремонтом?

Вот и все. Здравствуй.

 

18.01.2001

Нюрка

 

 

Про четыре

Сказочка

 

О. П.

 

"Я не ведаю слов, кроме слова «люблю»"

О. Арефьева

 

Четыре раза пытался – так и не вышло. Счастливым быть. Ровно четыре. Впрочем, все по порядку. Поначалу, когда еще ничего не знал, во что-то еще и верил. Собственно говоря, особо много и не помню. Помню называли это "детство", а почему, кто называл – хрен теперь уже разберешь. Но там хоть все просто было – ходишь по городу, во всякое окно заглядываешь (если дотянешься, конечно), солнышку радуешься. Славное такое время было. Иногда даже ласковое. Ну, сказано же, тогда все просто было – приходила гопота и все счастье заканчивалось. Вот тебе и раз.

А время шло. Уже и не по городу ходилось, а так только – по квартире, да и то изредка, если очень приспичит. Вместо солнышка – телевизор, вместо в окна заглядывать – он же. Тоже просто, но уже не так. Потому что ночью, когда уже все программы кончаться, начинаешь о чем-то думать, или мечтать, или вспоминать, или еще что-нибудь – вот и выходит непросто. Зато это время было спокойное. Спокойное-спокойное. Но, видать, не сложилось, потому что телевизор разбил, квартиру запер, ключи выкинул – и только его и видели. Вот тебе и два.

Ходил по метро, на эскалаторах поднимался-опускался, с линии на линию переходил, со станции на станцию, из вагона в вагон, не присел ни разу – все в лица заглядывал, искал. Что искал – и сам-то не знал. Но если б нашел, узнал бы, конечно. Но лица все попадались какие-то мутные, старые, тупые – не то третий сорт, не то четвертый – не разбери-поймешь. Ни глаз у них, ни губ – то есть вообще нету, а как они такие живут и зачем – опять же хрен разберешь. А дальше их становилось все меньше и меньше, вот уж совсем один остался. Только отдохнуть присел – менты. "Станция, говорят, закрывается, выметайся". Упирался, конечно, да что с ними сделаешь – та же гопота. "И больше, говорят, не возвращайся". Вот тебе и три.

И вот так все время. Идешь-бредешь, устанешь – упадешь, встанешь – дальше пойдешь – так, всклад, по белу свету и мотаешься. Смотришь – дверь, постучишься: отворите, мол, люди добрые, пустите переночевать или хоть водички, что ли, вынесите. А то просто хоть в глазок выгляньте – и то лучше, чем ничего. Вроде и выглядывают. Вроде и отворяют. А только за той дверью – еще дверь, снова стучаться, кулаки сбивать. А за той дверью – еще одна, а за той – еще, так и стучишься себе в двери, и стучишься. А за последней дверью стоит человечек – маленький такой. "Ты откуда такой взялся?" "Я, говорит, смерть твоя. Все, братец. Отвоевался. Вот тебе и четыре".

 

23.01.2001

Нюрка

 

 

Про Умку и Безумку

Сказочка

О. П. и М.Н.

 

"Я не ведаю слов, кроме слова «люблю»"

О. Арефьева

 

Жила-была Умка в пустой квартире одна. И не потому одна, что никто ее не любил, а просто так. В квартире было много комнат – две, а еще кухня и маленькая кладовка. В кладовке было много ненужных вещей, а еще там стояли банки с вареньем – апельсиновым и клубничным, потому что Умка очень любила варенье. Раз в неделю Умка убирала всю квартиру и ходила на базар за продуктами, готовила еду на всю неделю, а в остальные дни только и делала, что спала и смотрела телевизор. Еще к ней иногда приходили друзья и приносили пиво, но не часто: они говорили, что им скучно смотреть телевизор. А он был совсем не скучный, только не работал. По ночам Умка любила считать звезды и смотреть разноцветные сны. Они были очень счастливые, потому что она сама их придумывала. Поэтому проснувшись утром, она первым делом радостно улыбалась, и иногда ей с потолка улыбался таракан. Он был совсем ручной, но стеснительный и только иногда по утрам показывался, но Умка его все равно любила, потому что он был симпатичный. Он был даже немножко похож на друга, который у нее когда-то был, а потом пропал.

Еще у нее в квартире жило много разных умных книг, но их Умка не любила, потому что они были скучные и совсем несимпатичные. Правда, она все равно их иногда читала, чтобы они не обиделись и не ушли жить куда-нибудь в другую квартиру. Они хоть и были скучные, но ей их все равно не хватало бы.

А вообще-то Умка была самая красивая, ласковая, добрая, нежная и желанная женщина в мире, только никто об этом не знал, потому что она никому не рассказывала. Стеснялась, наверное.

А еще у Умки было большое зеркало в полный рост (в ванной), и там жила Безумка. Вот и никакое даже не отражение, а просто – Безумка, а откуда она там взялась, никто не знает. Вообще-то они были даже немного похожи, потому что у них были серые глаза и они верили в чудеса и любили варенье, только Умка была маленькая, и волосы у нее были короткие и золотые, а у Безумки была черная коса до пояса. А еще у Умки в квартире все всегда было аккуратно, а у Безумки вечно то постель не застелена, то посуда не вымыта, то в комнатах не подметено. Просыпалась Безумка поздно и всегда с похмелья, потому что по вечерам к ней приходили разные люди и приносили разные вещи, а иногда они ее били, и потом Безумка жаловалась Умке на жизнь, стоя перед зеркалом (у нее в ванной было зеркало, за которым жила Умка), но Умка ее не слушала, потому что привыкла. Зато Безумка никогда не смотрела телевизор и у нее не было домашнего таракана. И снов цветных у нее тоже не было, зато у нее было окно, в которое можно было смотреть. Правда, оно было скучное, потому что за ним почти всегда был туман, но иногда за окном шел теплый снег. У Умки тоже было, только она в него не смотрела – она ходила на работу, потому что ей надо было платить за квартиру и еще Безумку подкармливать – не помирать же ей с голоду.

Вообще-то Умка любила Безумку, потому что она тоже была самая ласковая, добрая, красивая, нежная женщина, только об этом все знали, потому что Безумка была блядь.

По вечерам Умка и Безумка любили приходить в ванную, раздеваться и сидеть так. И они так долго сидели и молчали, потому что им так было хорошо и тепло. Но это, конечно, когда к Безумке не приходили разные люди с разными вещами, а к Умке – друзья с пивом, а это было редко, и поэтому Умка и Безумка друг по другу очень скучали.

Наверное, они были не очень счастливые, потому что Безумка часто протягивала к зеркалу руки ладонями вверх и просила, чтобы Умка разрезала ей вены, чтобы из них вытекло все одиночество. Но Умка никогда этого не делала, она говорила что все будет хорошо. А Умка часто выключала свет и пила водку, потому что ей никто не говорил, что все будет хорошо. И после этого ей целую неделю не снились цветные сны.

Вообще они были очень хорошие и я их очень любил, только однажды Безумка умерла, а Умка случайно разбила зеркало.

 

Примечание автора: все персонажи вымышлены. Любое совпадение с реальными людьми случайно

1.02.2001

Нюрка

 

 

Про крылья

Сказка для Твари

 

"Распустились яйца,

Вылупились кошки,

Вместо глаз – перья,

Вместо лап – крылья."

 

Странные мы все-таки птицы, птицы лишь крыльями. С головами грустных жаб, которым не превратиться уже в принцесс. С хвостами рыб и руками обезьян. Каждую ночь вылетаем в окна и бродим по проводам, а утром все равно возвращаемся все в ту же постель. Зачем и для кого, скажи? Молчишь? Молчи. Ты ведь тоже, если встретишь в небе этого воробья, не снимешь перед ним своей шляпы с широкими полями. А чем ты лучше него? Тем ли, что у него два крыла, а у тебя – шесть? Зато у него настоящие. Не спорь, ты тоже странная птица, и я, и другие тоже, которых не видно. Они все равно есть, я знаю, приходят по ночам и пишут на стенах оранжевым маркером. На стенах этой самой комнаты, из окна которой мы выходим ночью.

Мы из сильных, но легких. Из тех, кто умеет летать, но не летает, а только бродит по проводам. И этот толстый серый кот, который днем спит у тебя на коленях и ест у тебя из рук, однажды ночью поймает тебя и задушит, потому что ты никогда не летаешь. Он философ, этот кот с умной мордой, он живет сегодняшним днем. У него тоже есть крылья, только он их не носит – боится помять. Они висят на гвоздике в кладовой, и кто-то плетет на них паутину. Но коту все равно, он все бродит по квартире, просит еды и ласки, потому что ласка нужна даже этому коту, хотя ему триста миллионов лет и он ни во что не верит. Он нигилист, твой кот, но ночью, когда ты уходишь, он вслух читает стихи про любовь. А еще твой кот любил ловить рыбок, когда у тебя еще был аквариум, а теперь слушает радио.

И у пауков в кладовой тоже есть крылья, маленькие, паучьи. Ну и пауки тоже не летают, потому что заняты: они ловят злых бескрылых мух и едят их. И у кукушки в часах на стене тоже есть крылья, только она не летает, потому что не умеет.

Вот и попробуй, придумай, зачем ты живешь здесь. Неужели только затем, чтобы кормить кота? А крылья-то тебе зачем? Кто зачем нам дал шесть белых крыльев, если мы даже не летаем? Зачем на кухне кран, если из него не течет вода? Зачем эти, которых не видно, рисуют на стенах желтым маркером? Молчишь? Верно, молчи. За окном деревья закрывают свет, за деревьями – город, за городом никого нет, по подоконнику бродит толстый серый кот. Он не падает и не улетает, потому что отрезал себе крылья и повесил на гвоздик в кладовой, и на них плетут паутину странные пауки. Чем здесь хуже, чем за окном? Почему ты не спишь на потолке? Почему не разрежешь себе руки? Молчишь? То-то же. Печально качаешь головой жабы: ночи нынче холодные. Светишь недокуренной сигареткой, ждешь рака легких.

Что у нас есть, кроме крыльев? Что у нас между крыльев? Что у нас между ног? Почему мы не спим на потолке? Почему не боимся кота? Боимся сырости пыли и прямых солнечных лучей, а кота не боимся. Боимся летать мечтать и вспоминать про вчера, а кота не боимся. Наверно, мы скоро умрем.

Странные мы все-таки птицы. Странные все-таки мы, птицы.

 

7.03.2001

Нюрка

 

 

Про тварь и семь чудес света

Сказочка на день рожденья

 

Давным-давно, когда ничего еще не было, в тридевятом царстве тридесятом мире жила-была-нескучала тварь. И было у твари только семь чудес света, а больше ничего не было, вот какая это была странная тварь. По утрам… впрочем, утра тогда тоже еще не было. А была старая-престарая крыша, такая старая, что летом на ней росли одуванчики. Они были желтые, а потом белые и пушистые, а потом улетали и становилось холодно. Так вот… ах да, по крыше гуляла тварь, собирала одуванчики и плела из них венки. Так вот, эта самая крыша была первое чудо света. То есть вас-то эта крыша ничуть не удивила бы, вы бы только плечами пожали – ну и что, мол. А вы попробуйте, представьте себе место, где крыш НЕ БЫЛО. Никаких. Ни старых, ни новых, ни с одуванчиками, ни без. Каково? То то же, крыша была чудесная, ведь другой у твари не было. Может быть, крыша даже умела летать. Не верите? Зря. Почему это вам можно летать по ночам, а крыше нет? Она ведь была одна единственная, никто не мог рассказать ей, как положено вести себя порядочным крышам. Да, вполне возможно, что она умела летать, хотя точно мы этого не знаем. Наверное, когда крыша улетала, твари становилось грустно, потому что всякая тварь должна иметь крышу над головой. Так что крыша всегда возвращалась (если, конечно, она умела летать), потому что не может же быть просто крыша, без твари, которую она защищает от дождя или что там еще с неба сыплется. Без твари, которая гуляет по ней и плетет венки из одуванчиков.

И кот тоже гулял по крыше, но одуванчиков не рвал и венков не плел – не умел, наверное. Ну да, у твари был кот – серый в полосочку. Вообще-то кот должен был вырасти здоровенным и толстым, только он ел мало и так и остался котенком. Глупый был кот, лазил по шторам и кричал все время. Селедочные головы очень любил, и суп с фрикадельками. Еще любил петь всякие песенки. У кота был замечательный слух, но совсем не было голоса, и слушать его было тоскливо до невозможности, поэтому тварь кидала в него старым ботинком и чем под руку попадется. Он был очень обычным и ни капельки не чудесным, этот кот. Но тварь к нему привыкла и кормила иногда, и чесала за ухом и звала вторым чудом света. Так и жили втроем – тварь с котом и крыша над ними. Ах да, была у них еще дверь Марта. Она была совсем необычная – не чета коту. Потому что эта дверь умела разговаривать. Она знала много разных историй, смешных и грустных – они назывались сказки. Поверьте, она правда умела разговаривать, просто она была молчаливая, а может просто стеснялась, и никогда ничего не рассказывала. Зато как она умела слушать! Тварь часами могла с ней разговаривать, рассказывать о жизни и о всяких своих делах – а она все слушала, ни разу не перебила. Тоже ведь чудо света. А еще у двери Марты была дочка с серыми глазами, но тварь никогда ее не видела. Тварь боялась, что когда-нибудь на дверь Марту прибьют мемориальную доску, и ей будет больно. Тварь любила открывать дверь Марту и смотреть на лестничный пролет. А выходить совсем не любила, а любила сидеть рядом с дверью Мартой и разговаривать о жизни и всяких своих делах. А дел-то тех было – раз-два и обчелся. Ну кактус какой никакой полить, ну кота покормить иногда, тарелки там перемыть или еще чего, или телевизор тряпочкой от пыли вытереть. А он, он был совсем не скучный, только не работал. Но все равно ведь надо было с него пыль стереть, посидеть с ним, чтобы не скучал, сказку на ночь почитать… тварь думала, что иначе он может обидеться, а он совсем даже не мог обидеться, он был добрый. Наверное, он был четвертое чудо света. А может вовсе и не он, а радио – тварь так и не решила. Она даже у них самих спрашивала, но телевизор совсем молчал, а радио только и знало, что рассказывать про погоду или петь песенки на разные голоса. По правде говоря, это у него получалось намного лучше чем у кота, но кот не обижался. Вот тварь и решила, пусть по четным дням телевизор будет чудо, а по нечетным пусть радио. Поначалу все так и было, а потом тварь сбилась и никто – ни радио, ни дверь Марта, ни кот – не могли ей подсказать, какой сегодня день – четный или нечетный. Но тварь не унывала – болтала себе с дверью Мартой и не волновалась – как-нибудь уж сами разберутся. В углу за шкафом жило вчера. А что тут удивительного? – самое обычное вчера. Тварь его тоже подкармливала, чтобы не ушло никуда, а зачем оно ей было нужно – сама не знала. Может быть затем, что вчера было солнечное и с ним в комнате было и теплее и светлее, хотя все равно очень холодно. Вчера было очень нервное, оно не хотело жить в уголке за шкафом, говорило, что ему там тесно, закатывало истерики. Вы никогда не видели истерику вчера? Если не видели, непременно посмотрите один раз, только близко не подходите. Оно так потешно скалит зубы и руки заламывает, иногда даже на стенку лезет – умора. Вот такое оно было – вчера, и тварь специально не выпускала его из-за шкафа, ведь без этих истерик было бы совсем скучно. Только поливала кипятком из дырявого чайника, чтобы лучше росло, и называла пятым чудом света. Ага, пять… значит, еще два осталось. Тварь сходила с ума, как сходят с неба, чтобы стать обычным и жить обычно – есть вкусно, спать сладко, любиться вдосталь. Потом-то тварь приходила в себя – как приходят домой после долгого дня, устало и опустошенно молчат, молча курят. Приходить-то приходила, да только пока ее не было, кто-то ходил по квартире, пачкал пол грязными сапогами, писал на стене оранжевым фломастером, брал еду из холодильника, бил стекла в буфете и пытался завести старые часы, но у него ничего не вышло. Тварь не знала, кто это такой, но она подозревала что этот кто-то и украл шестое чудо света – иначе куда бы ему деваться. Ведь было же, точно было, а теперь нету, и никто даже и не помнит, что оно было такое, умело ли говорить и летать, как его звали. А может и не было? Вранье, было! Просто тварь не хочет об этом вспоминать. Вот так-то. Нет его, и ничего не поделаешь. Кто знает – вдруг его звали Счастье. Вдруг оно умело спать на потолке. Ну да ладно. Седьмое чудо света было Всё. У твари было Всё, оно было круглое и оранжевое, как апельсин. Пахло Всё почему-то дешевыми духами, но в общем-то запах был приятным. Тварь совсем не знала, что с ним делать, хотела даже выкинуть, но потом решила оставить – мало ли для чего пригодится. Тем более, Всё было небольшое и много места не занимало. Валялось себе в кладовке, тварь с него пыль сметет раз в месяц – вот и все заботы. Твари бывало грустно и весело, одиноко тоже бывало, страшно бывало, хорошо бывало, приходили разные люди, по ночам летала крыша, и дверь Марта что-то тихонько напевала себе под нос, кот бродил по подоконнику и подпевал ей, бывало солнце в окнах и кефир в холодильнике – все было и все это мне приснилось.

Вот и Всё.

 

Примечание автора: поверьте, именно так все и было давным давно.

 

1.04.2001

Нюрка

 

 

Про одиночество

Сказка для зеркала

 

Странную песенку поёт мне лезвие

Бежит по дорожкам на руке...

Труба

 

Приходи ко мне в гости и, может быть, я расскажу тебе сказку. Забавную сказку про одиночество. Оно в последнее время все чаще заглядывает в мою пустую квартиру. Бродит по ней и хлопает форточками. Скучает, наверное. У него, должно быть, красивые глаза и мягкие волосы пахнут небом. Мне так кажется, но, может быть, это и неправда. Ведь я никогда его не видел. Оно очень застенчивое, моё одиночество, даже мне редко показывается, да и то в темноте. А когда приходят чужие, оно прячется в шкафу и сидит там тихо-тихо. Поэтому его никто не замечает, и когда я рассказываю, что у меня есть мое одиночество, мне никто не верит. А жалко. Иногда так хочется с кем-нибудь поделиться всем, что у тебя есть. Даже если это всего лишь одиночество. Даже если это всего лишь бесконечные короткие гудки в телефонной трубке.

А если ты безнадежно болен одиночеством, то главное для тебя – это не найти в квартире лезвие. Тогда ты будешь жить долго и счастливо, кушать каждое утро манную кашу и смотреть черно-белые сны. Потому что цветные уже закончились. А еще можешь слепыми, но мудрыми руками лепить из солнечного снега лопоухих зайцев с глазами сумасшедших жаб и пускать их по миру. Один заяц беги на север – там живет белый медвежонок по имени Умка. Передай ему привет от братика. Другой заяц беги на восток, поторопи рассвет. Очень уж грустно вздыхает по ночам одиночество. Третий заяц беги за пивом, четвертый заяц беги нафиг, пятый заяц беги по кругу, шестой заяц не вышел, вчера было воскресенье, завтра понедельник, а что сегодня? Ну не хочешь зайцев лепить, можно еще на реку пойти купаться и утонуть. То есть нельзя. То есть купаться можно, а утонуть нельзя.

Потому что одиночество в воде не тонет. А вот сквозняков боится. И я тоже боюсь – за него. А то вдруг еще простудится – кто знает, что тогда будет? Поэтому я никому не открываю входную дверь – пускай себе звонят, сколько хотят, ан открыть-то нельзя – одиночество застудишь.

Так что в квартире очень жарко, лето все-таки. В сковородке можно картошку жарить без печки. Ага. А еще в ванне чай заваривать. Потому что пить что-то надо, а третий заяц как за пивом ушел, так до сих пор где-то бродит по свету. Так что кастрюлю с борщом я спрятал под кроватью, кастрюлю с компотом – на книжной полке, масло и сыр разложил на полу, а сам сижу в холодильнике и на все это смотрю. Ночью под кроватью хлюпает, а на полу шуршит – одиночество доедает борщ, а мыши – сыр. Ну и на здоровье. Все равно мне есть не хочется. Потому что жарко. Потому что лето. И вообще.

Но все кончается. Кончится и лето. Будет осень, а она тоже в чем-то одиночество.

Вот и сказочке конец. Ну а ты еще сто лет проживешь. Если, конечно, не найдешь лезвие.

 

1.04.2001

Нюрка