Тройной вист1

Всё мерзостно, что вижу я вокруг...

Но как тебя покинуть, милый друг!

В. Шекспир, сонет 66

 

Свекровь моя дорогая, Вера Ивановна, объявилась месяца через три после

нашей свадьбы. Интеллигентная такая дамочка. Губки вечно бледненькой

помадой подкрашены и неизменно в куриную попку поджаты, а настроение

всё время немного томное, словно у неё хроническое несварение желудка.

В первое же утро после её возвращения мы проснулись поздно. С вечера

засиделись за разговорами с длинными осуждающими всех и вся рассказами

о родственниках, которые донимали мою свекровь все три месяца её

вынужденного (выразительный взгляд в мою сторону) гостевания.

Торопиться нам было некуда – впереди целый воскресный день. Неспешное

наше пробуждение как-то само собой утонуло в довольно бурной любовной

прелюдии, от которой мы уже вполне готовы были перейти к не менее

бурной и драматично-восторженной финальной части. Именно в этот

пикантный момент дверь в комнату открылась без стука и на пороге

появилась Вера Ивановна с подносом, на котором дымился и переливался

восхитительными ароматами завтрак.

Я, неприлично распростёртая на супружеском ложе, замерла в ужасе, не в

силах выдавить из себя даже слабого звука. Сердце подпрыгнуло, а потом

ухнуло куда-то в недра моего вмиг ослабевшего организма. Вера Ивановна,

нисколько не смутившись застигнутой сценой, спокойно прошла к изголовью

кровати и поставила поднос на прикроватный столик с Васиной стороны. Но

даже не это было самым поразительным. Аккуратно поставив своё щедрое

подношение, она ласково улыбнулась моему смущённому, изрядно

растерянному мужу и спокойно сказала:

– Васенька, ты можешь продолжать, если это доставляет тебе удовольствие.

Впрочем, я бы не советовала тебе заниматься сексом слишком часто. В твоём

возрасте мужчинам следует себя поберечь. Хотя, – она помедлила в

раздумье, оценивающе разглядывая меня, – по воскресеньям можно делать

исключения, – и вышла так же степенно, как и появилась.

Мы неловко посмотрели друг на друга, а потом расхохотались безумно,

безудержно, истерично. Однако, как бы там ни было, Васенька к маминому

совету прислушался и наши сексуальные утехи теперь протекали только

перед сном, когда Вера Ивановна уже окончательно оставляла нас без

присмотра, и не чаще, согласно выданной ею рекомендации, одного раза в

неделю.

Все остальные вечера напролёт мой дорогой супруг проводил в долгих

беседах с мамой, где я была явно третьим лишним. Я тосковала, бесилась,

мысленно строила свекрови козни и казни, но на деле, как хорошо

воспитанная девочка, молчала, улыбалась и делала вид, что абсолютно

счастлива.

Некоторое время спустя, когда мой любимый отбыл в Тверь на конгресс с

докладом о творчестве Игоря Северянина, Вера Ивановна уделила мне один

из своих драгоценных («…ах, Дашенька, мне так без Васеньки одиноко…»)

вечеров.

– Дашенька, я вот о чём хотела с вами поговорить, – начала она своим

интеллигентным мягким голосом. – У Васи сейчас сложная пора,

напряжённая деятельность. Вы же знаете, он работает над докторской

диссертацией. Не могли бы вы пожить немного в разных комнатах, квартира

позволяет. Васе необходимо хорошо высыпаться. Необходим полноценный

отдых, без излишеств, коими вы, простите меня за откровенность, его просто

перекормили.

Пурпур моего лица в этот миг, вероятно, затмил свет люстры.

– Но как же так…, – совершенно растерялась я. – Мы ведь семья, мы любим

друг друга. И потом, почему вы решили, что я ему мешаю отдыхать? Чем?

– Ну, милая моя, это невозможно не заметить. Вы склоняете его к столь

бурному сексу… Простите, но ваши неприлично громкие стоны, я думаю,

смущают даже соседей. Что же касается семьи, то вы пока просто вошли в

нашу с Василием семью, а вот надолго ли вы здесь останетесь, время

покажет. Жёны, знаете ли, приходят и уходят, а мама – это навсегда!

Я была потрясена сообщением о том, что мои стоны смущают соседей, и на

этом фоне не особо вникла в контекст тирады про «нашу с Василием семью»

и про то, что «мама – это навсегда». А напрасно! Именно эта тирада, как

оказалось впоследствии, была много важнее, чем мнение соседей по поводу

качества моего оргазма.

– Вера Ивановна, ваша комната находится в другом конце квартиры.

Неужели вы стоите у нас под дверью? – едва выдохнула я.

– Милая моя, у тебя самой не сегодня-завтра будет ребёнок, – неожиданно

перейдя на «ты», отрезала свекровь. – Вот тогда ты меня поймёшь. У любого

сына никогда не будет более близкого человека, чем его мать! Жёны, я уже

сказала тебе, милочка моя, дело проходящее, а мать всегда одна.

«Так, – думала я, – значит, всё-таки стояла под дверью. Чёрт возьми! Что же

мне делать? Дождаться Васю и уговорить его разъехаться с Верой

Ивановной, разменять квартиру, переселиться к моим родителям, умчаться

сломя голову в другой город и послать ко всем чертям их обоих…» – мысли

метались и путались, я была в полном отчаянии.

– Кстати, вы, Дашенька, – уже без жести в голосе и на «вы», – когда

намереваетесь моего Василия наследником порадовать? Я ведь не ошиблась,

мальчик ожидается?– И, не интересуясь ответом, завершила монолог

странной, оскорбительной тирадой: – Дело, конечно, не в поле ребенка, а в

сроке, когда он собирается появиться на свет. Предупреждаю вас, милая, мы

с Васей преждевременных родов не потерпим. Я, моя дорогая, сама женщина

и эти уловки с родами преждевременными прекрасно знаю. Да вы, Даша, не

смущайтесь так, пейте чай и конфеты берите, отменные конфеты – я в них

толк понимаю.

Даже сейчас от тех давних воспоминаний меня слегка потряхивает и вполне

ощутимо подташнивает. Этот дивный, эмоционально насыщенный вечер

закончился моей истерикой в ванной, где я заперлась и открыла кран так,

чтобы неистово хлещущая вода заглушала мои неудержимые рыдания. Не

могла меня остановить даже внезапно начавшаяся рвота.

Я умирала там часа два. Вера Ивановна не мешала мне в этом интимном

процессе. Когда я выползла наконец наружу, свекрови в обозримом

пространстве не было. Как мышь, я прокралась в свою комнату, упала на

постель и погрузилась обморочное забытье. Проснулась оттого, что Вася

сильно тряс меня за плечи. Хотела спросить, что случилось, но губы не

слушались. Он отпустил меня, и я опять утонула в полном мраке без

сновидений. Окончательно, как выяснилось потом, я проснулась только на

третьи сутки в белой больничной палате.

– Ну, вот и чудненько, вот мы и проснулись, – ласково и слегка насмешливо

говорил склонившийся надо мной Пётр Петрович, прекрасный врач,

старинный друг моих родителей. – Что это, Дашута, ты за фортель такой

выкинуть решила? Чуть было мы, милая, ребёночка с тобой не лишились. И

это при твоём-то отменном здоровье! Подвести старика хотела? Понадейся

на вас, дамочки вы мои чудные! Как мне было бы ответ перед родителями

твоими держать, а? – тщательно осматривая и прослушивая меня, вёл свой

монолог Пётр Петрович. – От них потом и рюмки коньяка за праздничным

столом ввек бы не дождался. Молчишь? Молчи пока. Допрос потом тебе

устрою. С пристрастием, – нежно пригрозил мне доктор.

Допрос мне ни Пётр Петрович, ни папа, ни даже ироничная моя мама,

конечно же, не устроили. А Юрик родился день в день, час в час, как и

положено правильному ребёнку и законному «престолонаследнику».

Невзирая на год моего непростого обитания в доме Веры Ивановны, он был

здоровым, характер свой, как говорится, нордический, твёрдый, показал с

первой минуты, плакал коротко, но громко, требуя законного кормления,

после чего затихал, удовлетворённо разглядывая потолок, и засыпал часа на

два, давая мне краткую передышку.

– Вы, милочка, зря на меня всё время сердитесь, – сказала мне Вера

Ивановна тихо на кухне сразу после нашего с Юриком возвращения из

роддома, – ничего я вам плохого не сделала, напротив, стараюсь, забочусь о

вас с Васей, – она упорно продолжала обращаться ко мне подчёркнуто на

«вы». – Вон сколько вы в больнице провалялись, если бы не я, то муж ваш

ходил бы голодный, необстиранный, неухоженный. Мать есть мать, всегда

плечо подставит. А мальчика мы с Василием признаем, вы его в законном

браке зачали. Да и сын заверил меня, что у него нет оснований подозревать

вас, Даша, в неверности. Я ведь знаю, чего скрывать, что у вас в отличие от

моего сына брак уже не первый. Вполне понятно, что я о другой невестке

мечтала, о менее, так сказать, опытной женщине. Да что тут поделать. Вырос

уже мой сын, сам всё решает. Так что совет вам обоим да любовь. Только я

вам уже говорила, что сын мой должен работу над докторской завершить,

поэтому до его защиты хотелось, чтобы вы, Даша, немного с мальчиком у

ваших родителей пожили. Плачет он уж больно громогласно. А вот как

Василий защитится, так милости просим назад, в семью. И ребёночек

подрастёт немного, не так хлопотно будет молодому папаше.

Этот длинный монолог я выдержала стоически. Понимающе улыбнулась

сердобольной своей свекрови и отправилась в свою комнату разбираться с

мужем, с его докторской и перспективными планами на наше совместное

проживание. Васю я застала возле сына, которого он с интересом в этот

момент разглядывал.

– Какой мальчик занятный… Спит, – сказал он с искренним удивлением,

повернувшись ко мне. – Недавно глазки открыл. Я подумал, ну, сейчас

заорёт… Нет, ты посмотри на него, молчит, спит и причмокивает, – нотки

отеческой нежности сквозили в его словах. – Причмокивает и молчит.

Занятный!

– Причмокивает, значит, есть захотел, – я приложила сонного Юрика к

груди. – Вася, давай снимем квартиру, у нас с тобой теперь полноценная

семья. Пора бы уже как-то жить по своим правилам, – попыталась я начать

разговор.

– Даша, ты это о чём? Как же мы маму оставим? Ближе мамы у меня никого

нет! Она мне самый близкий человек. Она добра нам желает. И любит нас

обоих. Оставить маму? Нет, нет! Ты сошла с ума. Я никогда на это не пойду!

– Мама, значит, самый близкий человек? А как же, Вася, я? Я и сын наш, мы

тебе не близкие? – злость закипала во мне, как лава в кратере Везувия

перед последним днём Помпеи.

– Ну, Даша, не надо демагогии. Ты – одно, мама – другое. Я не хочу

развивать эту бессмысленную тему. Не веди себя как пошлая торговка на

рынке! – в Васином голосе слышалось несвойственное ему раздражение.

– А врозь со мной пожить до защиты твоей мифической докторской – это,

Вася, чья идея, твоя или мамина? –– тихо спросила я, поправляя

постиранные пелёнки, чтобы не видеть выражение лица всё ещё дорогого

моему сердцу супруга.

– Даша, но это ведь ненадолго, – Вася засуетился, переменил тон, залепетал

смущённо: – И зачем ты так грубо? Почему мифической? Мне надо закончить

буквально пару глав. Мама говорит, что бесконечный детский плач не

способствует творческому процессу, – болезненная гримаса исказила его

лицо. – Ты ведь и сама понимаешь, что она права.

– Так чья это идея, Веры Ивановны или твоя? – спросила я твёрдым голосом,

решившись наконец посмотреть Васе в глаза.

– Это наше общее решение, – выдохнул он обречённо и, видимо, дословно

процитировал маму. – Это временная, но необходимая мера. Пойми, так надо

для нашего же с тобой будущего. Я уже и с папой твоим, с Дмитрием

Сергеевичем, переговорил, – продолжал он торопливо, сильно волнуясь и

ещё не оправившись от чувства вины. – Он меня полностью поддерживает,

говорит, что ничего не может быть важнее защиты докторской диссертации

для блага семьи.

– Сергеем Дмитриевичем, – тихо поправила я его.

– Не понял? – переспросил он растерянно.

– Папу зовут Сергеем Дмитриевичем, – повторила я громче.

– Да, да, конечно, – заторопился Вася, – оговорился, прости.

Я представила себе весь сарказм, с которым мой отец, успешный, но совсем

не меркантильный человек, произносил эти слова. Он всегда презирал моего

мужа, и сейчас я отчётливо понимала за что.

В ближайшее воскресенье с утра папа со своим водителем Славой погрузили

нас с Юриком и моим, как оказалось, невеликим скарбом в машину. Вася

волновался не в меру, укладывая и переставляя вещи. Сказал сыну «улю-

лю-лю», чмокнул меня в щёку, как это обычно делают мужья на вокзале,

расставаясь с жёнами, уезжающими погостить ненадолго у дальних

родственников. Вера Ивановна победно стояла рядом с сыном, а когда мы

наконец, оказались в машине, взяла его под руку, сказав мне на прощание

весело и многообещающе:

– Мы будем вас с мальчиком навещать. По субботам, – она вопросительно

посмотрела на Васю. – Тебе, сынок, по субботам удобно?

Мой очередной брак рухнул. Болезненно, унизительно, оставив, правда, в

утешение бесценное сокровище – моего очаровательного, совершенно не

плаксивого, удивительно красивого мальчика.

Васенька с Верой Ивановной, как и было обещано, навещали нас с

неизменной педантичностью по субботам в течение трёх последующих лет

вплоть до моего очередного замужества. Докторская, впрочем, так и не

состоялась. Никогда!