Вокруг моей комнаты.

Одноактная пьеса-монолог.

 

Все действие пьесы разворачивается в одной комнате, стены которой поставлены таким образом, что сужаются к глубине сцены. Там в самом центре видна оббитая входная дверь, слева от неё другая дверь, более узкая и белого цвета – это вход в санузел. Вдоль левой стены ближе к краю сцены стоит раскладной диван. Дальше окно, наглухо занавешенное темно-красными шторами. Вдоль правой стены тянется большой книжный стеллаж. В самом конце из-за него выглядывает письменный стол, на котором стоит компьютер и в беспорядке валяются бумаги. Некоторые листы упали на пол и на стул. В середине комнаты на переднем плане стоит журнальный столик. На нём телефонный аппарат и большое жестяное блюдо с фруктами. Тут же апельсинные корки. За журнальным столиком, ближе к стеллажу помещается тяжёлое кресло, рядом с ним торшер. Пол, как принято в большинстве квартир, покрыт ковром.

 

Главный герой – то что порой называется «молодой человек». Роста среднего, фигура немного сутулая, худощав. О возрасте его можно сказать, что он уже не teenager, но ещё не зрелый муж, который успел окончательно сложиться и зачерстветь. Он брит, слегка причёсан, на носу аккуратные очки. Одет по-домашнему в толстовку, старые джинсы, на ногах тапки. Появляется, выходя из правого угла комнаты, где находится коридор, ведущий на кухню, которая в пьесе не участвует. В его руке синяя керамическая кружка, вероятно, с горячим чаем, из которой он отпивает маленькими глотками.

 

Вот, господа, моя комната, в которой я живу. И, пожалуй, это единственное место, где я живу. Разумеется, и вне её стен, я жив, но сам я этого, признаться, как бы не замечаю. На это мне указывают другие, несравненно более значимые вещи, чем я сам. Например, моя работа. Раз есть какая-нибудь работа, то её выполняют живые люди, и если вы исправно сидите на своём рабочем месте, значит, можете не сомневаться в том, что вы существуете. Перефразируя Декарта, скажем «хожу на работу, следовательно, существую». И не просто так: своим существованием я зарабатываю деньги. Кроме работы на то, что я жив, мне указывают друзья, когда при встрече каждый раз для проверки, пожимают мою ладонь: не остыл ли. Ну и женщины… Они лучше всех доказывают мне, что я существую и при этом в хорошей форме, что я даже чему-то там соответствую, хотя, что уж там греха таить, по мнению многих из них, всегда можно было бы и получше… (Несколько мгновений молчит, думая о чём-то про себя, а потом продолжает). Ну, насчёт «получше» я им отвечу лишь: «Радуйся малому, тогда и большое придёт», а также «Москва не сразу строилась», «лучше меньше, да лучше», «мал золотник, да дорог», наконец «не всем деревьям суждено расти до неба» и «выше головы не прыгнешь». И лишь в этих четырёх стенах, доказательством своего существования служу я сам, без посторонней помощи со стороны ближних. Изолированный от внешнего мира, остаюсь сам с собой и предаюсь ощущению своей индивидуальной жизни. Другими словами, только в этой комнате я и живу, потому что живу в ней только я.

 

Конечно, добровольная изоляция, это многих настораживает и пугает, но только в том случае, если, оставшись один на один с собой, они остаются ни с чем. Тут впору завыть и броситься к телефону, а потом в гущу весёлой компании и, потершись боком о соседей, убедиться, что жизнь продолжается. Самопознание, знаете ли, невозможно при отсутствии предмета, на который оно направлено. Но если что познавать, то добровольное заточение в своей квартире может стать не только мучительным, но и интересным. Поэтому моя комната – это не только единственное место, где я жив, но и главный инструмент познания самого себя. Если бы я не опасался актов возмездия со стороны соседей, я бы повесил над входной дверью известный из античности императив «познай самого себя», а чуть ниже для более искушенных «оставь надежду всяк сюда входящий».

 

С соседями у меня и так натянутые отношения. Они никак не могут мне простить, что я постоянно здороваюсь при встрече с ними… Им кажется, что я смотрю на них свысока и таким образом над ними издеваюсь. Я, помнится, решил изменить тактику и как-то раз, встретив соседа у входа в подъезд, вместо «здравствуйте» сказал соседу «добрый день». Он опять ничего не ответил, только как-то сжался и, уже входя в дверь, я услышал, как он прошипел сквозь зубы, «козёл». Так вот провоцировать его какими-то надписями не стоит, для него из слов начинающихся на «само»- значимо только слово «самосуд», оно веселит и будоражит кровь. Ну и я в долгу не остаюсь. Очень редко, чтобы у него не возникло подозрений, я прокрадываюсь на балкон, и когда он выходит из подъезда по своим делам, плюю в него горохом из трубки, а потом в щёлку смотрю, как он зверски озирается по сторонам. Маленькая интеллигентская месть. Я же не святой в конце концов…

 

Я всё это к тому рассказал, чтобы лишний раз показать: только в комнате, отгородившись ото всех, можно безбоязненно быть самим собой, пытаться познать себя и жить. При этом информация о вас не должна просочиться вовне. Нужно быть крайне осторожным и жить подобно резиденту в чужой стране. Громко не говорить!!! Не выдавать себя всякими «здравствуйте», «будьте добры», «прошу прощения», «извините» и «читали ли вы», окружающие тут же почувствуют подвох и возьмут вас за жабры. Кроме того, это опасно. Представьте только: мой знакомый и я стоим в людном месте и беседуем на отвлечённые темы, при этом я, позабыв про осторожность, говорю с увлечением и громко. Только краем глаза я начинаю замечать какое-то копошение и возню. Оборачиваюсь и вижу, как ко мне рвётся молодой человек, его с трудом удерживают за руки два дружка, убеждая его в том, что не надо со мной связываться. Наконец им удаётся развернуть его в противоположную сторону и увести, но по пути он делает попытку вырваться, резко оборачивается ко мне и кричит: «Проще, блядь, надо быть! Проще!». Занавес. Окружающий меня великий русский народ, искренно и с матом предупредил меня об опасности, угрожающей мне с его стороны. Так что, повторяю, алчите, но не заставляйте брать окружающих грех на душу.

 

Только не подумайте, что я призываю к монашеству, к отречению от мира и того сладенького, что есть в нём, чтобы забиться как премудрый пескарь в свою норку и ждать, когда же всё это прекратиться. Я толкую о приоритетах и ещё – о чувстве меры. От этого мира не скрыться, но чтобы нём жить, необязательно постоянно перемещаться с места на место и тем самым множить и без того излишнюю суету. Это как раз напротив ещё один способ ничего не понять и только всё ещё больше запутать. А вот если уединится с самим собой, то «скорость внутреннего прогресса» увеличится до неведомых вам размеров. Не забывайте, что, начиная с Диогена, все великие умы вещали из замкнутого пространства. Гюго, чтобы написать «Собор парижской богоматери» купил бутылку чернил и заперся в одном халате у себя на квартире, предварительно зашторив наглухо все окна. А каков результат, вы сами видите. Так что, когда вы захлопнули за собой входную дверь и оказались сразу в темной тишине, полной запахов родного очага, не пугайтесь, не расстраивайтесь, а возрадуйтесь, так как перед вами открываются врата невиданных возможностей.

 

Сказать, конечно, легче, чем сделать. Ведь многие из нас, возвращаясь домой, застают там не оазис уединения, полной живительной тишины, а, например, жену. А у неё всегда бытует представление, что вы возвращаетесь не к себе домой, а просто к ней. В результате вы всю жизнь ходите в гости, сперва к товарищам, потом к подругам, потом к родителям, потом к жене и детям, потом к внукам, в гараж вы ходите в гости к своей машине, а своего угла-то у вас и нет. Вы всегда ангажированы кем-то и скитаетесь по миру как бездомный лохматый кобель. Какое уж там углубление в вопросы бытия!

 

Надо признать, что жена в этом отношении является серьёзным препятствием. Обойти это препятствие, значит - обойтись без жены. Исходя из моего опыта общения с женщинами, а уж, поверьте, у меня их было немало… (Тут говорящий выкатывает грудь колесом и то и дело стает на цыпочки, чтобы казаться выше). Да, да немало! И не надо саркастических усмешек! Не скажу, чтоб уж слишком много, я очень для этого разборчив и эстетически утончён, но и не так уж и мало! В общем, ни много, ни мало, а в самый раз, чтобы я, как мыслящий человек, мог сделать на основании эмпирического опыта объективные выводы. Так вот-с! Любая женщина, а жена тем более, чисто инстинктивно следит за тем, чтобы её мужчина или муж, не превратился невзначай в философа. Бойфренд-философ – это приговор, чума, горе и злые слёзы. Мужчину можно спасти от алкоголизма, смириться с его связями на стороне – ну не может он, природа требует своё – привыкнуть к его друзьям и родителям, но вдруг обнаружить, что он ударился в какие-то духовные поиски – это крах. А ведь как было приятно вместе, лежа в постели, читать Камасутру, так зачем ему ещё какая-то Бхагават-гита или Жизнь Викрамы в переводе некого П. А. Гринцера? А какой-то Бердяев с его «Философией свободы»… Свободы, значит он хочет, от меня уйти: он несвободен? Она пролистала эту книжку, в надежде понять, что он ищет, и страшное слово «гнозис», гнусаво звучащее на каждой странице, сказало ей, что её милый болен. На него навели порчу. Что же делать?

 

Вот и я спрашиваю, что вам в этой ситуации делать, чтобы не обидеть любимую женщину, и тут же отвечаю: не знаю я, не знаю. Купите ей бесстыдно завлекательное нижнее бельё, чтобы как-то её дезориентировать, но, думаю, что и это не поможет. Ваша подруга сама уйдёт от вас, в девяносто пяти случаях из ста, уж поверьте мне: я знаю… (Тяжело вздыхает и некоторое время молча ходит по комнате, меряет её шагами). Ещё в пяти случаях, ваша подруга наденет маску скорби и будет терпеливо нести свой крест. Наконец в сто первом случае из ста вы найдёте в ней полное понимание.

 

Итак, вы остаётесь один на один с собой в четырёх стенах своей комнаты и перед вами открываются невиданные доселе возможности для мысли, познания (того самого гнозиса, который отвадил вашу подругу) и для творчества. Дерзайте! Творите сами себя в своей мастерской, где никто вас не смеет тревожить! Не пугайтесь, если вы вдруг глубокой ночью замечаете, что единственное освещённое в округе окно – это ваше. В этом случае часто чувствуешь себя идеальной мишенью для стрельбы, ведь вы единственный, кто не соблюдает светомаскировку. Не терзайте себя понапрасну. Добрые люди не станут в вас стрелять: они давно уже крепко спят. Лучше подойдите к окну, или выйдете на балкон. Вслушайтесь, всмотритесь и ощутите, как величественен и прекрасен мир в те мгновения, когда подавляющее большинство человеков спит. Весь мир вам вдруг представится большой прибранной комнатой, вашей комнатой, где нет посторонних, где живёте только вы. Ночь прекрасна, потому что отделяет зёрна от плевел, и эти жемчужные зёрна, светятся редкими квадратиками окон, а плевела спят в своих кроватях. Всмотритесь, может быть в соседнем доме вы увидите собрата по оружию, который при свете настольной лампы что-то пишет: рассказ ли, пьесу ли, диссертацию, это и не важно… А остальные пусть вдохновенно храпят и пускают во сне ветры (я уверен, что мой сосед поступает именно так, а его жена лежит одна и плачет от злости…) не надо с ними смешиваться, никогда и ни в чём.

 

Вы сами к этому придете: достаточно нескольких сеансов в своей комнате, чтобы понять, что между вами и ими нет ничего общего, но в десять раз больше, чтобы осознать, что в этом нет ничего плохого, а наоборот, только так и надо поступать!!!

 

Ибо мы живём в век масс. Кто думает, что это утверждение голословно…нет, я бы сказал, кто просто думает, да думает, так время от времени, находясь в ванной в окружении тёплой воды, или замкнутый на несколько сладостных одиноких мгновений в келье туалета, пусть он прочтёт Гассета (указывает рукой на книжный стеллаж). Прям там же, где его никто не потревожит. Пусть прочтёт и выйдет оттуда обновлённым и по иному взглянет на мир. Он поймет, что Гассет и я, ссылающийся на его авторитет, что мы правы. И прежде всего в том, что в наш век именно понятие количества, а не качества определяет всё.

 

А ну-ка вспомним: ещё во время революции большевики боролись с меньшевиками. Сегодня, когда произошли кардинальные изменения в шкале ценностей, говорят в первую очередь о сексуальных меньшинствах и об их отношениях с сексуальными большинствами. Но в любом случае, критерий количества превалирует, регламентирует, уравновешивает и, надо отдать ему должное, даже защищает. Да, да, защищает. Хорошо и покойно спится, когда на одного гомосексуалиста приходится сорок бритоголовых, а те в свою очередь растворяются в массе обывателей.

 

Но, господа! В массе растворяется вообще всё!!! В наше время не осталось даже великих произведений искусства. Я не говорю о современном искусстве, которое только разжигает подростковый половой зуд. Но ведь пропадают творения старых мастеров! Вы что, думаете, что вам удастся когда-нибудь увидеть Мону Лизу? Держите карман шире. Пусть даже вы попадёте в Лувр, но, подойдя к месту, где висит Джоконда, вы окажетесь в вокзальной толпе. Ибо перед картиной толпится ровно столько народу, сколько обычно бывает перед расписанием поездов. Живопись? Лучше скажите, с какой платформы уезжаем. Задние тем временем напирают на передних, повсюду шныряют карманники и где-то чуть не задавили ребёнка Вы выбираетесь из толпы с удовлетворением: вы посмотрели, да, впрочем, все, кто был, посмотрели, но вы, вы… вы не хуже других, вот что приятнее всего. Но спроси вас тут же, что изображено на заднем плане картины, и вы промолчите, важно поджав губы. А на заднем фоне изображён мертвый, холодный пейзаж, в котором нет ни одной живой песчинки. Единственное живое на картине – это она, женщина, и именно поэтому она прекрасна. А о чём это говорит? Да, о комнате же! (С победоносным видом обводит свою комнату руками). О комнате, где среди неодушевлённых предметов вы один – живое существо, и где вы прекрасны. Гениальный Да Винчи зашифровал в картине непреходящее значение вашей малогабаритной квартиры в панельном доме! А разве он не авторитет?!

 

Поэтому запрёмся господа, запрёмся и спасёмся от исчезновения в массе! Уединимся и будем пестовать свою самость, а время от времени, вооружившись хорошей лупой, подглядывать за своими собратьями. Отдалившись о суеты внешнего мира, углубившись в себя, вы откроете скрытые до этого момента от вашего ока законы, которые регламентируют повседневное копошение ваших ближних. Знание – сила, и вы почувствуете, как день ото дня становитесь сильнее, мудрее. В своём величии вы вознесётесь над ближним своим, поймёте, как он мелок и убог, пожалеете его, и возлюбите, как того и требуют пророки. Мой сосед, я ведь его, в сущности, жалею. Каждый раз при встрече с ним я смотрю на него своими добрыми и мудрыми глазами и как бы говорю ему: «Я знаю, я всё о тебе знаю, но я простил тебя, мой маленький брат». Иногда, когда мы вместе поднимаемся в лифте и он демонстративно стоит ко мне спиной, я плачу от безграничного к нему сострадания. Я ведь прекрасно вижу в глазок двери, как он мучается, когда перед тем как зайти в свою квартиру, вытирает ноги о мой половик.

 

На дне каждой чаши есть осадок. А величие затворничества требует ещё больших жертв. Справедливости ради нужно отметить, что уединение откроет вам много неутешительных истин. Например, я считал себя глубоко нравственным человеком, и только в уединении я понял, что исключительно хроническая нехватка времени не позволяла мне ранее предаться пороку мастурбации. Но это частности.

 

Ещё одно важное заключение, к которому я пришёл, состоит в том, что нет пророка в своём отечестве. Да и в чужом его тоже нет. Чем глубже, чем утончённей человек, чем ближе он к разгадке тайн бытия и к пониманию мира, тем больше противодействий он встречает на своём пути. Умных и самоуглублённых… да их просто сживают со свету под крики «надо быть проще»! Меня, то есть их, не принимают на работу, от них постоянно уходят женщины, поддавшись звукам дудки очередного крысолова, и не дают тем самым им размножится на благо человечества!!! Им продают поддельные водку и сигареты, чтобы они отравились, их нарочно заражают гриппом, когда всем вагоном чихают, не прикрывая рта рукой!!!

 

И, наконец, третье. Оно мне открылось теплым спокойным вечером, когда я сидел на диване (садится на диван, показывая, как он сидел в тот вечер) и резал ножом яблоко (берёт из блюда на журнальном столике яблоко). Я вдруг отчётливо понял, что я смертен… (Тихо добавляет) И что я скоро умру… Знаете… Я даже знаю, почему ко мне это пришло. Потому что пропало время. Дело в том, что, когда ты долго безвылазно сидишь в своей комнате, да ещё если у тебя зашторены все окна, то постепенно перестаёшь разбирать, где день, а где ночь, и какая между ними разница, часы тикают сами для себя и скоро совсем перестают… Забываешь, какое сегодня число, и лишь смутно догадываешься, что месяц, должно быть, подходит к концу… И вот в какой-то момент время полностью исчезает, а раз исчезает время, исчезает и жизнь, а ты взамен чувствуешь смерть, потому что она безвременна и бесконечна… Я ясно услышал, как лопата со скрежетом вгрызается в песок, и подумал, сколько ещё осталось сделать взмахов лопатой, до того как начнут копать обо мне? Тысяча? Десять тысяч? Сто тысяч? Но всё равно, как это ничтожно мало… (Плачет). И я понял, что не хочу умирать. (Падает на колени, и с рёвом кричит, распростёрши руки в зал): Я не хочу умирать! Кто-нибудь… Кто-нибудь ответьте мне, почему я должен умереть!!! Я не хочу!!! Не надо!!! Не трогайте меня, я сам разберусь, что к чему!!! Дайте мне решить самому!!! (Падает с колен лицом вниз и недвижно лежит на сцене. Потом переворачивается на спину и молча смотрит в потолок).

 

После таких мыслей, тогда вечером, и сейчас, начинаешь любить каждую мелочь, смаковать каждое мимолётное ощущение. С наслаждением чувствуешь паркетную шашку под спиной, тяжесть очков на переносице. Всего становится так много, а вещи становятся такими большими. Летом я услышал, как какой-то ребёнок во дворе звонил в велосипедный звонок. А потом мне стало казаться, что это я катаюсь по двору на велосипеде и звоню, звоню…

 

Знаете, в детстве у меня не было никого, ближе велосипеда, разве что мама… Я уезжал на целый день. Мы с ним везде были вместе, мы на всё смотрели одними глазами. Когда нас сбила машина, я тащил его покореженного на своём детском горбу и плакал. А потом, я подумал, что вырос, что у нас с ним теперь разные интересы. Он ничего мне не сказал, на то, что я его предал. Он просто повесился в гараже. А когда я, опомнившись, через несколько лет пришёл его снять, уже, как вы понимаете, было поздно. Он одеревенел, заржавел, все мои попытки его воскресить были напрасны и смешны. Так он и остался. Я не могу его выбросить, чтоб над ним глумились. Его выбросят после меня.

 

(Поднимается с пола, расправляет плечи и, оглядывая комнату, говорит бодрым голосом). Нет, господа, моя комната положительно мистическое место. Святилище друидов. Какие мысли мне тут приходят, какие чувства она во мне пробуждает, хоть садись и записывай. Она лучший психолог и терапевт. Мудрая и лукавая, какой и надо быть настоящей женщине, она играет со мной, своей непостижимостью она возбуждает меня, будит моё мужское самолюбие, заставляет, простите за фривольность, чувствовать себя самцом. Всех женщин, которых я встречал, я подспудно сравнивал со своей комнатой, и все они проигрывали. Моя комната посылает мне на знаки и разъясняет мне их суть. Это мой телескоп, через который я смотрю вовне и благодаря которому я доискиваюсь до самых незаметных простому глазу вещей, и начинаю видеть большое в ничтожно малом.

 

Возьмём, к примеру, тех же женщин. Находясь в своей комнате, я пришел к тому, что женщина – это ведь порой очень много. Неизмеримо много. От её темени до кончиков пальцев на ноге долгие месяцы пути, если конечно не пренебрегать тем, что встречается по дороге. Это бесконечный скоростной спуск по гладкой коже, от которого захватывает дух. Это такое несметное богатство, что, сколько бы ты не хватал его жадными, горячими руками, ты никогда не узнаешь ему конца. Когда она входит в мою комнату, она заполняет её всю, я становлюсь маленьким-маленьким, крохотным и хрупким, как паучок. (Приседает, расставив ноги, опираясь руками о сцену, изображая паука). И я ползу к ней, ползу (двигается боком) ползу… (Останавливается и следующую фразу выпаливает скороговоркой). Но, помимо всего прочего, женщина – это ещё огромный чёрт в лифчике!!! Потому что вдруг «Бряк»! «Хрусть»! (падает на пол). Меня раздавили, безжалостно растёрли подошвой элегантной туфельки, в которую обута её ножка…. Сколько же раз меня так безжалостно давили, ах сколько раз!!! За что? За мою искренность? За мою ласку, за моё восхищение и преклонение? Вместо того, чтобы шепнуть мне в ушко: «Иди же, иди ко мне мой паучок…». (В его голосе чувствуется неподдельная горечь, а то и скорбь).

 

Что же им нужно этим… не знаю, как правильно сказать… этим существам?! Изойти сладкой истомой, когда грубые сильные пальцы раздавят их как спелую виноградную ягоду!!?? Да, им нужно брутальности и неистовства, чтоб продрало до самых печёнок. Дикарство, господа, им нужно дикарство, общество свирепых, распалённых каннибалов! Да ради Бога! Цивилизованный, более того, интеллигентный человек, просто отойдёт в сторону и не будет стоять на пути этих иступлённых, похотливых фурий! Тем хуже для них! Ведь я…(переводит дыхание и дальше продолжает вкрадчивым тоном).

 

Я ведь могу дать женщине целый мир… Конечно не в том смысле, что скуплю на наличные и преподнесу ей всё то, на что упадёт её взгляд. Я имею в виду свой собственный неповторимый мир, себя самого, свою душу… Я знаю, что это банально, смешно и как-то неуклюже и что в нормальном человеческом обществе об этом говорить уже давно не принято и неприлично, но послушайте, ведь, у человека есть душа? Ну, помимо самого главного, что у него есть или нет, скажем: материальный достаток, сексуальность, умение поддержать разговор, чувство юмора и ритма, работоспособность у него ещё есть душа. Это врождённое, пусть даже в большинстве случаев и не даёт ненужных осложнений. Я к чему веду? Я тут часто почитываю так называемый журнал для мужчин, ну и там всегда очень… очень…, ну я бы сказал, там просто классно рассказывается о том, как «завести» женщину, заставить её пережить рядом с тобой доселе не испытанные ощущения или хотя просто, как себя вести, чтобы не ударить перед женщиной лицом в грязь. Написано профессионально, с юмором и без излишней скабрезности. Хорошее чтиво. И вот мне пришла идея, а что если при ухаживании за женщиной, кроме основных козырей, использовать в качестве дополнительного стимулятора и приманки свою душу. А то получается, что она простаивает на протяжении всего процесса. Если соблюдать меру, то эффект будет. Женщина – это ведь такое существо: у неё левое полушарие головного мозга играет главную роль. Отсюда, с одной стороны, позывы к флирту на стороне, но с другой – поразительная интуиция и тяга ко всему мистическому. А душа, она ведь связывает нас с Богом, а Бог – это круче всякого Диснейленда с его захватывающими аттракционами. Я выражаюсь так, чтобы быть понятым. То есть душа при умелом использовании может обеспечить вам двоим такой дивертисмент, что кино, театры и клубы просто отдыхают. Вот бы тиснуть этот совет в журнал.

 

А у меня, ведь, тоже есть душа. Единственная и неповторимая. Другой такой нет и не будет уже никогда, спешите видеть! Вся вселенная во мне одном! Чего же боле? В ней есть место для всего: и для брутальности и для незнающей границ нежности, для разговоров о творчестве Борхеса и для умелого куннилингуса. Там можно найти всё, если искать всё… А если не искать, тогда понятно. Как ещё отнестись к человеку, который предлагает вам себя, да ещё незачто? Как к идиоту, или как к шарлатану, либо – компромиссный вариант, что более вероятно – как к спятившему на своих афёрах шарлатану, который вам пытается что-то впарить. Ну, так и не ищите, только потом не удивляйтесь, что ничего так не нашли, впрочем, к тому времени вы потеряете возможность удивляться: её ведь тоже надо постоянно искать и находить.

 

А человек моего склада будет терпеть и ждать… Кого? Как кого? Он будет ждать ту единственную и неповторимую, вместе с которой он сможет бросить вызов этому бесстыдству и тупости. (В возбуждении становится на стул и дальнейшие слова говорит, будто обращается к массам). Их кровать станет оплотом борьбы, это будет замок, неприступный бастион, летящий на бешенной скорости бронепоезд, снаряд, начинённый изысканной нежностью, неутолимой страстью, дурманящим удовольствием и интеллектом соответственно. Когда он взорвётся, всем другим станет худо!!! Подохнут от зависти!!! Так им и надо!!! Не умеешь любить, не уродуй любовь, лучше бельё стирай или играй с друзьями в преферанс! Уфф… (спускается со стула).

 

Но ждать, это трудно. Неимоверно трудно. Даже если ты справился с собой, то ведь остаётся множество внешних раздражителей. Вот сейчас, например, ко мне приглядывается одна. В том смысле, что я чувствую, что я ей далеко не безразличен. Ничего удивительного, разумеется, в этом нет. Но мне как-то беспокойно. Я подозреваю, что она хочет отхватить свою толику удовольствия, как мальки обгладывают наживку. Она, вероятно, чувствует, что я за период своего сознательного воздержания скопил в себе такую бездну чувственности и страсти, что не прочь отвинтить краник и направить струю не себя. Вопрос в том, достойна ли она меня? Является ли она такой же яркой индивидуальностью как и я, и как долго она сидела в своей комнате? Потому что, после стольких трудов, бессонных ночей, когда меня спасал только холодный душ, я не намерен размениваться по мелочам и метать бисер…. Пусть остальные слепы, но моя ценность мне ясна. Я не продамся за несколько неуклюжих копуляций!!! Я слишком много страдал…да и сейчас страдаю. Но я горд. И хватит об этом, точка! (Замолчав, быстро ходит туда-сюда по комнате, схватившись рукой за подбородок).

 

Легко сказать «точка». Если собрать все точки, которые я ставил после подобных размышлений, вот эта стена (указывает на стену комнаты) станет сплошь чёрной и в пупырышках. Навязчивая идея, которая, я чувствую, будет мучить меня до тех пор, пока, наконец, самую большую и жирную точку не поставит в конце климакс. Вот тогда я упокоюсь, и мой разум будет не замутнён. Я жду пришествия климакса, как освобождения. Правда, оригинальная мысль? Это Шопенгауэр. Большой был оригинал. А пока бороться, бороться, с самим собой с окружающим меня миром. Никакого конформизма…. И я борюсь. Пусть вас напугают возможные исторические реминисценции, но это «Моя борьба»!!!

 

Может позвонить ей? Но зачем? Что мне от неё нужно? Я, знаете ли, настолько интересно устроен, настолько бескорыстен, что, получается так, что мне от женщин вообще ничего не нужно, кроме как подползти к ним паучком. Я не преследую никакой конкретной цели, так, по крайней мере, мне кажется. Ну и что я буду звонить? Услышать женский голос в трубке? Но для этого можно просто позвонить в справочную….

 

А потом ведь… потом ведь, знаете, что забавно? То, что от всего на свете модно отказаться. От убеждений, от страны, в которой имеешь неудовольствие жить, от любимого занятия, от любимого человека и, в конце концов, отказаться от самого себя. Заниматься простым созерцанием, превратившись в большой не моргающий глаз и подобно буддийским монахам избегать убивать даже насекомых, включая шныряющих по вашей кухне тараканов. Достичь высшей ступени духовного просветления, впасть в состояние нирваны, слиться с совершенным сущим. И, что самое важное, прекратить при этом о чём бы то ни было сожалеть.

 

А что этому противостоит? Личные амбиции, карьерные устремления? Деньги, необходимые для того, чтобы оплачивать газ, воду, отопление? Ерунда, от всего этого отказаться сравнительно легко, поголовье бомжей это ясно доказывает. Я понял, что не могу отказаться от её голоса в трубке телефона. Только её слово выхватывает меня из темноты без пространства, без времени и без меня самого. Вы знаете, это, конечно, звучит нелепо, но вот я думаю, вдруг то слово, которое «было сначала», было на самом деле женским словом? Ведь Бог мог говорить разными языками…. И чтобы его услышать, мне нужно всего лишь набрать известный номер телефона. Так чего же я умничаю, между чем я выбираю? Звонить, немедленно звонить! (Бросается к телефону, опускается перед ним на колени и начинает нажимать кнопки). Сейчас, сейчас… Право же, что это я…. (На весь зал слышны гудки телефона, трубку долгое время никто не берёт. Потом раздаётся сигнал автоответчика, и женский голос быстро проговаривает: «Вы позвонили по телефону 1234567, перезвоните позже или оставьте сообщение после сигнала». Раздаётся сигнал. Человек продолжительное время стоит и держит трубку, потом тихо кладёт её и садится на пол).

 

Ну вот, чем вам не слово…. Вполне подходяще: мне автоответили. Вы думаете, что не будь там автоответчика, все было бы иначе? Я и сам так думал ещё минуту назад, но это неверно. Всё наше с позволения сказать «общение», сводится к механическому обмену готовыми фразами, и неважно, кто вам ответил, человек или автомат, разницы нет никакой. Вот вам наглядный пример крушения ещё одной иллюзии, а вместе с тем и иллюзиониста.

 

Боже (охватывает комнату взглядом), а как мне хотелось отсюда выбраться, выскользнуть моллюском из этой тесной раковины. Ох, душно мне, душно!!! Проклятая тюрьма!!! (Хватает со столика жестяное блюдо, на котором навалены фрукты, и начинает лупить им об пол. Фрукты рассыпаются в разные стороны). Охранник! Выпустите меня!!! Выпустите меня!!! (Далее, диалог, где он говорит то за «охранника», то за самого себя).

- Чего орёшь?!

- Выпустите меня…

- Выпустить тебя? Ну, хорошо. Иди.

- Как? Вот так просто я могу идти?

- Да! Убирайся!

- Но… я не могу…

- У тебя паралич?!

- Нет, я здоров, но я не могу… Помогите мне, проводите меня.

- Я охранник, а не поводырь. Я тебя последний раз спрашиваю, ты уходишь или нет?

- Не могу…

- Тогда сиди смирно и не ори!!!

- Да…

- И ещё вот что. Фрукты, что ты разбросал, немедленно собери. Не в хлеву.

- Хорошо…

 

(Начинает ползать по полу, собирая рассыпавшиеся фрукты обратно в блюдо. Аккуратно ставит блюдо на стол). Самая надежная тюрьма, это та, в которую ты сам себя посадил, в которую ты превратил свою жизнь. Вот ведь парадокс: сначала, человек ищет самого себя, потом от самого себя бежит. Безуспешно. Поэтому, блаженны те, кто не ищет, не думает!!! Низкий им поклон!!! А поганым отщепенцам: словоблудам, да бумагомаракам, философам-импотентам стыд и срам!!! Всё тянутся своими слюнявыми ртами к запретному яблоку, от которого их усилиями остался уже один огрызок. Лучше, вкушайте от сидра. Если нет под рукой сидра, замените его чем-нибудь другим, можно и покрепче! Выпивайте! «что судьбы вам дряхлеющего мира?!» И пусть у вас помутится в голове, вместе с тем всё вокруг окажется предельно ясным. Вопрос, «быть или не быть», можно разрешить одним махом: да быть, но только в пьяном виде!!! Жить - в пьяном виде, любить - в пьяном виде, плодить в пьяном виде и, наконец, когда станет совсем худо, дать другим выпить у себя на поминках. Я горд, что родился и живу в стране, которая лучше других воплощает этот принцип. Истина в вине. (Идёт к бару, достает бутылку и фужер, наливает его доверху). Вот так… Ваше здоровье, прост! (Выпивает залпом, морщится, но не закусывает). Ух, хорошо, а ну-ка, пожалуй, ещё, чтобы уж точно пробрало. (Снова наливает). Как говориться, «желаю, чтобы все…». (Опрокидывает в себя, содержимое фужера, берёт с блюда яблоко и с хрустом закусывает).

 

Истина и спасение в вине, но не только. Ещё и в маскараде, в карнавале. Когда не в меру экзальтированный поэт начнёт вам жалиться, что вокруг де одни маски, скажите ему просто, что он не умеет веселиться. Ишь, пришёл гнусавить и портить людям праздник. Пошёл прочь! (Чувствуется, что говорящему ударило в голову). Настоящих лиц ему захотелось, чтоб потом стошнило. У нас тут музыка, кхе, кхе (сально посмеивается) прикольная, туса, девочки, а он пришёл маски сдирать. Лучше одень свою да мистифицируй от души. Не лезь ты за кулисы: театр-то прежде всего на сцене. Мы все играем и не что-то и не о чём-то, мы играем просто ради игры, нам некогда и мучительно думать, к чему это всё. А ты (тут он подходит к зеркалу и обращается к самому себе тыча пальцем в отражение), ты всего лишь неудавшийся пьеро, ты даже не смешон и не жалок, ты просто отвратительно играешь, потому что ты слишком высокого мнения о своей роли, которая на самом-то деле ничем не лучше остальных. Играй хоть в правдоискателя, хоть в богоискателя, хоть в святого, но не забывай, что при этом ты такой же шут, как и все. Во всём должен быть элемент сатанинского сарказма, а всё это болезненное стремление к чистому источнику, все эти блуждания в лабиринте собственного мозга, все эти сомнения, поиски, вся эта жажда несбыточного и потустороннего, того что не от мира сего, и что мешает мне схватить обыкновенную земную спелую женщину, так сказать, за живое – все это перечёркивается одним глумливым жестом.

 

(В возбужденье подбегает к двери туалета, открывает её и дергает за ручку унитаза). Вот, вот, так с этим и надо поступить. В добрый путь! Продолжает неистово дёргать ручку. Слышен шум бегущей воды. На его фоне он устало оседает на стульчак и, подпирая рукой голову, как бы невзначай принимает позу роденовского «Мыслителя». Проходит некоторое время, вода набирается в бачок, человек сидит недвижим. Потом раздаётся громкий звонок телефона: один, второй…).

 

Меня нет. (Устало повторяет человек, не меняя позы. Телефон продолжает звонить). Меня нет! (Еле сдерживая гнев. Телефон звонит). Меня нет, нету, все кончился, оставьте меня в покое!!! Хватается за ручку двери и с хлопаньем запирается в сортире. Слышен закрывающийся шпингалет. Телефон ещё какое-то время настойчиво продолжает звонить, потом умолкает. Тишина. Потом открывается дверь, и человек выходит из своего убежища. Медленно направляется к столику, где стоит телефон).

 

Кто я? К чему я? Я заперся в своей комнате, чтобы уйти от суеты, всеобщей глупости, и спокойно поразмыслить над этими вопросами, дать себе ответ. И к чему я пришёл? К тому, что меня попросту нет. Есть вопросы, и есть замкнутое пространство комнаты, как один из вариантов ответа. Но меня нет ни снаружи, где я теряю себя посреди множества человеческих подобий, ни внутри, где я распадаюсь под собственным взглядом. (Опускается на колени и говорит телефонному аппарату).

 

Милая, кому ты звонишь? Номер, который ты набираешь – это номер моей комнаты, но это не мой номер. Знаешь ли ты мой номер, по которому можно мне дозвониться? Позвони мне, прошу тебя, и скажи мне, кто я. Дай мне любую роль. Я актёр, оставшийся без ангажемента, а играть самого себя, ты понимаешь, я не могу, поскольку этой роли ещё никто не написал. Скажи, и я буду кем угодно: делягой, учёным, твоим мужем, или твоим бывшим мужем, спортсменом, неисправимым курильщиком, бабником, рохлей. Я не смогу ясно объяснить, почему я готов доверится тебе безоговорочно. Наверно потому, что я люблю тебя. (Нежно гладит телефон, как будто это женская головка). Это, конечно, мелочь, но это все, что осталось у меня в карманах. Я нищий, в том числе и духом. Конечно, я ещё толком тебя не знаю. Но для того чтобы любить тебя мне этого, в общем-то, и не нужно. Ты, наверно, здесь вообще не при чём. Речь идёт только обо мне, то есть опять речь идёт ни о чём.

 

(Тяжело встает, подходит к окну, и, слегка отодвинув рукой штору, смотрит на улицу). Темнота и снег валит. Падает, падает, падает… (Не отрывая глаз от окна начинает читать стих.

 

И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

Желанья!.. что пользы напрасно желать?..

А годы проходят всё лучшие годы!

 

Любить… но кого же?.. на время не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и всё там ничтожно…

 

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, -

Такая пустая и глупая шутка…

 

(Молчит. Потом медленно произносит). Знаете, я вам соврал. За окном нет никакой темени, ни снега. Сейчас вообще ранняя весна, и не ночь, а вечер. Просто в последний раз, когда я в это же время смотрел в окно, там уже стемнело. Это было так недавно, что я даже не успел заметить, как день прибавился. Сколько же во мне произошло метаморфоз, за такое короткое время! А сколько ещё будет. Все мое житие-бытие даже не игра, а одна большая мистификация, череда превращений, попросту говоря, фокус. При этом никаких двойных днищ, люков в полу или ухищрений с зеркалами. Тут всё дело в пальцах и в руках. Ловкость божественной десницы и никакого мошенничества. Моя комната – это своеобразный волшебный ящик фокусника, где становлюсь то легким голубем, то кроликом. Чтобы не быть голословным я сейчас сам покажу вам фокус, а то можно подумать, что я всего лишь реквизит. (Начинает ходит по комнате: переносит торшер с одного место на другое, отодвигает кресло, поправляет журнальный столик. Потом то и дело оглядываясь по сторонам, все ли он сделал правильно для предстоящего фокуса, подходит к боковой стене). Ну, вот теперь вроде бы всё готово. Господа, внимание!!! (Нажимает на выключатель, и весь зал погружается во тьму. Так проходит двадцать или тридцать секунд. Потом в зале включается свет всех ламп. Перед глазами зрителей опущенный занавес. Спектакль окончен).