«Завтра познает любовь не любивший ни разу,

И тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь».

А.Х. Гранд «Любовь и разум».

 

«Два года я обхожу стороной эти дороги, этот проклятый парк и маленькое, душное кафе, в котором когда-то встретила тебя. Нет, прошло намного больше времени. История длинною в вечность оставила лишь чёрную, прожженную дыру в сердце, так и не закончившись. Она заживает с каждым годом, просто тухнет.

В этом кафе всего три столика и ужасно накурено. Я помню тот день, ненавижу его и боготворю. Как и ты. Мы сидели у стены и пили мартини. Мы смеялись и веселились, пели песни, потому что кроме нас в кафе не было больше никого. И тут зашёл ты. Боже, зачем? И кто знал, что я подойду к тебе и приглашу за наш стол, лишь потому, что мы были пьяны, и нам хотелось приключений. У тебя было смешное имя, маленький рост, и похож ты был на опасного, белого питбуля. Ты мне не нравился, но ты был единственным мужчиной в радиусе этого «гигантского» кафе. Я никогда не знакомилась подобным образом. Никогда. Я должна была догадаться, что это что-то значит. Но буквально с той самой минуты, когда я к тебе подсела, всё закружилось и понеслось с такой скоростью, что я не успевала листать дни и поражаться. Мы были актерами. Играли в любовь. Талантливо и дерзко. Вот только кем был написан сценарий? Я бы его убила.»

 

Яна смотрела на себя в зеркало, кутаясь в длинный шарф. Он был удавкой, лапами прогнившей печали. Душил, нежно, но верно. Так, как душит прошлое…совесть…память…

 

«Моя боль переросла в хроническую…» Сжав в руках зонт, девушка вышла на улицу. «Я помню намного больше, чем мне кажется. Картинка за картинкой перед глазами проносится история нашего романа. Я могла бы сказать, что помню всё, если бы мне не было так страшно и…больно. Я хотела бы сказать, что сожалею или ненавижу, если бы страх и боль не заковали мою душу в цепях прошлого. Я первая позвонила, нашла тебя. Зачем? Глупо, да, теперь не важно. Так нужно было…кому-то…Я нашла, я пришла. Я поддавалась, я писала тебе стихи. С ума сойти! А ты сжимал мои руки, словно искал меня всю жизнь, а нашёл, увы, поздно…или рано…или глупо, кто знает!? Твои глаза горели дико, а слова звучали сталью: «Обещай, что будешь только моя! Моя! Кроме него…моя!» Кроме него…Эх…Да что я. Он далеко, часто, практически постоянно. Я обещала, и ты обещал, что…кроме неё…будешь только мой. Безрассудство! Именно! Но, Бог свидетель, я не хотела. Я пыталась. Я понимала, но…кто-то придумал по-другому».

 

Яна шла по опустевшей улице, сжимая в руках зонт. По щекам стекали капли холодного осеннего дождя, попадали за шиворот, щекоча шею. Но осенний холод её грел, отогревал ледяную душу. Она хотела расплакаться. Она должна была. Но не могла. И дождь был ей прикрытием, он имитировал слезы. Имитировал и скрывал, от неё же самой, те горячие капли, которые неожиданно сливались с небесной водой.

 

«Я постоянно себя спрашиваю, что это было? Опыт? Судьба? Рок? Сейчас мне кажется, что я и не любила вовсе. А тогда …ты был готов на всё, лишь бы я была рядом…Я была готова на всё, лишь бы чувствовать тепло твоих рук. Зависимость? Да. Да! Мы были наркотиком друг для друга. Я сходила с ума без тебя, ты сходил с ума за мной. В тот день…твоя сестра вышла замуж,…в ту же ночь, первую, нелепую, самую долгую и важную…я тебя ждала. Я знала, что ты придёшь, вырвешься, кто-то мне об этом уже нашёптал. Я знала, чем всё закончится, я знала, зачем ты едешь, вот только вышло всё не по твоему плану. Всё вышло из-под контроля раньше, чем тебе кажется. Именно тогда, в ту праздничную и роковую ночь, ты ничего не понял, ты даже не заметил, как кто-то прицелился в твоё сердце и…попал…И сколько бы мы себя не убеждали, что это был только секс, правда давит где-то под сердцем до сих пор».

 

В такую погоду люди сидят дома и пьют горячий чай, прижимаясь ближе друг к дружке. В такую погоду даже собака не сунет нос за порог. Яна обходила огромные лужи, высматривая в них своё искажённое отражение. Зонт по-прежнему служил ей лишь тростью, а старые чёрные вороны понимающе каркали вслед.

 

«Ах осень! Теперь ноябрь для меня заколдован тобой навсегда. Первый снег и эти лужи, мех и слякоть пахнут тобой, этой историей, нашей страстью…Я слышу, как бьётся твоё сердце. Чёрт! Закрываю уши, виски пульсируют, а в них…бьётся твоё сердце. Я помню твой смех, и твои глаза. Я помню, как ты говорил, и что ты говорил. Я помню, как ты целовал мои руки. Господи, как ты целовал мои руки! За эти мгновения я готова отдать всё».

 

Мимо проезжали одинокие машины, разбрызгивая грязную воду по сторонам. Кто-то спешил к кому-то. Только она шла, задравши вверх голову и зажмурив глаза. Воротник пальто уже почти весь промок, а холод оставался только внутри.

 

«Ты открыл для меня многое. Я подарила тебе сокровенное. Я обожала с тобой говорить. Я могла слушать тебя сутками. Я любила тобой любоваться. Я любила в тебе всё. И с каждым днем во мне росла чёрная тьма, застилая рассудок и нарушая всё законы. Во мне тлела ревность. Не та, с которой ты сотни раз с криками покидал мой дом, хлопая дверью, а через двадцать минут возвращаясь назад, с которой ты мчался за мной по холоду, хватая меня на руки на ходу и не давая уйти, с которой ты выкручивал мне руки, напивался, вел долгие беседы, с которой шёл за мной по пятам через весь город, чтобы в конце пути прижать к себе, извинятся, когда и в твоей душе демоны выращивают боль. Эта ревность была атомной бомбой, и отсчёт времени определили мы с тобой. Ты боялся того, что таила я. Меня пугало то, о чём молчал ты».

 

Яна пересекала мокрую площадь с потухшим маленьким фонтаном, уткнувшись взглядом в точку на горизонте. Она шла по этой точке последних несколько сотен метров. Потом, прищурившись, словно стерпев дикую боль, усмехнулась и опустила глаза на скользкий асфальт.

 

«Сколько слёз пролилось за тобой,…Сколько грёз я готова была воплотить! Сколько смелости и отчаяния придавала эта любовь! Боже мой! Тогда я выплакала всё, что во мне накопилось. После этого я не знаю, что такое рыдания и сумасшествие. Ради чего? Ты помнишь? За что? За что ты так меня наказывал? За что страдал сам? Глупый,…за любовь…за то, что клокотало в груди яростью ядовитого скорпиона – твоя безрассудная ревность, слепая и бешеная, защита от собственной слабости. Ты боялся меня любить…

Уже тогда опасность повисла над нами черным ореолом. Твои глаза не могли скрыть страха и безвыходности. Мне было жаль тебя, и жаль себя. Мы оба попались в одну ловушку. Я стала бояться себя… Я чувствовала, что эта любовь перерастает в безумие, которое ещё чуть-чуть и толкнёт меня в бездну жестокой мести. Ничего разумного меня не связывало тогда с окружающим миром. Я бредила тобой. Это был азарт игры, в которой я должна была найти и победить. И я нашла…»

 

Яна свернула с центрального проспекта в глухой переулок. Она умышлено искала узкие, пустынные улочки, всецело заполняя их своей обуглившейся болью.

 

«Но ещё до того, как я нашла, и мы все проиграли,…ты был моим Богом. Ты был рядом в такие моменты жизни, которые остаются в памяти ярким чёрным пятном – смерть близких. Они, как негативы, лежат в огромном письменном столе памяти в самых крайних ящиках, готовые в любую минуту вырваться и в очередной раз поразить свой болью. И в них есть ты! Чудо? Наверное. Ты просто был рядом. Ты просто болел вместе со мной. Я просто тебе верила и в тебе искала защиты, хотела скрыться, спрятаться от всего мира. И я могла…даже когда ты был далеко от меня».

 

Она, не останавливаясь, прикурила сигарету, которая через несколько минут потухла от дождя.

 

«А потом было лето, попытка расстаться, образумиться – смешно. Два месяца разлуки, тишины и страданий. Игра в кто сильнее, кто дольше выдержит. И ты проиграл. А я ликовала и радовалась, как ребёнок. В сентябре всё в том же кафе ты провел пальцем вдоль середины стола, определяя мнимую ватерлинию, и провозгласил, что ближайшая ко мне часть стола – моя территория, а к тебе – твоя, и что мы не можем её пересекать. Я смотрела в твои глаза, но постичь всю глубину твоего горя я не могла. Я была чересчур поглощена собой. А ты молчал. Так мы сидели, обманчиво на расстоянии друг от друга, в то время, как наши души истерично бились в объятиях. Но ты опять проиграл, сдавая свои позиции и прижимая мои руки к губам, ты признался, что не можешь без меня жить. Зачем? Зачем ты позволил слабости восторжествовать?»

 

Выбросив потухший окурок, Яна натянула шарф до самых ушей, смахнула с лица и чёлки дождевую воду и, снова свернув, зашагала вдоль старого городского парка.

 

«Ты называл Её моим именем. Я называла Его твоим именем. Ты ничего не обещал, лишь случайно забывал у меня свои вещи. Ты не отвечал на Её звонки и мигом стирал сообщения. Ты никогда о Ней не говорил….потому что я всё знала сама…Мои просьбы и истерики, уверения и клятвы отзывались жгучим огнём боли и страдания в твоей душе. Я хотела тебя! Я хотела, что бы ты был только моим…Я ещё не знала, что во мне говорило сумасшествие, а не здравый смысл. Ты был осторожней, проницательней, скрытней. Я загнала тебя в тупик, но билась о ту же стенку...

Когда-то меня привлекала в тебе опасность, опасность маленького, белого питбуля, черного, ядовитого скорпиона. Ты был непредсказуем, внезапен, молчалив, жалил глубоко и больно, и только глаза горели всеми чувствами и эмоциями, которые раздирали тебя изнутри. Позже я поняла, что ты не больше, чем ласковый и нежный зверь, которого я давно уже приручила. И твоя опасность по сравнению с той, что росла во мне, была просто легким негодованием».

 

Она шла уже очень долго, осознанно огибая то место, куда влекла её душа. Она опять повернула и вышла на ту же площадь с потухшим фонтаном, что переходила в широкий, красивый проспект, и замедлила шаг. Дождь практически закончился, но это не имело значения. Яна шла по кругу.

 

«Я много думала. Я обдумывала каждый день все возможные и невозможные результаты, шаги и последствия. Я прокручивала в голове событие за событием, которые спустя несколько месяцев стали реальностью. Я предчувствовала. Кто-то меня об этом просил… Я хотела Её узнать…

В октябре я как одержимая обзванивала все зоомагазины города. Я искала тебе подарок на день рождения. Я готова была потратить любые деньги, я согласна была ехать куда угодно, лишь бы найти то, что так хотела тебе подарить. Я знала, что этот подарок останется с тобой на всю жизнь, что таких подарков тебе не сделает больше никто, и что вместе с ним я навсегда поселюсь в твоём доме. И я нашла. Я приехала в зоопарк, а навстречу мне вышел сутулый парнишка с длинными засаленными волосами. Он подошел ближе и вытащил из-за пазухи пластмассовую коробку, открыл её и мои глаза засверкали диким светом изумления и удовольствия. В коробке сидел скорпион. Живой, черный, с большими, широкими клешнями и острыми сегментами жала. Он был ещё совсем маленький и помещался на половину ладони. К тому же он готовился к линьке и выглядел достаточно неаккуратно и жирно. Но я была в восторге. Сунув парню деньги, я схватила коробку, прижала её к сердцу и вприпрыжку помчалась в офис, где отогревала малыша на батареи.

Ты принес его домой, объявив о том, что это подарок от друзей…Ты брал его на руку, а он спокойно поддавался, ты его не боялся, он тебя уважал, наверное, чувствуя, что где-то вы с ним родственники… После каждой линьки его панцири ты дарил Ей…

«Я не связываю это животное с тобой. Оно ни в чем не виновато». Так ты сказал мне в последний раз. Так ты в очередной раз мне соврал. Скорпион был жив, потому что ты любил его так же сильно, как когда-то любил меня».

 

Вновь следуя вдоль грусти осеннего парка, Яна остановилась и обвела взглядом пустые дорожки, опавшие листья и мокрые лавочки.

 

«А потом был ноябрь. Снова этот призрачный, невезучий месяц. Часы атомной бомбы отсчитали ровно год. Всё пошло не так. Что-то поломалось. Что-то давило на меня. Что-то родилось в тебе. Мы больше не ведали того, что твориться вокруг. Мы больше не верили себе и друг другу. Мы дошли до того момента, когда ошейник сдавливает горло с такой силой, что невозможно дышать, а любовь превращается в отчаяние, в безумие. Нужно было что-то решать, что-то делать дальше, двигаться вперёд. Хотя было бы лучше тогда просто отпустить, оставить, уходить, бежать, не оборачиваясь, молча, без единого слова. Но нет! Кто-то захотел поступить с нами иначе, затягивая петлю на шее всё туже и туже, сильнее и сильнее, и вдруг щелчок и взрыв... Я вспоминаю всё, что происходило потом, как во сне…

В тот вечер было холодно и тревожно. Воздух накалялся напряжением нервов и брожением алкоголя в крови. В тот поздний, пьяный, праздничный вечер и появился Богдан. Он сжимал в руках мобильный телефон, набирая цифры Её номера. «Привет. С днем рождения. Кто? Тайный поклонник». С этих слов всё началось. Она писала без устали два дня. Кто бы мог подумать, что один, поздний звонок от незнакомого человека повергнет в неудержимый шквал интереса и…доверия!!?!? Шок. Два дня он не отвечал. Она звонила, настаивала, провоцировала. И он не сдержался, но дал себе клятву – ничего лишнего, только узнать и понять… Клятву он нарушил раньше, чем начал умирать…»

 

Яна почувствовала, как холодный озноб прошелся по позвоночнику. Сжала пальцы до боли и нервно обернулась.

 

«Потянулись бесконечные дни и бессонные ночи переписки, разговоров, откровений, признаний и…лжи. Богдан – блестящий молодой адвокат; тонкий, талантливый психолог; нежный, чувственный романтик, умный и веселый – покорил своей идеальностью и загадочностью. Он возник из ниоткуда, но знал больше, чем Ей казалось. Он красиво говорил, мудро поддерживал, трепетно слушал. Он даже придумал себе амплуа – ангел-хранитель, и полностью ему соответствовал. Богдан долго ждал, когда Она его раскусит, когда все его переборы с ролью Её насторожат, и Она рассердится, а он просто исчезнет, как истинный ангел. Но этого не произошло. Цепи обмана и правды переплетались крепко и душераздирающе. Где-то на середине «игры» было уже тяжело сказать, кто в кого играет, он в Неё или Она в него. Богдан застрял в им же расставленных капканах. Он потерял контроль и ещё долгое время умывался собственным поражением и страхом.

Но перед этим Она открыла перед ним все карты…»

 

Снова площадь с окаменевшим фонтаном. Вдалеке – Старый театр. В лужах – тучи и гнилые листья. За спиною – тени несчастья. Шаг… и игла памяти…шаг …и игла в сердце…

 

«Она никогда его не видела, даже голос слышала всего несколько раз – они переписывались -, а спустя две недели уже любила тот образ, который он ей нарисовал...

Она красивая, даже очень. Карие, пытливые глаза, длинные, тёмные волосы, смуглая кожа, хрупкая, изящная фигура. Ты говорил, что мы с ней такие разные, полная противоположность друг друга. А мне порой казалось, что мы чем-то похожи...улыбкой…

Она заворожила Богдана. Без единого взгляда, без единого касания и вздоха. Чем? Искренностью, прозрачностью побуждений, наивностью и добротой. Именно тогда, когда он понял, что зашел слишком далеко и что интерес давно перерос в жалость и открытую симпатию, он совершил одну огромную ошибку.

Она сразила его своей чистотой. Всё складывалось так, как меньше всего он ожидал. Словно кто-то его вёл, словно кто-то ей сказал: «Ему можно доверять».

Она писала ему ежеминутно. Сообщение за сообщением, она заваливала его вопросами, взамен повествуя о себе. Она просто впилась в Богдана всеми фибрами своей души, словно не он за ней охотился, а она искала его всю жизнь».

 

Яна зашла в парк. Минуя промокшие от дождя лавочки, она направлялась к зданию летнего амфитеатра. Усевшись прямо на зелёную деревянную сцену, девушка достала последнюю сигарету.

 

«Странно? Было. А сейчас всё банально и просто. Она говорила о тебе. Много. Всё. Она восхищалась тобой. Она рассказывала, какой ты ревнивый, бешеный, просто невменяемый, как ты бил её ухажеров, а сам крутил с непонятными девочками романы за её глазами. А Она всё знала. Она верила, что ты никогда ей не изменял, не смотря на всякие глупые увлечения. Она любила тебя очень сильно. Кроме тебя у неё действительно не было никого».

 

Отсюда, из-за деревьев и облаков Яна видела то место, куда по-прежнему тянула душа.

 

«Она говорила о своем одиночестве, о друзьях, что были лишь призраками в Её жизни, о братьях, о семье, о мечтах, о боли и грусти, о надеждах и желаниях, о любви и сексе. Она спрашивала советов, делилась печалью, флиртовала, скучала. Богдан мог заставить Её рассмеяться, задуматься, не спать всю ночь. Она ему верила. Дико? Невероятно. Верила. Кому? Очередному призраку в Её жизни? Она предлагала Богдану встретиться, назначала свидания, ждала, но он не приходил. Почти на месяц его жизнь превратилась в письма, эмоции, интуицию и душевную истерику. Они общались на протяжении суток, день - где бы он не находился: в офисе, в кафе, с друзьями; ночь – почти до самого утра его телефон принимал Её сообщения. Она не могла им насытиться. Изредка он выключал телефон, потому что голова шла кругом, и он понимал, что если сейчас не закончит разговор, то разобьет телефон о зеркало в коридоре. Нервы сдавали. А Она, не долго думая, к нему привыкла и жаждала внимания каждый божий день, час, минуту.

Однажды ночью Она сказала, что приедет к нему на машине куда угодно. Богдан никогда не рассказывал о себе ничего. Она не знала, кто он, что он, откуда и что хочет. Он не желал встреч, даже разговоров по телефону. Отсюда любопытство съедало Её целиком. Она свыклась с тем, что он всегда рядом, что ему можно в любой момент написать, что он ответит и поймёт, что любит. Он говорил, что любит! Только любовь у него не такая, другая, особенная. И Она ему верила. Она хотела его видеть, хотя давно уже нарисовала себе образ и мечтала. В ту ночь Богдан признался Ей в одном – что у него есть…невеста. С этими словами он поверг Её в пучину горечи, разочарования и страха. Невеста? Тогда чего он хочет? Она его не понимала, в принципе, с самого начала. Ей было просто с ним хорошо…говорить…

Богдан зажимал руками голову и жмурил глаза. Боже мой! Она невыносима! Она несчастный человек, одинокий, которому просто даже не с кем поделиться мыслями. Она с жадностью готова поглощать слова Богдана, открываться ему и любить, потому что он первый, кто смог Её понять, услышать, вознести до небес. Глупо? Обидно. У него не поднимались руки, он долго не мог себя заставить вонзить кинжал Ей в сердце, а ведь его никто не подталкивал на это, никто не заставлял. Он мог ещё тогда выключить свой телефон для Неё навсегда и больше не возвращаться. Тогда ни о чём не пришлось бы жалеть. Но кто-то вел его, а он слепо поддавался на зов сердца. Всё шло как по маслу, словно так, как и должно было случиться. И в один прекрасный день Богдан заговорил обо мне,…о нас с тобой…»

 

Яна резко подняла глаза в небо. Там высоко летел чёрный ворон. Летел прямо на неё, стремительно, приближаясь всё ближе и ближе. И глаза у него были дикие и страшные, налитые ненавистью и злостью. Он летел, чтобы уничтожить её навсегда. Ещё секунда и птица вопьётся клювом ей в горло. Девушка вздрогнула, и асфальт перед застывшим взглядом стал самим собой, приобретая форму и цвет. Он был мокрый и пах гнилью. Она посмотрела наверх с опаской и, выдохнув, направилась к выходу из парка, случайно оставив зонтик на сцене старого, летнего амфитеатра.

 

«Зачем? Тяжело сказать. Нет, у него была цель. Нет, не цель - мотивации. Даже нет, оправдания. Ему было Её безумно жаль, и он хотел открыть Ей глаза на правду. Он начал мягко и издалека. Но стоило только заикнуться, как Она уже рвала на себе волосы, вопрошая о полноте фактов и абсолютной правде. Сдержать Её было сложно, но ещё сложнее было сдержать себя. Психологическое напряжение накалилось до предела. Она рыдала и говорила, что давно хочет с тобой расстаться, но у Неё нет поводов и доказательств; и что Богдан Ей должен помочь избавиться от тебя, рассказав Ей всю правду; что Она так устала ото лжи и лицемерия, что больше не может всё это терпеть. Богдан сдался. Он переживал мучительнее, задыхаясь от каждого Её слова. И тут один за другим начали всплывать эти ужасные факты: что в тот праздничный день свадьбы твоей сестры ты одел Ей на пальчик колечко и сделал предложение…В шутку? М-м-м… Что свадьба ваша откладывалась на год…Что вместе вы уже шесть лет…Что семьи ваши вам построили дом…Что ты…бил…Её…из-за ревности, зажимая руки за спиной до боли и изнеможения, что бы Она «чистосердечно призналась»…бил по лицу за «ложь», которая ни разу не слетала с Её уст… Напивался и уходил, бросал…Что вы не разговаривали по несколько месяцев… Что ты давно перестал решать Её проблемы и помогать…Что в день Её рождения ты ушёл с друзьями на другой праздник, лишь поздно ночью, одумавшись, притащил «пьяный» букет роз…И самое ужасное, что Она никогда об этом никому не говорила. Богдан был первым, кто узнал о том, что в ваших отношениях давно образовалась гигантская трещина. Она умоляла Богдана сохранить в секрете все Её слова, кем бы он ни был, ведь он – Её ангел-хранитель, и он обещал. Она со слезами на глазах просила рассказать Ей ВСЁ. И он рассказал…

Рассказал, что встречаемся мы с тобой больше года, что живу я К..., а познакомились мы в институте,… «Какая она?» Полный горечи и отчаяния, Богдан не знал, что ответить…Он опускал слишком много моментов, которые просто убили бы Её сразу: что в ту роковую и праздничную ночь твоя сестра выходила замуж, а ты, одев Ей на палец кольцо, через несколько часов уже спал со мной в моей постели; что о нашем романе знали все, и ты не скрывал меня ни от кого; что скорпиона подарила тебе я; что мы каждый день проводили вместе, а каждую ночь, которую ты не ночевал дома, ты был у меня;… что ты любил меня,… сильно и страстно…

После долгих признаний, ударов, слёз и истерик, Богдан впал в депрессию, а Она попросила достать мой номер телефона...»

 

Площадь…фонтан…одинокая тень мелькнула за деревьями и исчезла в дымке неба…поворот…

 

«Спустя два дня, поздно вечером я получила сообщение от Неё с вопросами и угрозами. У меня был шок. Лучшая защита – нападение? Она была жесткой и упрямой, говорила твёрдо, но как-то уж совсем по-детски. Я ждала другого. Я ожидала более решительных действий – звонка, встречи, разговора. Но Она продолжала только писать, пока моё волнение не переросло в полное равнодушие. Я рассказала тебе о том, что Она пишет мне, угрожает, что я боюсь и всё такое, на что ты ответил обрёченным, глухим, безжизненным голосом: «Она ничего тебе не сделает. Успокойся». С того дня тревога поселилась в моё сердце на два с половиной года. Я не могла найти себе места. Я не могла контролировать ни тебя, ни себя, никого. Мир сходил с ума! А ты понял, что кто-то открыл Ей правду. Бесконечные разговоры, ссоры, вымогания, шантаж, но Она не могла тебе объяснить, кто Ей сказал, ведь Она сама этого не знала. Она любила своего ангела, и ангел знал слишком много Её секретов. Она не могла его выдать, и просто не хотела терять нового, лучшего друга. Она им дорожила. Тогда, наверное, даже больше, чем тобой.

Закрутилась интрига. Ты искал ту крысу, которая предала тебя. Ты подозревал меня, моё окружение, и свою компанию. Ты подозревал всех. Я пыталась оградить своих друзей ото лжи и грязи. Я знала, кто ей пишет, и что. Ты мог только догадываться и вычислять. Она попеременно писала мне и Богдану. Мне – холодные и устрашающие предупреждения и обещания, Богдану – слезливые, сопливо-обречённые страдания и огорчения. Ты впал в дикий страх, закрылся в себе, и просто терпел. Мне было ужасно жаль Её, и я ненавидела тебя. За что? Не спрашивай. За свою глупость. Я обвиняла тебя во всем: что ты заставил страдать меня, Её, себя, и что в итоге тебе так и не хватило смелости во всем признаться. Ты молчал. Богдан затих, ушёл в подполье. Он не знал, как и кому помогать. Его уверения и обещания увенчивались лишь Её проклятиями и истериками. Она звонила и кричала, что покончит с собой, и обвинит в этом весь несправедливый мир. Шутки? Несерьёзность? Богдан не мог Её бросить и не знал, что делать дальше. Он зашёл в тупик».

 

Парк…амфитеатр…Яна подобрала свой зонт, который так и лежал бесполезно и нетронуто на том же месте, и злорадно ухмыльнулась.

 

«Атмосфера накалилась до предела. Твои и мои друзья разделились на тех, кто «за» и тех, кто «против», вот только не понятно было «за» и «против» чего и кого? Я не знаю, что творилось у тебя дома. Я не знаю, о чём и как вы говорили и решали. Я не знаю, как себя повел ты, Она, ваши семьи. Но я чувствовала. Я чувствовала всё это определённо верно. Интрига затянулась, и я была уверена, что никто никогда её не развяжет и не поймёт. Никто не знал правды, и даже не мог догадываться, что же на самом деле происходит…

Да, мне было страшно. Ужасно, безумно страшно! Но…потом. А тогда перед глазами висела пелена безрассудства и наваждения. Я не могла сказать точно ничего: ни почему я так делаю, ни что меня толкает на это, ни за что, кого и зачем – ни на один вопрос я не отвечала. Я просто интуитивно искала воздуха, чтобы окончательно не свихнуться.

И вот однажды я просто позвонила Ей сама:

«Привет…Оль, прости…Да, я знаю, кто тебе писал…Ам…понимаешь, я не хотела сделать тебе больно…да, звучит банально…Ничего не изменить. Я никого не обвиняю. Хотя мы виноваты все…И Он, и я…и ты… Глупо получилось. Я не хотел его отбирать, забирать…Я всё знала, он ничего не скрывал от меня, ничего не обещал…Я хотела, что бы ты знала правду. Зачем?...Чтобы пережить это сейчас, а не потом…когда возможно будет поздно. Пускай…Пуская я сука. Но ведь я не первая…и не последняя в его жизни…Мне стало жаль…Я не знаю зачем, я это сделала…Я хотела узнать, понять…Он такой человек. Он делает то, что хочет, понимаешь, и с ним трудно спорить…В общем…Это я тебе писала…Богдан – это Я. Я придумала его, я писала с другого номера под этим именем….Прости…но я ни слова тебе не соврала, я не хотела сделать тебе хуже…Никто, кроме меня твоих слов не видел и не слышал…И всё, что я обещала, я сдержу. Всё это останется между нами…Прости, слышишь…Но дальше так не могло продолжаться…Нужно было что-то решать. Почему я не ушла? Я хотела, веришь? Правда, я не хотела вот так вот, играть вторую скрипку, не хотела разбивать, что-то у кого-то отнимать, но так получилось…Так сложилась судьба…Мы сто раз расставались. Я клялась, что не вернусь и всё забуду. Раз так произошло, значит так нужно было. Для вас. Ты же сама мне …Богдану…рассказывала, что всё давно уже не так, что тебе нужен был только повод, что у тебя нет доказательств, что ты безумно страдаешь. Я тебе поверила. Пусть это звучит дико и абсолютно абсурдно, но я хотела тебе помочь…Я правда хотела сделать лучше. Ты просила…Ты не знала…Да, я не Господь Бог, что бы вмешиваться в судьбы людей и что-то решать, но эта история касалась и меня…Я видела и знала всё про него…Я любила…Прости…Я хотела, чтобы он был моим, да. Но сейчас во мне говорит не злость, ревность или чувство мести…Я не знаю…Не знаю, как тебе объяснить. Ты сама всё понимаешь, сама решишь. Пускай я останусь виноватой, но когда-нибудь ты поймёшь, почему всё это правильно…»

Я говорила долго, переливая из пустого в порожнее. Я сто раз до звонка прокручивала в голове все те слова, которые хотела сказать, и всё получалось так логично, а потом в один миг всё перемешалось, и я их забыла. Мне трудно было говорить, чувствуя, как на той стороне Она задерживает дыхание и слёзы. И странно: до последнего момента я считала, что поступаю правильно, что так нужно сделать, а когда Она взяла трубку, меня одолел шок и сомнения, я испугалась и, наконец, поняла, что делаю самую огромную из всех уже совершенных ошибок. Но я говорила, долго и невпопад, признавалась и пыталась утешить. Кого? Себя.

Мой монолог закончился гудками в телефонной трубке. Я стояла посреди улицы. Мимо ходили люди, ездили машины. Солнце вовсю заливало крыши домов, отбрасывая причудливые тени на снег под моими ногами. День стоял чудесный, теплый и светлый, а над ним с дьявольской улыбкой нависала пустота. МИР РУХНУЛ. Я простояла так очень долго, а потом пошла…навстречу своему ужасу и это дьявольской пустоте».

 

Яна уже долго стояла на одном месте. Перед ней возвышалось здание, то место, куда тянула душа, но она продолжала стоять, упершись окаменевшим взором в землю, и не решалась зайти.

 

«Мир рухнул. Всё потеряло значение. Всё вокруг поблекло и сморщилось. Наступила вечная темнота, а за моей спиной появились те призраки, которые теперь тихо следуют по моим шагам, где бы я не была. Они перешептываются. Их шепот похож на монотонный плач мертвой души. Они мои – призраки из моих кошмаров.

Что было потом?...Я не знаю. Всё потерялось. Я, ты, все те люди, которые нас окружали и имели значение, Она, слова, звуки, краски. Как будто я долго-долго кружилась в водовороте, а теперь просто потеряла сознание.

Я ПРЕДАЛА…тебя…Её…себя…любовь…

Пол года я жила в страхе, с чувством бесконечной вины. Меня ничего не интересовало. Я ни с кем не общалась. Я видела одни и те же сны, слышала одни и те же голоса. Я сходила с ума….

Мы повязаны одной болью…Мы все проиграли,…мы всё потеряли…

Через год ты прятал глаза под очками, чтобы скрыть пустые глазницы. Синяки под глазами, неестественная худоба, бледность, искусанные губы – наркотики. Ты говорил тихо и кратко, бесстрастно и холодно. Ты смотрел в одну точку и не видел ничего. Ты был полужив, полумёртв. Я прятала глаза под очками, чтобы скрыть свои слёзы и страх. Я держала руки под столом, потому что они исходили мелкой дрожью. Я хотела провалиться сквозь землю, я хотела броситься к твоим ногам и молить о прощении,…ведь я до сих пор тебя любила…Я собственными руками убила твою душу. Мне не было прощения. Это был приговор. Я НЕНАВИДЕЛА себя. Я ПРОКЛИНАЛА этот мир. Я стыдилась за то, что всё ещё ЛЮБИЛА.

Отрешённо, без слов: «Прощай навсегда».

Хотелось кричать до изнеможения…от безысходности, оттого, что уже НИЧЕГО нельзя сделать, изменить…вернуть…, когда я смотрела тебе вслед, и твоя тень растворялась в толпе. И только призрак за моей спиной монотонно и мертвенно шептал твоим голосом: «Я любил. Я хотел дать тебе всё, но тебе не хватило терпения. Ты же знаешь, что всё само собой развалилось бы, тихо и спокойно. Тебе нужно было всего лишь подождать…совсем чуть-чуть. Ты так долго ждала…и не выдержала. Я не виню тебя ни за что. Я сам виноват. Я построил всё так, что страдали все. Я дурак. Я не имел в целом ничего и всё это дружно потерял. Я жалею о том, что сильно больно. Я жалею о том, что не мог сказать тогда, когда нужно было говорить. Не мог признаться Оле, не мог открыться тебе. Я сам сходил с ума. Я не знал, что мне делать. Я не мог делать выбор. Я полагался на время. И что? Да, я подозревал, что всё так и закончиться. Боялся, но шел. Я любил тебя. А это не входило в мои планы. Я хотел быть с тобой… Но всё уже позади.. И слава Богу. Я пережил. А думал, не смогу. Я нашёл выход. У меня их было даже два: сойти с ума или заморозить собственное сердце. Я выбрал второй. Теперь я не чувствую ничего. И так легче. Похоже на смерть. Даже если бы я и хотел, я больше не умею…любить… »

Остался пепел, груда льда и море крови…»

 

Она сделал шаг, и подняла глаза. Между парком и площадью, среди высоких деревьев стояла старая, небольшая церковь. Её стены давно обшарпались, а купол потерял первозданный блеск, но эта церковь была её откровением. Сюда приходили только те, кто знали о ней на протяжении многих лет. Яна заворожено упиралась взглядом в дверную ручку, пока, дернув за неё, не оказалась внутри маленького, пустого помещения, где стоял полумрак, и пахло ладаном. Перед ней возвышалось распятье, а перед ним стояли свечи. Они горели ровно и мерно. Много, много свечей. Яна медленно подошла ближе, и в первый раз за столько времени, которое казалось ей вечностью, почувствовала, нет, услышала…тишину…за своей спиной и в своей голове. Её душа обернулась назад и увидела, что призраки страха остались за дверями. Потом, скользнув вперёд, склонилась перед распятьем и зарыдала.

 

«Завтра познает любовь не любивший ни разу,

И тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь».

А.Х. Гранд «Любовь и разум».