«- Я, Раймунд-Рожер – сын Рожера II Транкавеля и племянник Раймунда VI Тулузского. Виконт Альби, Амбьяле и Безье, вассал графа Тулузского. Виконт Каркассона и Разеса, вассал графа Барселоны - правителя Арагона. Родился я в провинции Лангедок в 1185 году и до сего дня проживал в графском замке, построенном ещё моими предками, в Каркассоне. - Почему же ты, сын мой, потомок столь славного и древнего рода, оказывал содействие еретикам альбигойцам? – от голоса легата Арнольда, казалось, задрожали стены замка. - О святейший легат, в пять лет я стал сиротой и был отдан под опеку Бертрана де Сессака. - Но он поклонялся дьяволу! – воскликнул Фульк, епископ Тулузы. - Нет, епископ. От начала мира не было человека честнее, умнее и приветливее его. Когда жена моя - Агнеса де Монпелье - родила мне сына, я отвёз их к Бертрану де Сессаку и публично просил его стать учителем Раймунда II Транкавеля. - Отчего же вы не прогнали еретиков с ваших земель? - спросил аббат Милон, приведший крестоносцев из Лиона. - Мы не можем так поступить, – отвечал виконт. – Мы выросли с ними, у нас есть среди них родственники, и мы видим, что они – люди честные. В провинции Лангедок очень много славных и древних семейств. Они не представляют никакой опасности. Даже в управлении Безье я полагался на иудейскую общину. - Мы выжгли ересь в Безье! - воскликнул легат. - Когда войска окружили город, люди открыли ворота и вышли на мост. Они были без оружия. Горожане хотели говорить с рыцарями. Но разбойничий король подал сигнал к атаке. (Разбойничьим королём называли командира французских наёмников, который управлял самой свирепой и бесстрашной частью Христова воинства – историческая справка). Рутьеры бросились вперёд, тесня горожан и понуждая их взбираться на откос к городским воротам. Рутьеры снесли ворота, и основная часть армии ринулась на штурм. Прежде чем гарнизон Безье успел опомниться, вся армия была у стен города, а банды наёмников бежали по улицам, сея ужас вокруг себя. Голос виконта дрожал: - Люди, у кого было время выбежать из домов, куда врывались рутьеры, бежали по улицам к городским церквам. Кто-то бежал к собору Сен-Назэр, другие - к большой церкви святой Магдалины и церкви святого Иуды. И для католиков, и для еретиков церковь стала последним прибежищем. Ворота церквей армия брала с боя, и все, кто там находился, оказывались в ловушке. Их убивали всех подряд: женщин, грудных детей, священников с распятиями в руках… Их вырезали всех – и православных, и еретиков – десятки тысяч… - Это Господь дал нам право убить всех! – голос легата потряс своды замка. – Ибо только Господь распознает своих». Марина отложила книгу. До прихода гостей оставался час. В огромном холодильнике лежали приготовленные приходящей работницей блюда с закусками, салатник с маминой фирменной мимозой и кастрюля с мясом, замаринованным папой. Родители поцеловали её - каждый в свою щёчку - и уехали домой. «Господь распознает своих». Марина увидела его в первый рабочий день. Она – вчерашняя студентка, он - главный экономист. Она вошла в кабинет, а он стоял у окна - высокий, красивый, ещё очень молодой. Длинные чёрные волосы с лёгкой проседью. Он посмотрел на неё, и она пропала. А он всё понял. И делал с ней потом всё, что хотел. Где и когда хотел. А потом уходил к жене и детям. А она ждала его. Он приходил на мгновение, обещал. Просил подождать ещё. Она ждала. Ждала всегда. А он врал и снова обещал. И всегда уходил… Она поздно поняла, что беременна. Врачи предупредили - нужно рожать. А он и слышать ничего не хотел. Говорил - «ерунда», «это даже не операция», «всё обойдётся». И уговорил её. А потом пропал. Перевёлся в столицу. Забрал жену и детей. Она осталась одна. В маленькой пустой и холодной квартире… Теперь она сама главный экономист. Марина вышла из дома. В зелёной траве под карликовой ивой у гаража сидел гномик с корзинкой. Его большие карие глаза на застывшем гипсовом лице смотрели на Марину и ничего не выражали. Он также мог смотреть на костры святой инквизиции. Или наблюдать за концом света. По мощёной дорожке она прошла вглубь сада. Мимо искусственного водоёма с русалкой из натурального камня и двух скульптур сурикатов из полистирола с поднятыми кверху лапками. К беседке с большим мангалом… Очередной день рождения. Будет только брат с новой женой и Орловы. «Если только Господь распознаёт своих, как же быть нам, людям?» Ей не суждено распознавать. С Орловым её познакомил брат. Тот работал прорабом на стройке и подхалтуривал. А она решила сделать ремонт в квартире. Сменить обстановку и начать новую жизнь. Орлов помог ей. Но он тоже был женат. Детей, правда, не было. И Марина снова стала ждать. «Мне уже тридцать пять… А я не была замужем. Что я – дура какая- то? Или уродина?» - иногда думала Марина. С деревьев опадали листья. Марина раскрывала томик Есенина и читала вслух, не глядя на страницу: «Облезлый клён своей верхушкой чёрной гнусавит хрипло в небо о былом. Какой он клён? Он просто столб позорный - на нём бы вешать иль отдать на слом». «Мне уже сорок…» Заметало улицы позёмкой. «Нет, я же не дура и не уродина», - мысленно говорила Марина себе. «Визжит метель, как будто бы кабан, которого зарезать собрались. Холодный, ледяной туман, не разберёшь, где даль, где близь…». «Сорок пять…» В лучах медового заката светились яблони цветы. «Прядите, дни, свою былую пряжу, живой души не перестроить ввек. Нет! Никогда с собой я не полажу, себе, любимому, чужой я человек». Орлов ничего не обещал. Он приходил не часто. И мог пропасть на полгода. «Орлова невозможно понять», - думала Марина. - «Сбитый лётчик». А у Орлова было много женщин - клиенток. И был он обычный мужик. «Орлова нужно принимать таким, какой он есть. Но как же это трудно!» Когда случился кризис, Орлов попросил Марину устроить на работу жену. И она выполнила его просьбу. А позже сделала Орлову своим заместителем. Марина окинула взглядом стриженые лужайки с английским газоном, фигурки сказочных персонажей и животных, тропинки, вымощенные камнем, безупречно ровную живую изгородь, колодец с деревянным срубом, качели в тени причудливых деревьев. Её загородный дом и усадьба излучали благородное состоятельное достоинство. Всё готово для праздника. Она вернулась в дом. «- Что же привело тебя сейчас в стан войска Христова? – крикнул папский легат Арнольд Амальрик. – Когда Безье пал! - Крестоносцы появились у стен Каркассона первого августа. А уже третьего числа, под пение Veni Sancte Spiritus, они бросились на штурм Бурга. Этот пригород, самый слабый из всех, не устоял. Его жители вынуждены были бежать в город. В Каркассоне укрылось много народа, и целый год к нему было бы не подступиться, ибо башни его высоки, а стены снабжены амбразурами. Но крестоносцы перекрыли воду, а наши колодцы пересохли. Еды в крепости хватает, а вот воды… - Я говорил твоему сюзерену Педро Арагонскому и графу Тулузскому, что дарую жизнь тебе и твоим рыцарям! - перебил Раймунда-Рожера легат папы. – Или тебе не сообщили об этом? - О святейший легат, мне передали твоё решение, но я осмелился прийти сейчас к тебе, чтобы просить пощадить всех жителей Каркассона! Город и окружающие его рвы наполнились павшей от жажды скотиной. Разлагающиеся на жаре трупы животных распространяют нестерпимую вонь. На улицах слышны крики стариков, больных, женщин и детей, которых заедают тучи чёрных мух. Прошу тебя, пусть люди выйдут из города, в чём есть. А всё наше золото и серебро, одежда и оружие, лошади и мулы – всё пусть будет твоим, легат. Я же останусь твоим заложником. - Всё и так принадлежит Господу нашему! – крикнул легат. – Господь милостив. Стража, увести его. Оставшись с аббатом Милоном и епископом Фульком, папский легат Арнольд Амальрик сказал: - Пускай жители покинут город без верхней одежды, в одних камизах и брэ. Виконта же бросить в темницу и заковать в цепи». Гости приехали разом. В беседке брат врубил Бенни Гудмена и вместе с Орловым занялся мангалом. Марина с невесткой и Орловой накрывали на стол. Брат между делом подтрунивал над молодой женой, которая хотела помочь, но больше путалась под ногами. И, перекрывая звуки джаза, раздавались его избитые остроты: «Баба дура не потому, что дура, а потому что баба»; «Каждый суслик - агроном»; «Говорила мама: «Учись на доктора!» Орлов кидал на Марину осторожные взгляды. Она чувствовала их кожей, но вида не показывала. А когда с хлебной корзинкой проходила мимо, он вдруг спросил: - Как новая машина? Она и глазом не моргнула, чуть вскинула плечи: - Хорошо! Зелёные бутылки со сладким игристым вином из Пьемонта охлаждали струи искусственного водопада у самой беседки. - За Марину! - Здоровья! Счастья! Торжественная невестка вытащила откуда-то картонную коробку с сервизом или с какой-то вазой. Брат запустил фейерверки. От разрывов сработала сигнализация в гараже. Когда всё стихло и все замерли с бокалами в руках, Орлова тихо сказала: - Дорогая Мариночка Михайловна! Я всё думала, что же такое подарить вам? У вас всё есть. И вы такая красивая, изящная, высокая! И что можно добавить в этот живописный ландшафт? Орлов быстрым шагом прошёл к въездным воротам и вынес большой куль, обтянутый стареньким пёстрым покрывалом, с розовым бантом у самого верха. Марина потянула за свободные концы банта. - Рама, руль, два колеса, вот и все вам чудеса. Проще – механизма нет. Как хорош… велосипед! - вдохновенно читала Орлова. Покрывало упало к ногам Марины, и в лучах багрового заката перед глазами присутствующих предстал маленький детский четырехколёсный велосипедик. Весь он был покрыт краской чистого нежного канареечного цвета. Брат с женой оцепенели. Орлов подскочил и с излишней готовностью поцеловал Марину в губы. Поцеловал чуть дольше, чем это было бы возможно для простого порыва. И чуть интимнее, чувственнее, чем ни к чему не обязывающий дружеский поцелуй. «Вот кобель!» - даже и не удивилась, а огорчилась Орлова. - «И с Мариной у него что-то было!» «А может быть и есть?» - подумала она и расстроилась вконец. Скупая вдовья слеза скатилась по её правой щеке. Орлов нажал на маленькую грушу жёлтенького клаксончика. - Хрю! Хрю! - грубо прохрипел клаксончик. Марина вздрогнула. Вся жизнь её вдруг предстала перед глазами: пожилые, больные родители; непутёвый брат с тремя детьми от разных женщин; её богатый загородный дом с никому ненужными неживыми скульптурами каких-то гномиков и странных животных. В подарке Орловой были её собственные нереализованные мечты материнства. Она искренне верила, что такой предмет будет трогательным напоминанием хозяйке об этом дне рождения и о ней - Орловой. И она старательно выкрасила его в такой яркий цвет… Но получилось с точностью наоборот! «Вот мне и пятьдесят. А я так несчастна! И детей у меня уже не будет никогда. И этот чёртов жёлтый велосипедик…» В это мгновение в мангале какой-то уголёк вспыхнул ярким пламенем. Брат с Орловым кинулись тушить. Неумелая невестка мешала им. «Дурочка ты моя!» - словно бы увидела Марина перед собой заплаканное состарившееся лицо мамы. И почувствовала она вдруг всю необъятную любовь родителей. Их жертвенную, всёпрощающую и всёпоглощающую жалость к ней. Одинокая старость предстала перед ней яркой картиной… Слёзы потоком хлынули из глаз Марины. Она протянула руки вперёд и шагнула к Орловой. И стояли они вместе, обнявшись, и ревели как две белуги. Одна - высокая, стройная в красивом вечернем платье, с дорогими перстнями на пальцах. Другая – маленькая, словно пришибленная жизнью, в простенькой одежде, с почти невидимым тоненьким обручальным колечком. Такие разные, и такие похожие. Господь распознает своих. ___________ В тексте автором использованы цитаты из: - книги З. Ольденбург «Костёр Монсегюра. История альбигойских крестовых походов»; - «Раймунд Роже (виконт Безье)» - страница из Википедии (свободной энциклопедии); - стихотворения С.А. Есенина «Метель». | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
