ОТРАЖЕНИЕ

 

Времени нет, всё — одни условности.

Миг настоящего, не успеем мы его осознать,

из будущего превращается в прошлое...

Всё — неуловимо.

Время нам не принадлежит.

Будущее — ещё не про нас,

Прошлое — уже не с нами,

Настоящего, как такового, тоже нет.

 

…Наглое отражение нагнуло голову, потом посмотрело куда-то в сторону и, наконец, взглянув на меня, захихикало. Мерзко так, противно... Потом скорчило рожу и... исчезло, оставив туманное облачко. Это бесформенное нечто колыхалось, меняя формы. Потом начало темнеть. Вскоре зеркало потухло совсем.

Недоумение и страх овладели всем моим существом. Я не мог сдвинуться с места, желая знать, что же будет дальше, и боясь этого. Одновременно и веря в реальность происходящего, и понимая, что этого не может быть.

И тут появилась музыка. Сначала она была робкой и вкрадчивой, потом звучание усилилось. Вскоре добавилась дерзкая барабанная дробь. Постепенно мелодии наполнили пространство, им было мало места, они перебивали друг друга. Мир наполнился какофонией звуков. Они были везде и непонятно, откуда появлялись. И невозможно было от них спрятаться. Они настигали … и давили. Я закрыл ладонями уши, но бесполезно. Всё это было во мне, я с этим жил...

Тогда, чтобы победить, я начал петь. Громко! В зеркале снова появилась туманная масса. Она медленно приобретала знакомые до боли очертания...

Вновь появившееся отражение лукаво улыбнулось и, шутя, погрозило мне пальчиком.

Совершенно обессиленный я лёг спать в надежде, что всё вернётся, и будет как раньше - спокойствие, уверенность и определённость будут со мной. Очень хорошо помню, что мне абсолютно ничего не снилось.

Проснулся я рано. И лежал просто с закрытыми глазами. Раздумывая о дне вчерашнем, о дне будущем... Потом я заметил, что мне стало трудно дышать, воздух был до того плотный, что приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть. И запах, какой-то запах... что-то неприятное.

Я открыл глаза и ещё минуту полежал тихо, разглядывая ковёр над кроватью. Потом повернулся к окну. То, что я увидел, повергло меня в шок. Из одного угла комнаты в другой, под потолком, по диагонали была натянута верёвка. А на ней висел безобразный клоун с маленькими злыми глазками и большим ярко- красным ртом. Он раскачивался на заломленных назад руках и беззвучно смеялся, не сводя с меня своего леденящего взгляда.

Тихий ужас овладел моим сердцем. Я затаил дыхание, рассматривая чудовище. На фоне окон, за которыми уже властвовало солнце, его прекрасно можно было рассмотреть во всех деталях.

Как страус в песок, я зарыл свою голову в подушку. Я хотел вновь заснуть и вернуть день вчерашний.

Когда я снова открыл глаза, ничего не было. Утро весело хозяйничало в комнатах. За окном весело чирикали воробьи, лаяла на кого-то соседская собака.

Выйдя на террасу, я присел на диванчик. Потом, подумав, вынес из дома огромный арбуз купленный накануне. Едва я дотронулся ножом до корки, как он с треском разделился на две ровные половины, являя взору невозможно яркую плоть, состоящую из алых крупинок. Сок, брызнув, пролился кровавой слезой на скатерть... Арбуз таял во рту. Я долго ел, наслаждаясь. И одновременно обдумывая утреннее своё происшествие. Да и вчерашнее тоже.

Здравым умом я понимал, что этого не может быть никогда. И вместе с тем, совершенно доверял своим глазам. И то, что я видел, не было плодом моей больной фантазии. Инстинкт подсказывал, надо что-то делать, и это нельзя отложить на потом.

Выпив кофе, я стал собираться к другу. С кем-то надо было поделиться этой ношей, одному жить с такой тяжестью в душе абсолютно невозможно. Но Лёшка, послушав меня, не стал заморачиваться, он сказал так:

- Я тебе верю, это – безусловно. Ты – человек серьёзный и мыслящий здраво. И шутить с такими делами, понятно, нельзя. Но помочь тебе чем-то я не могу, - а, подумав, посоветовал, - к моей бабуле сходи, вот она, думаю, точно знает, что в таких случаях делать надо.

Ближе к вечеру я добрался до дома Нины Васильевны – худенькой, проворной и строгой, я бы даже сказал, суровой. Поблёскивая стёклами очков, она внимательно выслушала меня, напоила чаем, успокоила:

- Вот что, милок, тебе сделать надо. Домового покормить и поговорить с ним по душам. Ты же, я слышала, дом продавать собрался и, вообще, насколько я понимаю, теперь редко там появляешься. Вот домовой и забеспокоился, кто хозяиновать будет. Потому и показался тебе. А что в таком виде, ты не обращай внимания. Он разный бывает: кто-то силуэт видит, кто-то животное, а кто и не видит, только чувствует. Но, я тебе скажу, зря он не показывается. Ещё раз увидишь, не бойся, спроси, к худу или к добру. Да ответ слушай. Ну ладно, иди домой, поздно уже. Да помни, что я тебе говорила. А ежели надобность будет, заходи, помогу, чем смогу.

 

Попрощавшись, я побрёл домой. Но чем ближе была моя улица, тем медленнее была моя поступь, решимость куда-то исчезла. А когда я подошёл к воротам, ноги стали чугунными. Постояв в нерешительности возле забора, я круто развернулся и быстро пошёл прочь. Просто вдруг понял, что ещё одного такого кошмара я не переживу… Ноги привели меня к Лёшке.

- Пусти переночевать, сил нет в свой дом зайти. А кому-то ещё про всё это рассказывать не хочется.

- Заходи, - обронил Лёшка, - только я не один, Олеся приехала…

- Пойдём чай пить, - из кухни выглянула Олеся в простеньком цветастом халатике, - а, может, ты кушать хочешь, ты же теперь бездомный…

Я подозрительно покосился в сторону Лёхи, издеваются?

– Извини, но я ей всё рассказал, у нас нет тайн друг от друга.

Он широко улыбался, как мой клоун, только улыбка была добрая. Я упокоился: «Нервы шалят, и чего я взъелся на человека? Сам же к нему в дом вломился»

Поужинав с шутками-прибаутками, разбрелись по комнатам. Радушные хозяева постель приготовили, но спать мне совсем не хотелось. Просмотрев полку с книгами, выбрал несколько: рассказы и повести какого-то неизвестного мне автора и стихи Есенина…

Едва начало светать, я, не прощаясь, тихо вышел из дома. Собака, искоса взглянув на меня, не стала лаять, только громко зевнула. Калитка тоже, бесшумно открывшись, выпустила меня на пустынную улицу.

Когда я подошёл к дому, было уже совсем светло. Набравшись решимости, я открыл ключом дверь. Тяжёлый воздух вывалился мне навстречу. Помня, что всегда трудно сделать самый первый шаг, я сделал его. Я шагнул внутрь, будто нырнул в ледяную прорубь. Пересёк быстрым шагом комнату и, сев на диван, огляделся. Никого не было. Но, одновременно, меня было очень мало, а комнаты – очень много. Немного помолчав, я откашлялся, потом, взяв со стола вазу с конфетами и печеньем, поставил её в угол за диваном.

- Вот, угощайся. И не злись на меня. Я тебе сейчас расскажу, как всё будет, и ты успокоишься. Я тебя понимаю, мы – люди далеки от таких хлопот как у тебя. У нас – всё просто, хотя тоже не совсем всё гладко бывает. Вот вы обо всём беспокоитесь, это хорошо, порядок должен быть. Но и ты меня пойми, правилам разным про вас нас не учили… в общем, безграмотный я, прости, если что не так.

Дом родительский я продаю, ничего в этом страшного нет, многие так делают. Не бойся, абы кому жильё родное в руки не отдам, хозяев хороших буду искать. И будешь ты жить у них припеваючи… или они у тебя…

Замолчав, я сидел тихо, словно чего-то ожидая. И не напрасно, воздух стал легче. Вздохнув всей грудью, я добавил:

- В общем, расклад такой: уезжаю я, сам понимаешь, работа. А ты властвуй здесь, чтоб порядок был во всём, присматривай. Спасибо тебе за хорошую службу. А пока давай в дружбе жить, делить нам с тобой нечего. А что не так, не серчай. Это я по незнанию, по неразумению… не суди строго…

В окно брызнуло солнце, стало светло и радостно. Воздух, весело играя пылинками в золотых лучах падающего к закату светила, стал лёгким и вкусным.

Я подошёл к зеркалу, на меня смотрела опухшая от бессонницы физиономия. Моя!

Широко улыбнувшись, я подмигнул лукаво и помахал себе беззаботно рукой. Потом резко развернувшись, сделал несколько шагов к дивану и упал навзничь, подмяв под себя подушку. Через несколько минут я спал. Как звезда!