Плюшевый город.

 

 

Я потерялся. И я голоден. Но что именно произошло со мной? Я напрягаюсь до предела, слышу, как, подобно шестеренкам, в моей голове шелестят мысли и… ничего. Лишь пустота. Нет, одну секунду, все-таки что-то есть – я кончиками пальцев достаю мысль: вот оно! Я вспомнил - я сижу сейчас в ресторане, что находится близ воскресных прудов, на Брайтон-Лу, да-да! Так и есть. Вот передо мной обветшалый стол, край его изъеден термитами, на столе - розовая бутыль, но что в ней? Ах да, в ней бурбон - помнится, я сам заказал. Вот мои собственные руки наклоняют бутыль и наполняют стакан, до ушей доносится тихое клокотанье. Бутылка снова стоит на месте, а я чувствую, как жидкость прожигает мне внутренности. Поднимаю глаза и всматриваюсь сквозь громадную витрину на всю стену около себя - мой взгляд попадает на улицу, где люди, странно скрючившись, бегут взад-вперед. Некоторые прикрываются куском пластмассы, иные держат над головой всякую всячину: газеты, журналы, сумки, а те, у кого не оказалось ничего, прикрывают темя голыми руками. Зачем они это делают? Что происходит там? Я пытаюсь найти объяснение в своей голове, щупаю темную пустоту и - вот оно! На улице идет дождь, вот причина. Проста и банальна.

Может статься, все имеет причину и обусловлено чем-то извне. Может быть Богом, может быть, иными теоремами, которые я не берусь даже обдумывать. Тогда какова причина, из-за которой я здесь? Почему я сижу за этим столом? Снова безмолвие. Тяжелый осадок навевает неприятные ощущения. Что-то случилось…

Я замечаю на столе пепельницу и дымящуюся сигарету в ней. Неужели я курю? И целый ряд воспоминаний мелькает в моем сознании. Ах, да, конечно же, я снова начал! Когда моя Элен не вернулась с утренней прогулки. Она сбежала с каким-то матросом. Отплыла на барже «Серебряный лебедь» - это объясняло ее щепетильное отношение ко мне в последние дни. А я-то отождествлял ее поведение с воскреснувшей любовью между нами... Я не приверженец горьких воспоминаний, вовсе нет. Стало быть, я сам виноват в ее поступке. Больше никто. Я - вероломный разбиватель судеб. Я богохульник и жмот, я - пустая бочка на свалке, больше ничего, я - кусок дырявого ведра, я – корабельная крыса, куча червивых груш… но, но… Но кто я?

Почему же я помню насмешливые взгляды моих друзей и знакомых после ее побега? Даже то, как они стали пожимать мне руку - словно боясь заразиться чем-то, будто я прокаженный пьяница. После таких пожатий, руки пахли тошнотворным запахом повседневности, отдавали суетой и бессмыслицей.

Я потерян. Все мои попытки привести в порядок мысли обречены на жестокий провал. Мысли застряли в голове - трафик! Мне страшно и смешно одновременно я лихорадочно чувствую прилив гнева. Мне хочется ударить себя по голове, чтобы исчезла пробка в извилинах. Да, эти мысли - скользкие мерзкие твари, предатели и недруги, проклятие человека! Если бы была возможность поставить на них капканы… поймать за хвост и вытащить этого бьющегося в агонии червяка, растоптать и плюнуть на него. Но больше, чем занести мысль на бумагу, я не смогу сделать. Я смогу довольствоваться лишь бледной тенью желаемого на куске гниющей бумаги.

Тихо зазвенел колокольчик, и в бар зашла женщина в синем платье. Любимый цвет Элен – кто-то прошептал у меня в голове. Женщина подошла к одному из столиков, непринужденно держась, села и принялась выдергивать салфетки одну за другой. Вода стекала с ее золотистых волос, обнимала за талию липким платьем, нежно скатывалась по стройным блестящим бедрам, ласкала ее щеки и все лицо влажными струйками. Чистая креолка… Вот она вытирает свою шею салфеткой, слышно как шелестит ее кожа, упоенно она закрывает глаза и опускает салфетку ниже, сейчас она станет вытирать свои бедра – проносится у меня в голове, я инстинктивно нагибаюсь. Этого не случится. К ней подходит бармен и услужливо протягивает меню. В следующее мгновение женщина, бар и бармен растаяли в тумане. Я вовсе не пьян. Я редко бываю честным с кем-то, даже с самим собой, но я откровенно помню, что больше двух стаканов я не пил. Нет, дело во мне и только во мне. Я потерян и это факт. Я слишком устал, устал от всего: от повседневной вони, от липких взглядов, от надоедливых прихлебателей, я устал пить, есть, ходить в сортир до бесконечности раз, устал дышать и моргать. Я смертельно устал. Эта рутина все глубже и глубже засасывает меня, с прожорливым хлюпаньем. Рутина жизни.

Но хлюпанье раздается подо мной, туман рассеивается, и я вижу грязь - я на улице. Ноги покрыты толстым слоем грязи, тонкий холодок пронизывает тело, а прохладные слезы неба, ища теплоты, забираются за пазуху, согреваясь там вдоволь. Временами это аккомпанируется раскатами грома. Я продолжаю идти, навстречу мне выплывают прохожие и так же вероломно исчезают. Я не вижу их лиц. Это серые бесформенные тени. Зато они видят меня. Видят прекрасно, они ощупывают меня цепкими взглядами, всматриваются мне в спину, приверженцы старых догм… Я лишь улыбаюсь им в ответ, чего раньше никогда не делал – боялся, что меня примут за безумца. Но теперь мне все равно. Я смеюсь от души, чувствуя дождевую воду на губах.

Странное ликование воцарилось внутри меня, я перестал ощущать холод и окружающее пространство, я словно плыл на байдарке, подхваченный монотонным течением реки, на меня веял ветер, принося с собой запахи роз, сладковатый привкус ненюфара, упоительный аромат жасмина, где-то взбудораженно кричали грачи...

Среди голубого неба возникло лицо дочери. Эми Ли, - выговорил я, глядя на нее. Она молча отвела взгляд и скрылась среди белых облаков. Теперь передо мной была шершавая каменная стена. В мгновение ока вернулось ощущение холода, и я обескураженно оказался снова на улице. Кто я? Что я здесь делаю?

Я поднимаю глаза, и взор натыкается на ржавую табличку, возвещающую название улицы и дома. Парвиса-стрит 28… Знакомое название - судорожно ищу привычные ассоциации и... ничего. Вижу перед собой красную кирпичную стену, по ней скользят струи, извиваясь и дразня меня. Парвиса-стрит… Один из кирпичей немного выступает из остального строя, я протягиваю руку и дотрагиваюсь. Удивлению моему нет границ, когда я чувствую, что кирпич мягкий. Кирпич из плюша... 28… Где я? Что я? Дотрагиваюсь еще раз – и снова ощущение мягкости, рука погружается в кирпичную стену. Я бью, уже двумя руками - плюшевая стена отвечает мягким кряканьем.

Я опасаюсь одного - как бы Элен не увидела меня здесь, в ее спальне. Прошло довольно много времени с того дня и с того злополучного разговора, когда Элен без всяких околичностей заявила, что впредь у нас будут разные спальни. «Твоя мерзкая физиономия, твои грязные прикосновения меня достали, отныне я решила, и, так как я решила, ты будешь спать в комнате для гостей. Я не желаю, просыпаясь по утрам, видеть твою бесформенную дряблую тушу». Я осведомился осторожно, прекрасно зная ее вспыльчивый характер, сколько же будет длиться ее бойкот. «Уж это, кроликус мой, не зависит от меня, это зависит только и только от тебя». И вот сегодня я пробрался в ее спальню, покуда Элен принимала ванну. Я отодвинул один из ящиков ее стола и практически ничего интересного не обнаружил: тут завалялись старые поношенные перчатки, в углу чернел кусочек сушеного банана, уже изрядно покрывшийся зеленой плесенью. Ей бы не помешало привести стол в порядок. Мои надежды обнаружить хоть какие-то отдаленные намеки на ее неверность обернулись для меня очередной головной болью и походом за склянкой снотворного. Вот так всегда. Иначе и быть не может.

Несколькими днями позже я сидел на балконе, умилялся тем, что старался угадать направления пешеходов на улице. На удивление скоро я стал довольно-таки преуспевающим предсказателем. Тогда же Элен подошла ко мне сзади, бесшумно ступая по паркету. Клянусь, что я ее не заметил. «Ты курил!» - вымолвила она и схватила меня за плечо. «Ты ведь курил, этакий ты хорек, я ведь знаю это. И не строй мне кроличьих глазок, ты прекрасно знаешь о чем я говорю. Ты хочешь подохнуть, как эти идиоты дохнут по сто человек в день!». Она с ловкостью жонглера умудрялась жестикулировать не только руками, но и всеми конечностями, вместе с тем всунула мне в лицо вырезку из газеты с пожелтевшими краями, невесть какого года. «Читай! Я ведь знаю, прекрасно знаю - ты хочешь, как они, умереть и оставить меня одну, чтобы я вырастила нашу дочь сама, навечно прикрывшись черным сукном матери-одиночки, чтобы на улице каждый встречный всякий раз с напускным состраданием говорил мне, какая я смелая и сильная женщина, а стоит мне отойти – как он будет пялиться на мой зад. И дочь твоя станет в итоге такой же стервой, как и твоя мать. Я ведь отлично понимаю, твои эти желания, я прекрасно вижу твои мысли, мерзавец!». Что мне оставалось делать, кроме как просто выговорить слово, хотя я заранее был уверен, какой ответ последует дальше. «Я не курил, милая, я не курил»…

…Улица, дождь, грязь, стена из плюша...

Я вспоминаю и ежеминутно поднимаю глаза на окно дома. Парвиса-стрит, 28, дом Эми Ли, моей дочери… Тяжелый осадок сметен в мгновение ока, и нос снова улавливает ароматы летних цветов. Быстро поднимаюсь по плюшевой лестнице, отталкиваюсь от плюшевых перил, вот дверь - плюшевая, я кулаками стучусь в нее, и она открывается. Я врываюсь в ярко освещенную комнату и мечусь из стороны в сторону.

- Эми Ли, - говорю я, хотя не вижу лиц тех, кто выходит из глубин квартиры.

- Что вам нужно? – доносится в ответ.

- Где моя дочь?

- Я не знаю, кто вы, не знаю никакой Эми Ли, уходите или я вызову полицию.

Смутные сомнения вспыхивают в моем сознании. Подобно сорняку, который все глубже и глубже зарывается в тебя, пуская корни - грубые и шершавые. В комнате слишком светло, я не могу разглядеть ничего. Бывают ощущения, подобные тому, когда оказываешься невольным соучастником чей-то нелепой шутки. Ощущение того, что все вокруг тебя – и то, что вырисовывается и то, что происходит - не что иное, как шарада. Нет, - шепчет мне мысль, я не попадусь на этот раз. Я не уйду отсюда, пока ко мне не выйдет сама Эми Ли.

- Пусть она выйдет сюда, я ее отец, - кричу я. – Скажите ей, что здесь ее отец, который хочет ее видеть. Передайте, что я ни с места не двинусь, пока не увижу ее саму.

И действительно – комната наполняется движением, я чувствую вокруг себя поток людей, голоса, взгляды. – Скоро ты ее увидишь, - торжественно сообщает мне мысль-безобразница…

Теперь свет начинает немного тускнеть, что дает мне возможность видеть лица. В комнате действительно полно людей. Они что-то говорят, что-то показывают, но их голоса доносятся словно из-за толстого стекла, и до меня долетают жалкие обрывки.

- Я не знаю, кто это…

- Почему ты открыла дверь?..

- …полиция…

- Посмотрите на его ботинки, Боже!

- Он изгадил наш ковер…

- Убери его отсюда, Рудольф!

- Вышвырните его отсюда, пускай катиться к черту.

- Может он ищет кого-то?..

- Это не наше дело, убираем его, Клайд, помоги мне.

- Я не хочу пачкать свои туфли… они стоят штуку за пару…

- Чертов ты кретин…

- Погодите, я его знаю…

- И кто же это?..

- Это мистер Бартон!

- Кто он такой, и что он тут делает?

- Мистер Бартон, что случилось?

- Он не отвечает, видишь.

- Он пьян или на иголках…

- Кто он?

- Это мистер Эмануиль Бартон, он жил раньше в этой квартире вместе со своей дочерью и женой. Жена сбежала пару лет назад, а дочь попала в автокатастрофу и месяца три назад скончалась в больнице. Не трогайте его.

- Мне все равно, пусть это даже папа римский, я не хочу видеть его в своем доме. Уберите его к себе, если вам так охота…

- Эмануиль! Пойдемте со мной, это я Кларисса, вы же помните меня? Я ваша соседка. Здесь нет Эми Ли, пойдемте же, я вам помогу.

Плюш – пронеслось у меня в голове, когда чья-то рука схватила меня за плечо. Это были прикосновения плюша. Значит Эми Ли не здесь, раз они говорят, что она мертва, значит так и есть, мои пластмассовые мысли скрыли это от меня. Значит, теперь я свободен. Но что же это? Меня продолжают толкать, и я слышу безудержный смешок за спиной. Что же это? Не выдержав прилива необузданной ярости, моя рука ложится на лицо той, которая держит меня за плечо. Кулак погружается в плюшевое лицо, слышится приглушенный стон и затем - крики, подобные водопаду. Беги, идиот! – оглушительно кричит пластиковая мысль – мысль-паразит, - и я невольно подчиняюсь.

Ноги несут вперед, до ушей докатывается набор всевозможных звуков: приглушенные шаги на плюшевой лестнице, хлюпанье грязи под ногами и раскат грома над головой, звонок колокольчика и голос официанта:

- Что-нибудь желаете, мсье?

- Бутылку розового бурбона и пепельницу.

Что же это? Я снова в баре, сижу около огромной витрины, за которой проносятся невидимые мне тени, прикрывая голову чем попало, обветшалый стол с краем, изъеденным термитами, и большая пустота.

Я потерялся. Кто я? Вместо ответа в голове скрипят шестеренки. Нет, это звенит колокольчик - в бар зашла женщина в голубом платье. Хороший цвет – говорю я себе, непременно куплю шезлонги такого цвета. Женщина присаживается к столику и начинает выдергивать одну салфетку за другой. Дождевая вода струится по ее лицу.

Бармен подносит мне бутылку облаченную в белое полотенце. Я не отрываю взгляда от фигуры передо мной. Сейчас она упоительно закроет глаза и опустит руку вниз, чтобы вытереть там… На этот раз я непременно это увижу. Непременно? На этот раз? Что за пластиковые мысли у меня в голове?.. Почему же мне это все кажется знакомым, будто я бывал здесь раньше?

Намереваясь налить себе стаканчик, я только беру бутылку, как удивленно замираю на месте.

Она плюшевая! – проносится в голове.

 

 

R.G. 2005