1. Подарок достойному новая версия

 

Ольга Ртищева

 

Автор: Ртищева Ольга

Подарок достойному

« Мир достаточно велик, чтобы удовлетворить

нужды любого человека, но слишком мал, чтобы удовлетворить людскую жадность». М. Ганди.

 

1. Удачное утро Владимира Георгиевича.

Дама мужиковатого вида за столом унылого кабинета устало улыбнулась и сказала, удивленно подняв брови:

- Да уж, на дворе девяносто второй год, а научные работники в дворники подались. Кто знал, что так будет? Пишите заявление.

Владимир Георгиевич, покопавшись в старом потрепанном портфеле, вынул очки в тяжелой оправе, водрузил на нос и склонился над листом бумаги. Если бы кто-то сказал ему десять лет назад, что судьба забросит его в дворники, посмеялся бы. А куда деваться? Вокруг сплошная безнадега. Во всяком случае для таких, как он. Хотя...

Тетка покосилась в сторону новенького, слегка прищурив глаза, поморщившись и отметив про себя, что «научный работник мог бы выглядеть поприличнее, хотя бы подстригся. Обмельчал мужик нынче, про замуж вообще речи нет – глядеть не на что – сплошные недотёпы».

Владимир Георгиевич кинул на секундочку ответный взгляд на тетку: «То ли баба, то ли мужик, как же с такой муж живет, совершенно непонятно». «Электробритву на двоих покупают»,- вспомнились слова из гаденького анекдота 70-х годов о жене грузина, взглянув на усы мужеподобной «дамы».

- Пройдете в шестой кабинет, найдете мастера Степанчикову, она покажет вам участок работы, но имейте в виду, зарплаты давно нет, а вот аванс иногда даем, все-таки на деньгах сидим. Так что завтра можете приступать, - усатая тетка всем видом показала, что разговор окончен и еще раз окинула новенького оценивающим взглядом, просто на всякий случай. А вдруг мужчок всё-таки ничего?

Он кивнул головой, взял со стола паспорт, убрал очки в портфель, неловко встал со стула и слегка шаркающей походкой направился к выходу. Тетка презрительно глядела ему вслед с нескрываемой досадой.

Мастера на месте не оказалось, пришлось искать ее во дворе. Потоптавшись немного, он несмело подошел и объяснил цель своего появления пред светлыми очами нового начальства.

- Вот и чудненько, а то дворника Борьку выгнали три недели назад за пьянку. Надеюсь, ты в запои не уходишь. Имей в виду, с алкашами не цацкаемся, - все это было сказано низким прокуренным голосом с интонациями бой-бабы - начальницы над мужиками.

- Я не пью, - мне очень нужна работа, - тихо сказал Владимир Георгиевич.

Ему захотелось уйти, но надо знакомиться с новыми обязанностями, хотя бы через силу.

- Она сейчас всем нужна. Заводы закрываются, народ куда-то же должен деваться? – она тоже оценивающе посмотрела на новенького, который застеснялся пристального внимания к своей скромной персоне.

Интерес Степанчиковой сменился на скуку, она повернулась к нему спиной. О, как о могом сказало это непроизвольное движение: ты мне не интересен, ты –серая жалкая личность, ты ботаник в дешёвой одежде, мятых брюках и стоптанных ботинках.

- Завтра в семь утра ко мне в шестой кабинет за инструментом.

Быстро показав фронт работ и наскоро объяснив, что завтра делать, Степанчикова деловым шагом направилась в ЖЭУ, очевидно, на свое рабочее место. Это знакомство немного подняло Владимиру Георгиевичу настроение, появилось ощущение свободы даже от степанчиковых, и вскоре почувствовал себя спокойно настолько, насколько чувствует себя пассажир, усевшийся в трамвай, зная , что это ненадолго, но на какое-то время можно расслабиться. До своей остановки. Всё-таки он надеялся на лучшее.

Сердце грела мысль о предстоящем авансе. Всё–таки неплохо, когда в кармане хоть что-то зазвенит.

Владимир Георгиевич повернул в сторону своего дома и с удовольствием отметил, что с его нынешней работой не надо тратиться на транспорт, да и свободного времени будет больше. В целом остался почти доволен происходящим, будет чем платить за квартиру.

- Тю, гляди-ка, наш чокнутый сосед идёт. Согнулся как крючок, может, в согнутом виде лучше думается? Научный работник! Небось профессор! Вот кому нужны зти научные работники? Дармоеды!

Жена соседа Борьки точно знала кто дармоед, а кто нет и с удовольствием всегда делилась на эту тему своими знаниями направо и налево.

-Точно! –подхватил сам Борька, вечно сидящий без работы то ли разнорабочий, то ли грузчик, то ли вечный собиратель цветмета и бутылок. Он проводил Владимира Георгиевича взглядом до самого подъезда, - никакого интереса общаться с таким. Ни поговорить, ни выпить. Тьфу!

Подойдя к своей обшарпанной двери и выудив ключ из кармана, Владимир Георгиевич открыл замок. Дверь с протяжным скрипом открылась, и впустила хозяина в прихожую.

В нос ударил запах грязного прокуренного помещения. Он заглянул в большое старое зеркало без рамы, грубо прикрепленное к стене четырьмя согнутыми гвоздями.

В зеркале мужчина лет сорока пяти или пятидесяти выглядел совершенно непрезентабельно. Мятый немодный плащ неизвестного цвета – шедевр советской промышленности годов восьмидисятых , старые полустоптанные ботинки; лицо одежде под стать, волосы торчащие. Пришла мысль наконец-то посетить парикмахерскую, а может даже побриться наголо. Надо спросить, что дешевле.

Собственная внешность Владимира Георгиевича никогда не волновала, не привык обращать внимание на мелочи. Он ученый, поэтому мысли всегда были заняты серьезной и сложной научной работой, а не бытовыми пустяками. Ему всегда было всё равно, что ученые того же уровня где-нибудь за границей в капиталистической стране живут очень неплохо, машины меняют ежегодно.

А мещанские радости ему тоже были непонятны. Он считал себя гениальным ученым, не просто считал, а был в этом уверен, только жаль, что мало кто об этом знал. Знали его коллеги и начальство.

Толку от этого было мало, потому что должностей никто не предлагал, зато нахально пользовались его идеями и легко защищали кандидатские и докторские с его помощью, потому что в этой голове идеи просто роились, и Владимир Георгиевич выдавал их коллегам с такой легкостью, как будто мимоходом. А они, как первоклассники, несли ему на проверку свои докторские диссертации и заискивающим тоном просили «взглянуть одним глазком».

Он читал работы, находил слабые места. А потом.... потом его «забывали» пригласить на банкет по поводу защиты. Сам он не защитил даже кандидатскую, так и застыл в должности ассистента, хотя бывший директор института буквально заставлял его это сделать:

- Давай защищайся, пока я на пенсию не ушел, а то ты с твоим характером не от мира сего после аспирантуры всю жизнь в лаборантах ходить будешь. Будь моя воля – тебе, не глядя, доктора бы дал или в академики записал. Да только я, к сожалению, не Господь. Бездари блатные лезут в биохимию, как тараканы, со всех сторон. Престижно. И вообще, будь моя воля разогнал бы добрую половину сотрудников, но ничего не сделаешь против этой машины.

- Защитился я или нет, разве это на что-нибудь влияет?

-Согласен, по большому счету ни на что. Твоя голова останется такой же крепкой. Вот только мне не совсем понятно, неужели не хочется вкусно поесть или съездить отдохнуть? С хорошими деньгами жить вот как-то веселее. Люди мечтают о достойных заработках. Один ты, святой, одной водой готов питаться, нос от денег воротишь. Ну, положим в биохимии ты даже не святой, а сам Господь, это я к слову... Думай, думай, думай...

Что теперь вспоминать? Закрылся институт, и все сотрудники, как гениальные, так и блатные, остались без работы.

Владимир Георгиевич уже успел раздеться, помыл руки и пошел на кухню. Как ни странно, холодильник не был пустым, как у многих соседей, поэтому он достал пару яиц и сделал яичницу, затем вынул из кучи грязной посуды вилку, сполоснул под краном, достал из банки соленый огурец и стал есть стоя, прямо со сковороды, держа огурец в левой руке.

Хлеба не было, денег на хлеб тоже, ведь без работы он сидел уже четыре месяца, а устроиться по специальности не было никакой возможности.

Институты закрывались один за другим, производства тоже. Он мог бы пойти в школу или техникум преподавателем химии или биологии. Так сделали многие его бывшие коллеги, только он до ужаса боялся детей (равно как и женщин), точнее, не знал, как к ним подойти и о чем говорить, потому что привык говорить только по делу. И не раз представлял как его с треском выгонят из школы через месяц за профнепригодность. Он пробовал устроиться на пищевое производство, но там требовались скорее технологи, чем химики. Да и возраст не позволял харчами перебирать. Молодых и энергичных брали в первую очередь.

Зато решил, что дворником даже хорошо: маши себе метлой и маши, работа идет и голова свободна для дум великих, а главное, денежку живую платят, никто не будет отвлекать пустыми разговорами в шесть утра.

Жизнь после смерти матери изменилась и не в лучшую сторону еще в студенческие годы. Двухкомнатная хрущевка как-то совсем быстро пришла в упадок. Первыми сдались цветы. От буйной заросли на подоконниках остались жалкие сухие стебельки со сморщенными высохшими листьями.

Хозяйством заниматься он не умел и не хотел тратить время. Только в редких случаях брался за веник и тряпку. Со стиркой еще как-то справлялся, а гладить и мыть пол не любил. А тут еще все сбережения пропали. Всё, впрочем, как у всех.

Яичницей Владимир Георгиевич досыта не наелся, но больше не стал, потому что утренние, дневные и вечерние порции были строго рассчитаны, ведь предстояло каким-то образом дожить до аванса, а там как получится.

Владимир Георгиевич жил замкнуто, друзей не имел. Иногда приезжали гости из деревни, откуда мать была родом. Они появлялись на пороге рано утром и сразу отправлялись на барахолку за покупками, на ту самую знаменитую новосибирскую барахолку, куда стекался люд не только из деревень, но и из соседних регионов.

В благодарность, что в этом огромном городе есть где остановиться, привозили деревенскую нехитрую снедь, которая спасала Владимира Георгиевича от голода. А часам к четырем дня отправлялись «вечерней лошадью» обратно в деревню