Под Бугульмой Закрой глаза. Однажды будет встреча в каком-нибудь кафе под Бугульмой, где пресная баранина и гречка, заправлены остывшей тишиной, где публика до мая разлетелась, сквозняк и пыль пасутся у двери. Мы снимем медовухой онемелость, и всяких пустяков наговорим, чтоб жизнь глядела весело и пьяно, и сдержанность была невмоготу. А месяц вынет ножик из кармана, ломтями накромсает темноту. Нас вынесет на улицу к воротам, к мангалу, где дымок нетороплив, где мы сойдём с ума бесповоротно, друг друга в этом месте застолбив, чтоб сутки бредить в местном пансионе, дразнить судьбу, вытряхивать суму, любить взахлёб, очнуться, и спросонья не вспомнить ни себя, ни Бугульму. Свекровь Старый двор в затерянной станице. Гладит небеса уставший взгляд женщины, с которой породниться выпало мне много лет назад. Вот она скрутила листик мяты, и о чём-то мирно тарахтя, села. И на лавочке дощатой вытянула ножки, как дитя. Личико – мочёная грушовка, лисий нос, в глазах тепло и дым. Помнится, меня колола ловко словом, будто гвоздиком стальным. Зной кружил над крышами уныло, и пока в кастрюле грелись щи, сыну между делом говорила: «Ты, родной, другую поищи». Сын смущался, я кривила губы и крутила пальцем у виска, слыша, как гудят недружелюбно сонные мушиные войска. Но остыла прежняя гордыня, словно уголь в глиняной печи. Между нами стол, тарелка с дыней прямо со свекровиной бахчи. Злость ушла и больше не тревожит, сгинула моя дурная прыть. Я гляжу на сухонькие ножки той, с которой нечего делить, на закат, где небо безмятежно греется и греет до зимы. Чувствую, как в душу лезет нежность, и не отмахнуться, чёрт возьми. Ростовская слобода Выйдет месяц из тумана над ростовской слободой, где лягушки окаянно голосят наперебой. Справа – злачные широты, слева – сельский магазин. В нём резиновые боты, пиво, антикомарин. Прямо – сотка кукурузы, дальше Ленин-часовой и фонарь лежит на пузе с перебитой головой. Тьмой колхозной помыкая, свет рубя напополам, ночь ползёт глухонемая по незапертым дворам. Поглядишь, как звезды пшёнкой сыплет небо на крыльцо, тяпнешь рюмку самогонки с молодильным огурцом и, укутавшись рогожей, будешь спать мертвецким сном, ни секунды не тревожась, не жалея ни о ком. Спи, Алёша, в сладкой хмари, мучай храпом слободу. Спи, покуда Змей Тугарин не собрал свою орду. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
