- Спишь, старуха? – спросил старик.

- Не, не сплю, - ответила та, переворачиваясь на бок.

- А чё так? Ты ж вроде чай для сна пила, а всё одно не спишь…

- Не спится чёй-то. Поспала чудок и не спится больше, - пробормотала

старуха и села на кровати.

- Мож чё болит? Мож таблетку каку дать? – спросил старик.

- Да не, не надо. На кой мне таблетка? Отраву енту хлебать. Сердце чёй-

то болит. Как подумаю, что Ивановна - и та в город к сыну Мишке

подалась – жуть берёт. Как же мы с тобой зимовать-то будем? Тимофеича

дочка забрала, Евдакимовну внуки увезли. Мы с тобой вдвоём на ентом

планте остались. А как заметёт и машина не проедет? А как фершал и тот

не смогёт до нас дойтить? Может зря отказались в дом для стариков ехать?

Сильный порывистый ветер с силой бросил в маленькие окошки колючий

снег. Он с треском застучал по заиндевелому стеклу, с шумом осыпался

вниз. Третий день мело без остановки. Старик устал бороться со снегом.

Сегодня он уже не выходил на улицу. Летом ему проще было – тепло,

река рядом, рыбалка почти каждый день. И старухе было веселей –

яблок, ягод собрала – компот готов. Курицу старик зарубил – суп к обеду.

Рыбки дед наловил – уху сварит, или просто рыбки пожарит. Дачники

всегда хлебушка свежего привезут…

А зимой лишний раз не выйдешь. Пока тулуп, шапку, валенки натянешь –

устал уж. Вот и думай, как зимовать. Одинокие соседи давно в райцентр, в

дом престарелых зовут. Так как же дом родной бросить? А куры? А кот?

Ветер опять злобно засвистел, завыл в трубе. Кот Васька лениво зевнул,

потянулся и развалился на печи.

- Чай избушку теперь по окна замело, как тогда, в позапрошлу зиму… -

рассуждала старуха. – Хорошо тогда к Ивановне Мишка, сынок ейный

приехал, откапал нас. Ты-то теперь вряд справишься. А если не выйдем из

избы? А если дверь совсем привалит? Оставлял ведь нам Мишка телехвон.

Говорила тебе – возьми, возьми, небось сообразил бы, как позвонить, каку

кнопку нажать… А то: «Не оставляй, не надо, всё одно не смогём

дозвониться» - в сердцах передразнила старуха старика.

- Так сама бы и брала. Чаго ш ты не взяла? Ты видала, сколько на ём

кнопок? Сам чёрт не разберёт, на каку жать. Сроду не дозвонишься! Да

ешо его в ток встрамлять надо, шоб работал. Не углядишь – совсем

потухнет. Да за им пригляд, как за малым ребятёнком нужён.

- А чаго табе ишо зимой делать? Вот и глядел бы за им, изучал.

- Ты чёли рехнулась, старуха. На кой мне его изучать? Мне и без него дел

полно. Снег отгресть, избу протопить. А сколь подготовки к зиме сделал –

дрова в сени натаскал, шоб не выходить лишний раз на улицу, травки все

сушёные в сени из сарая перенёс, в кадки воды натаскал, вчарась курам

зерна насыпал – дня три можно не ходить.

- А как же яйца? А вдруг кака кура снесётся? – спохватилась старуха. – А

то ведь сами и поклюют.

- Нехай клюют, у нас ишо много в сенях.

- Ну, нехай клюют. - Старуха повернулась на другой бок. - Полежать ишо

надо, чёй-то мы рано вскочили. Небось, ночь ишо на дворе…

- Полежи, полежи, старуха. Всё одно не разберёшь – рано или поздно.

Темень теперь всё время. Мальца развидница и опять сумрак окна

застилат, - рассуждал старик.

Долго лежали молча. Каждый думал о своём. В тёмные окошки несмело

заглянул рассвет. В избе посветлело. Старик лежал напротив старухи. Их

кровати всегда стояли рядом. А когда года три назад старуха захворала,

кровати раздвинули в разные стороны, чтоб было удобно ухаживать. Так и

остались они стоять по разные стороны комнатки. Долго тогда старуха

хворала. Старик сам суп, уху варил, отваром её поил. Соседка Ивановна

помогала ухаживать. А как к ней сын Мишка с ребятнёй приехал -

полегчало старухе. Ребятишки каждый день к старикам бегали, гостинцы

им носили, истории разные рассказывали. С каждым их приходом дом

оживал, наполнялся детским смехом. Ребятишки как будто жизнь в него

вдыхали. Так потихоньку и поднялась старуха за лето. А старик грешным

делом думал – помрёт. Долго тогда уговаривал соседский Мишка

стариков, чтоб поехали они в город зимовать в дом престарелых. Обещал

приезжать проведывать вместе с Ивановной. Не решились они. Жалко

было дом бросать? А чего его жалеть-то? Печку жалко? Утварь старую?

Так это-то добро не жалко. А вот могилку сына…

- Нет, нельзя ехать, – твёрдо сказала старуха. – Весна придёт, Коленька

ждать нас будет. А мы возьми и не приди. Чего ш он подумат? Зимы

старики испугались – бросили меня.

Старуха замолчала. Горькая слеза скатилась на подушку.

- А помнишь, каким он был, единственна кровинушка наша? Помнишь,

как кошку Соньку с дерева сымать полез, когда её собаки туда загнали?

Ведь был мал мала меньше, сам высоты боялся, а ради животины залез на

саму макушку. И снял Соньку. А как котят её топить не дал – помнишь?

Всех пристроил! Я тогда удивлялась – как же енто у его получилось? А

Маришку – помнишь, как из речки вытащил? Чуть не потопла она тогда… А

ведь любили они друг друга. Как любили… Кака пара была бы…

Старуха замолчала… И вдруг громко, во весь голос, закричала. В унисон

её крику ещё сильнее взвыл северный ветер в старой покосившейся трубе,

а в маленькие окошки отчаянно забарабанили колючие снежинки.

Старуха, испугавшись своего крика, так же внезапно замолчала.

Старик встал с кровати. Он ни разу не перебил старуху, ничего не

добавил. Тяжёлой шаркающей походкой подошёл к окну, посмотрел куда-

то вдаль через промёрзшее окно. Ясно всплыл в памяти тот день, когда

привезли Николая из Афганистана. Вся деревня собралась. Крик стоял

истошный – бабы, девки голосили, мужики зубами скрежетали, не

сдерживая слёз. Маришка, невеста Колюшкина, страшно вспомнить…

Украдкой смахнув слезу, старик сказал:

- Неча голосить, старуха, – сколь лет-то прошло… Не один наш Колюшка

тогда молодым в сыру землю лёг… Эх, война проклятая… - слёзы всё

сильнее и сильнее застилали глаза старика, голос дрожал. – Не нарушай

его покой. Нехай спит спокойно. До весны дотянем – могилку поправим, к

обелиску цветы снесём. Куда ж нам ехать от сына-то?

Старик пошёл к печке, поставил чайник.

- Вставай, старуха, чайку похлебам. Пойду шо ли мяты с сеней принесу…