Рисунок по памяти На столе клеенка в нарядных маках, В мисочке горох, размокая, бухнет. Я сижу с тетрадкой, вдыхая запах Пестрого бытья коммунальной кухни. Вновь из пункта «А» вышел человечек, А линейка в комнате – вот растяпа! Там у мамы гость (говорит – разведчик, Да хоть генерал, только он – не папа). Дядя Моня час как пришел со смены, Пьет грузинский чай из огромной кружки, Заедая цимесом непременным, Рыжим, как Мироновы конопушки. На халате в треск натянув полоски, Вновь дымит у форточки тетя Фира, Стряхивая пепел от папироски На медальку крышечки от кефира. В ряд на керогазах кастрюль короны: Хаш, рассольник, щи и супец с колбаской… Попросить линейку бы у Мирона, Только он на улице, с нашим Васькой. Скоро шесть. Михеич придет с работы, А за ним Армен, хахаль тети Нели, Сядут отмечать, кто - приход субботы, Кто - последний день трудовой недели. Сдвинутся столы, зазвенят рюмашки, Загремят кастрюли, роняя крышки. Ну а я, доделав свою домашку, Посижу с Мироном, листая книжки В комнатке, где слоники под часами Будут ждать, как в кухне, цветной и пьяной, Отзовутся тосты «за тех, кто с нами» Эхом от войны: «что ж, друзья, помянем…» А пока спешит человек в тетради, Скорость в пять кэмэ отмеряют ножки, В такт его шажкам по бульонной глади Неля мерно плюхает поварешкой. И, перхая старчески, бабка Полька Мозговую кость с упоеньем гложет. Путь до пункта «Б» – два пи эр, поскольку В понедельник будет опять всё то же: Потекут до пятницы дни за днями, Толкотня на кухне, домашка, споры, И опять разведчик припрется к маме, Или капитан, или дворник Боря. Так же будем с модой сверять подолы, Медяки считать у окошка кассы, И взахлеб делиться взращенной в школе Верой в урожай райских яблок с Марса, Верой, что вот-вот заживем как люди, Что преодолеем все-все барьеры. Главное ведь: верить, что будет, будет, И воздастся, может быть, нам по вере. Под окном надсадно скрипят качели, С них в песок сигают Мирон да Васька… Принеси-ка, внученька, акварели – Нарисуем память в прозрачных красках. Город Обломки стен смешались винегретом, На них приправой окислялся стронций. Над черной неподвижною планетой Вставало эбонитовое солнце. По бывшим городам гуляло пламя Взрывая то цистерны, то канистры, И раны рек с разверстыми краями Дымились и разбрасывали искры. А здесь, тупой вражде немым укором, Обещанным и Торой и Кораном, Мой теплый, мой любимый южный город Лежал в руинах черным, бездыханным. Лежал, нелепо вывернув кварталы, Безмерно, безнадежно изувечен, С лицом, покрытым траурной вуалью, И оспинами трупов человечьих. Из треснувших кусков античной клади Торчал, как вопль, скелет сгоревшей стелы. А радиоактивные осадки Летели вниз, летели вниз, летели… Внезапно я очнулся от кошмара, Смеялось утро, щебетали птицы, По отдохнувшим за ночь тротуарам Спешили люди шумной вереницей, И разбивая в прах печаль и скуку Кружился у окошка змей бумажный. Дай, Господи, чтоб этот сон не в руку, Но всё же пусть его увидит каждый. Несвободна Несвободна, словно тень от кошки, Шла река в наручниках мостов, У причала строем тётки-ёжки Продавали трупики цветов, Предвкушая яблочную мякоть, Корни яблонь тискала земля… Что ж теперь, достать чернил и плакать? Или подождать до февраля? Подождать, когда замерзнут воды, Станут сном последние цветы, И, наевшись досыта свободы, Может быть ко мне вернешься ты. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
