Ни воды, ни снега. Сплошная сушь. Застоялась осень у нас в лесу. Пузырями выбродил волчий яд. "Ты поди по ягоды, - говорят, - По грибы, сопревшие до рыжин. Паутинным воздухом подыши. Не в породу выросла – на беду. Выдать бы за первого, выбить дурь." Я иду по ягоды, не дышу. По лесу слоняется медвежуть. Стелется на выдохе теплый пар. След от юга к северу – пятипал. Солнце гаснет розовым по краям. "Да неужто сгинула!" – говорят. Тлеет лист растоптанный. Стынет след. Сквозь него проклюнется новый лес. Треснет семя, косточка, скорлупа. Раскровавлю ягоды по губам. Паутинным воздухом подышу. Обернусь в бродячую медвежуть. Только лес нехоженный за душой. Ни воды, ни снега. И хорошо. Сын мне рисует по пыли немытых окон. Ужин горчит пригоревшей густой перловкой. В шаткую спинку – спиною. Сквозь сон горячий Где-то внутри меня маленький мальчик плачет. Рухнувший стул да обшарпанный подоконник. Дерево-клен мне под ноги пускает корни. Лунки следов пробивает живая зелень. Сорок шагов до скрипучих кривых качелей. Десять, одиннадцать с четвертью, с половиной. Руки отца нестерпимо больны бензином. Пальцы изъедены ржавчиной и артритом. Страшно кричу ему горькое: “Пропади ты!” Гаснет отец, переломан грядущим маем. К лету совсем слабеет и пропадает. Ниже и ниже – качели, и пусто, пусто… В горле противно стоит кровянистый сгусток. Рухнувший стул да обшарпанный подоконник. Дерево сыну под ноги пускает корни, Будто не чует коленей его разбитых. “Я же сказал тебе! Чтоб тебя! Пропади ты!” В шаткую спинку – спиною, немой и ватный. Взгляд его прям и остр. Маленький мальчик прячется под кровать и Появляется монстр. Я не трогала воду, страшилась ее движений. Он размазывал соль по ошпаренной солнцем шее. И такое затишье, что птицы совсем не пели. Только ловчие весла со дна поднимали зелень. Под ногами ходила река тяжело и жадно. Мы буравили ил, непроглядные пятна, пятна. Он распахивал руки, и рыбы к ладоням льнули. Говорил мне: "Плыви, плыви!" И я тонула. Опускалась на дно, как горячий прибрежный камень. Занимался закат золотистыми языками. Широко расползались круги. Проступали остро Перетлевшие листья, белесые рыбьи кости. Говорил: "Ничего, ничего, мы начнем сначала." Я послушно молчала, и лодка меня качала. Только голос его постепенно сходил на кашель. Поднималась река и стояла темно и страшно. Больше нет мне распахнутых рук над моей пучиной. Но я делаю точно, как он меня научил. Я тону глубоко, я потом начинаю сначала. И лодка меня качает. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
