Начальство объявило переезд, Весь день из Банка скарб перевозили, А кошечку подбросили в подъезд, Как будто бы случайно позабыли. Она жила в сберкассе пару лет, На улицу ходить не приучали, И офис заменил ей целый свет, Где все её кормили и ласкали. Но редкостный сил-пойнтовый окрас, Присущий только «Невской маскарадной» От чёрствости людской её не спас - Уехав, кошку бросили в парадной. Соседку встретил (надо мной живёт): «Там кошечка под чердаком не ваша? Который день сидит, как будто ждёт, Не ест, не пьёт, и не мяучит даже». «Да нет. Наш Васька дрыхнет как сурок, Жена, посмотрим, что там за созданье?» Свернувшийся под лестницей клубок К чужим рукам не проявлял вниманья. Мы поняли - не нас ждала она, Кошачьи слёзы безразличны миру. Была зима, сквозило от окна, И мы решили взять её в квартиру. Попробовали рыбы дать – не ест, Лишь с блюдца молока чуть-чуть слизнула, И, несмотря на Васькин интерес, Легла на подоконник и заснула. А утром мама, рассмотрев окрас, Поведала о новой квартирантке: «Я Пушей любовалась всякий раз, Когда платила за квартиру в Банке. А кличку кошке подарил клиент, Тот, что принёс в сберкассу это диво, Мышей ловить – весомый аргумент, К тому ж, чистопородна и красива. Банк «прогорел», внизу ремонт идёт, Пусть кошечка живёт у нас, однако, Вот Долька бы не тяпнула её - Какая ни (на) есть, а всё ж собака». Но не случилось никакой беды, С собакой Пушка подружилась даже, Не проявляла и к коту вражды, Но, скажем так – всегда была на страже. Она каким-то внутренним чутьём, Из нас троих, доверилась старушке, Мать сядет в кресло – кошка на плечо, Ни дать, ни взять – две милые подружки. Не молодеем мы, так суждено, Уже в квартире три пенсионера, Я дом в деревне прикупил давно, Шутила мать - без кондиционера... Хотелось убежать от суеты, Двора – колодца с тёмной подворотней, Туда, где мир добрей и все - на «ты», Где людям и животным повольготней. И вот уже почти пятнадцать лет Мы жизнью деревенскою прожили Давно ни Васьки, и ни Дольки нет, И мать – два года, как похоронили. Стальной осколок от блокадных дней Подвёл черту под жизнью ветерана, И Пушка до конца была при ней, Любовью и теплом лечила рану. Уверен я – у кошек Божий дар Вбирать и облегчать людские хвори, Их уносить и сбрасывать в тартар, А по простому - «разряжаться» в поле. Бывало, пропадёт на пару дней, Вернётся похудевшей, но довольной, Поест чуть-чуть – и к визави своей Мурлычет: как здоровье? Здесь не больно? От «процедур» пушистого врача У мамы поднималось настроенье, Она смеялась, старчески ворча: Ну где ты шлялась, чудное виденье? На время силы возвращались к ней Казалось, боль из тела уходила… И кто мне скажет, сколько светлых дней, А может - лет, ей Пушка подарила? Шутила мать, коль кошка вдруг умрёт, Она - за ней, повременив немножко. Всё так и вышло, но наоборот: Сначала - мать. Спустя два года - кошка. И эти годы искренней любви Мы разделяли радости и грусти. Просили Пушку – только поживи, Кто без тебя давление опустит? Беда пришла оборванной струной, И дело не в судьбе, секрет в породе! Два дня питалась Пуша лишь водой И умерла спокойно, на восходе. Как людям распознать добро и зло? Они в мозгах переплелись искусно. Нам с Пушенькой, уверен, повезло. Такой вот эпизод из жизни грустный. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
