Лёгкий щелчок, слабое шипение динамика:

– Улица Красная, 13. Там непонятно что… соседка звонила, бабуля старенькая… мужчина без сознания, за пятьдесят… она не знает точно…

– Красная? – врач выездной бригады «скорой помощи», сидя на переднем сидении старенького «УАЗика», тяжело открыл слипающиеся после ночного дежурства глаза, – Красная? А квартира, квартира?...

– Сорок два.

– Фамилия?! – Ефим Михайлович подхватился – сна как не бывало, – фами-лия? – настойчиво требовал врач.

– Соседка не уверена, старенькая совсем, говорит – недавно приехал, точно не уверена – толи Луков, толи Лучков…

– Лукин? – вскрикнул врач «скорой», – Лукин?

– Может и Лукин, она не знает точно. Говорит – проживает один, родных нет. Может, просто пьяный? Посмотрите на всякий случай.

Динамик потух.

Водитель «скорой» – Александр, ещё молодой паренёк, удивлённый такой внезапной переменой в поведении своего дежурного врача, вопросительно посмотрел на доктора, ожидая команды. Саша пришёл в «скорую» совсем недавно из небольшой бюджетной организации, где привык не спеша возить шефа по совещаниям, да домой на обед. И когда по ветру перемен его прежнего работодателя лишили персонального служебного авто, Саша был вынужден перейти на более беспокойную работу водителем «скорой помощи». Естественно, вручили ему не самую навороченную «спасалку», а старенький, добитый всеми жизненными невзгодами и не самыми лучшими уральскими дорогами, полуржавый «УАЗик», который давно уже перешёл все мыслимые и немыслимые временные и километражные границы списания. Как ещё двигался этот чудо–аппарат времён Черепановых, не разваливаясь на бесчисленных городских колдобинах – большая загадка. Молодым везде у нас дорога – это понятно, а вот как на такую развалюху попал опытнейший реаниматолог семи медицинских пядей во лбу – Гацман Ефим Михайлович, о котором давно по городу чуть ли не легенды ходили, а руки называли не иначе, как золотые? Как, как – попал, да и всё. Видно, были причины, но абсолютно точно, что его предпенсионный возраст тут ни причём.

– Давай, Саша, давай, дорогой, не подведи! – хлопнул Ефим Михайлович ладонью по металлу допотопной приборной доски автомобиля.

Волнение доктора невольно передалось и водителю. Он лихо втиснул педаль акселератора и подскочивший «УАЗик», словно старый ишачок, получивший хорошего пинка под одно место, бодро выскочил в автомобильную гущу утреннего города. Ефим Михайлович тяжело прикрыл глаза, но это была вовсе не дремота, это нахлынули воспоминания…

***

Красная, 13 встретила Фиму не очень приветливо. Можно сказать – совсем неприветливо. Да что там говорить – злобно встретила. Не успела вселиться маленькая еврейская семья из трёх человек в однокомнатную новую «хрущёвку», а уже через полчаса семилетний Фима Гацман с рёвом поднимался на свой пятый этаж, размазывая по щекам кровь из рассеченных губ и вдрызг разбитого носа. Что ж, новостройка сразу предъявила свои жёсткие правила – чужие здесь не ходят. А вот, как стать своим в совершенно новом, ещё только зарождающемся жилом районе небольшого уральского городка – ни в каких правилах не прописано.

Чем не понравился Фима местным «аборигенам» – таким же мальчишкам, заселённым в эти пятиэтажные коробки чуть ранее: кто – месяц, кто – два назад, а кто уже и с полгода, худющий, на тоненьких, как у грача, ножках, интеллигентный еврейский мальчик понять не мог. Едва выскочив из подъезда в этот не совсем ещё благоустроенный двор, с такой нелепой открытой улыбкой от уха до уха, (видимо, от распирающего счастья), Фима мгновенно споткнулся о холодный прищур нескольких пар мальчишечьих глаз, явно выражавших чувство глубокого презрения. Может, здесь всех новеньких так встречали? А может, парням в пузырчатых штанах–шароварах и непонятного цвета кофтах на резинках снизу не понравилась аккуратная Фимина рубашечка в синюю клеточку, да новые короткие брючки–бриджи на шлейках? Уж, больно по щёгольски всё это выглядело.

Ещё пару минут назад ошалевший от восторга Фима носился по огромной пустой комнате, рассматривая со страхом квадратный платок неба через открытую дверь, ведущую прямо из комнаты на неведомое ранее чудо – собственный балкон. А потом, осторожно делая полшага через порог балкона и замирая от страха открывающейся высоты, смотрел сквозь железные прутья на маленькие фигурки людей, копошащихся где–то внизу. После страшного деревянного барака, где он родился и вырос, откармливая клопов, после всей этой ужасной толкотни в узком грязном коридоре, заваленном различными ящиками, мешками, ободранными лыжами, старыми вонючими матрацами, велосипедами, после вечно залитой общей кухни, после вечно закрытого туалета – отдельная однокомнатная квартира! Это ли не счастье? А в этой квартире, представляете – чугунная печь в отдельной кухне и, самое невероятное – отдельный туалет, да ещё с маленькой квадратной чугунной ванной. Фима быстро нашёл на кухне небольшие дверцы прямо в стене под подоконником, там были две полки и прямо в стене – дырка, закрытая только металлической сеткой – холодильник для продуктов! Счастье–то какое!

Именно с таким чувством телячьего восторга выбежал тогда Фима в свой новый двор, свой новый мир, в котором ему предстояло жить и взрослеть. Местные «аборигены» мрачно обступили Фиму полукругом, дёрнули за воротник сзади, спереди наступили на новый сандаль и всё… дальше описывать нечего. Мальчишки семи–восьми лет – народ жестокий. Вот и били, пинали новенького они почти по–взрослому – стараясь непременно попасть в лицо. Мама Фимы, медсестра по профессии, ужаснулась увиденному, но мгновенно взяла себя в руки и принялась отмывать, чистить, а затем раскрашивать йодом физиономию своего несчастного сына.

***

– По Новой или по Циалковского?

– А? – голос водителя вернул доктора в настоящее, Ефим Михайлович вздрогнул, – давай по Циалковского, там сейчас машин меньше будет.

Ох, как же ошибался доктор: в городе наступало самое горячее время пик, когда несметные железные тарантасы различных иномарок спешно развозили своих хозяев по месту работы. За зиму раскуроченные, разваленные, разбитые дороги будто ехидно улыбались промоинами луж неопределённой глубины всем, выказывающим сейчас особое нетерпение, водителям. Быстрее хотите? А вот вам кукиш очередного наспех поставленного дорожного знака – «ремонтные работы»! Хотите вывернуть вправо? А вот вам «кирпичик» под ту арку! Хотите влево? А вот вам «обгон запрещён»! В этой раскачке медицинского «УАЗика» среди бугров и ямок – глаза доктора вновь закрылись…

***

Несколько дней Фима залечивал раны. А когда вновь решился выглянуть на улицу, с опаской озираясь по сторонам – его как будто уже ждали. Ловким движением кто–то сдёрнул с него кепочку и кинул по кругу. Мальчишки начали перекидывать её из рук в руки, потешаясь над Фимой, пока тот тыкался, как неловкий щенок, от одного пацана к другому и беспомощно озирался, бесконечно опаздывая перехватить свой нехитрый головной убор. Самый длинный мальчишка из образовавшегося весёлого круга уже замахнулся кепкой, рассчитывая забросить ту как можно выше на ветки ближайшего дерева, как внезапно чей–то крепкий подзатыльник толкнул его прямо навстречу Фиме. Кепка сама выпала прямо в руки своего ошалелого маленького хозяина. Смех мгновенно затих, когда мальчишки обернулись на возмутителя их неспешного веселья – позади них стоял Витька Лукин. Это был парень их же возраста – не выше, ни крепче, но уже очень известный за свою бесшабашную задиристость. Дрался Витька так лихо и отчаянно, что и более старшие мальчики не желали с ним связываться, посчитав себе дороже конфликтовать с этим сумасшедшим. Вот и на этот раз пацаны быстро разошлись, посчитав своё развлечение на сегодня законченным.

– Ты кто? – задал Витька вопрос новенькому.

– Я – Фима…

– Ну, и трус ты, Фима.

– Я слабый, их много… – протянул Фима, будто для него количество соперников имело какое–то значение.

– Это не главное. Главное – всегда смотреть врагу в лицо так, чтобы он понял, что сегодня сдохнет, даже если приедет на танке.

Больше Фиму никто не обижал. Худосочный, безобидный Фимка Гацман, совершенно неожиданно и для себя самого и для всех остальных, совершенно непонятно по какой причине стал лучшим, «не разлей вода», другом Витьки Лукина. Вот они – парадоксы простых дворовых историй.

***

Рёв нескольких нетерпеливых клаксонов нарушил ход воспоминаний Ефима Михайловича:

– Что такое?

– Да вот, урод какой–то выскочил прямо перед трамваем на обгон слева, зацепил рельсу, заглох – сразу пробка.

Ефим Михайлович, возможно, в другой раз и предложил бы новому водителю пару нравоучений по поводу недопущения классификации некоторых членов общества под группу «уроды», но сейчас только недовольно встряхнул седеющей гривой волос:

– Включай «музыку», объезжай по встречке… давай, Саша! – прикрикнул он внезапно, заметив нерешительность своего водителя.

Парень мгновенно стряхнул секундное замешательство, щёлкнул тумблером – тотчас взвыла душераздирающая сирена, по тесно прижатым бокам соседних машин полыхнуло проблесковым синим пламенем. «Скорая» выскочила на встречную полосу и едва увернулась от тяжёлого самосвала. Ефим Михайлович даже не шелохнулся – как же далеко были его мысли…

***

Школа №85 повидала многое. Большое каменное здание было возведено уже после войны на центральном взгорье средь предполагаемых новостроек. Долгое время школа была видна со всех сторон, словно церковь в деревне и за двадцатку календарных лет, обрастая коробками пятиэтажек, она так и не спряталась за их стенами – уж, больно выгодное имела расположение. Имела и свою богатую историю, да вот была ли в ней такая, когда из класса в класс переходили два неразлучных товарища, но два таких разных мальчика: один – отчаянный дебошир, драчун и двоечник, а другой – полная противоположность – прилежнейший, не по годам умненький отличник – Фима Гацман? Об этом история умалчивает, но вот то, что объединяла этих двоих самая настоящая пацанская дружба – это факт. Тут не поспоришь, а иначе как понять, что дважды (!) педсовет предлагал Фиме сдать экстерном программу и «перескочить» через класс, а то и сразу через два и дважды Фима отказывался – наивные, на кого же он бросит Витьку Лукина, которому давно светило второгодничество, начиная ещё с пятого класса. Фимка вытаскивал незадачливого товарища всеми правдами и неправдами: писал за него сочинения, специально допуская позволительное количество ошибок, чтоб смотрелось более–менее правдоподобно и не сильно бросалось в глаза истинное авторство, решал за него все контрольные, предварительно расправившись со своим вариантом, и так далее. На кого же теперь оставлять его, а?

Когда десятилетка закончилась и встал вопрос о дальнейшем направлении жизненного пути, понятно, что для Фимы всё было предельно ясно – только медицинский! А какие ещё варианты могут рассматриваться в семье потомственных медиков несчётного количества еврейских поколений? Фима уговорил Виктора пойти с ним на сдачу экзаменов, предполагая повторить школьный вариант своей «скорой» помощи. Почти получилось… не окажись профессор столь ушлым, ловко подловив Лукина на приёме «шпоры». Несостоявшийся студент был немедленно изгнан с позором из аудитории без малейшего сожаления обоих.

– Ну, и ладно, – буркнул Витёк огорчённому Фимке после сдачи, – поеду во Владик, в мореходку, там возьмут…

Взяли.

***

– Ребята, повторный вызов был на Красную… – шуршание динамика вновь прервало воспоминания доктора, – похоже, серьёзно, скорее всего – сердечный приступ, старушка говорит – практически не дышит, поторопитесь…

Дикий скрежет тормозов старенького «УАЗика». Ефим Михайлович чуть не разбивает голову о лобовое стекло. За перегородкой вскрикивает медсестричка – ударилась.

– Саша!...

– Да, вот, смотрите! – взвизгнул водитель.

Прямо перед «скорой» у грузовика, гружёного досками, от резкого маневра лопнуло крепление, кузов накренился, слетела петля борта, доски посыпались на проезжую часть. «Скорая» едва не влетела стеклом прямо в торцы своеобразного деревянного веера из досок. Ефим Михайлович выскочил из «УАЗика», подбежал к грузовику, дёрнул за дверцы:

– Жив? Жив! – тут же бегом назад в три прыжка, – Саша, сворачивай, давай дворами, тут уже недалеко. Ну, быстро, Саша, быстро!

***

Витёк, Витёк! Ох, и покидала тебя судьба по странам и континентам! Сколько же повидал ты, пересекая бездонную прорву воды различных морей и океанов бесчисленное количество раз. Иногда возвращался в свой городок, женился, разводился, опять уходил в море. Сколько же раз всё это происходило? Лукин изредка напоминал о себе и в жизни Фимы, оставлял какие–то новые координаты, адреса каких–то новых экзотических мест проживания… и снова исчезал в неизвестном направлении и никакие письма не могли догнать его мятущуюся по чужим краям душу. И, в конце концов, Лукин потерялся окончательно.

***

– Да, что же это за день–то сегодня такой? – выругался Ефим Михайлович после очередного резкого тормоза «УАЗика».

– Не пускают, – мрачно пояснил Саша, крепко вцепившись от злости в ста-ренький выщербленный руль, аккуратно забинтованный голубой изолентой.

Впереди, почти поперёк узкой внутри дворовой дороги, наискосок боком стоял огромный лакированный чёрный джип. Почти, все его двери были открыты. От машины из мощных динамиков била прямо в упор волна неких ударных звуков, наверняка претендующих гордо именоваться современной музыкой. Навстречу этому джипу почти в лоб стоял такой же монстр иностранного автомобилестроения. Водительская дверь также была открыта, но за рулём никого не было. Видимо, водитель, встретив «другана», просто пересел в его джип поговорить за жизнь.

Ефим Михайлович побелел от негодования. Он оценил опытным взглядом свою медицинскую дорожную коробку, щёлкнул на секунду крышкой, вышел из машины «скорой» и направился в сторону джипа:

– Пропусти «скорую», – тихо, но твёрдо проговорил он квадратному блестящему затылку. Лысый «кубик» соизволил повернуться к доктору, не спеша оценил того снизу вверх узкими свинячими глазками:

– Чё… вот это? – он оглянулся на замызганный грязью автомобиль «скорой помощи», словно чистокровный арабский скакун на конька–горбунка и дикое ржание несколько секунд сотрясало крышу заморского чудо–автомобиля.

– Эту, – холодно повторил доктор.

Потухшее, было, на секунду ржание всколыхнулось с новой силой:

– Не кипишуй, Айболит. Тебе чё, принципиально? Видишь – люди заняты, разговаривают… жди значит.

Смех прекратился в одно мгновение, как будто кто–то, вдруг, нажал кнопку стоп–кадра. Охранник с переднего сиденья коротко дёрнулся, повинуясь своему служебному долгу перед хозяином, но тут же замер, как и все остальные, едва его глаза встретились с не моргающим ледяным взглядом доктора. За секунду до этого произошло нечто неожиданное: мгновенное резкое движение руки эскулапа, более похожее на короткий бросок кобры и вся «группа товарищей», сидящая в роскошном джипе, с ужасом уставилась на короткую толстую шею своего лидера, напоминающую раздутую камеру легкового автомобиля. В этой шее глубоко торчал шприц с неизвестной жидкостью. Большой палец доктора спокойно накрывал торец поршня и был готов в любое следующее мгновение протолкнуть эту жидкость прямо в «камеру». Совсем, как палец на курке пистолета, готовый к мгновенному выстрелу.

– Да–да, он самый – цианид калия, – Ефим Михайлович говорил тихо и все внимательно слушали, – мгновенная потеря сознания, затем паралич дыхания, то есть – полный каюк. Это мы собак сейчас усыпляли, вот осталось… заводи, – приказал доктор.

Огромный пиджак даже не пошевелился, только рука очень осторожно дотянулась до замка зажигания и нежно повернула ключ.

– Очень медленно, – попросил Ефим Михайлович, удерживая руку на шприце. Однако, последняя просьба уже была излишней. Тяжёлый полугрузовик на удивление плавно отодвинулся от поцарапанного «УАЗика» в сторону. С правой стороны заморского металлического чудовища, больше похожего на танкетку, чем на легковой автомобиль, открылась лакированная дверь. Очень медленно, словно в замедленной съёмке гангстерского фильма, из неё вышел «сотоварищ» бычьей шеи – водитель второго внедорожника и, заведя почти бесшумный на малых оборотах двигатель, убрал и свой автомобиль в сторону.

Саша, наблюдавший всё это происшествие из своего «УАЗика», заранее приоткрыл правую дверь «скорой», подъехал вплотную к доктору. Тот выдернул шприц, спокойно сел в кабину и металлический авто–старичок тут же рванул с места. Ефим Михайлович выдохнул и отбросил шприц на пол.

– А что там? – мотнул головой в ту сторону Саша.

– Глюкоза, – Ефим Михайлович улыбнулся устало.

Когда «скорая» в очередной раз затормозила, упёршись в металлическую трубу, преграждающую проезд – эдакий самодельный шлагбаум с цепью на амбарном замке, Ефим Михайлович взял свою походную коробку неотложной помощи:

– Дальше я сам, тут уже близко.

Он стремительно зашагал вглубь дворов. Медсестра выскочила из машины и кинулась следом. «Вот он, дом мой, Красная, 13. Сколько же я здесь не был, – подумал Ефим Михайлович, приближаясь к своему, некогда, подъезду, – что ж так нас тянет в эту старую хрущёвку? Неужели нет милее места на земле? Вот и Витька вернулся…»

 

Чуда не случилось. Когда Ефим Михайлович зашёл быстрым шагом в знакомую дверь, открытую настежь, его встретила бабулька, видимо, та самая соседка, что звонила в скорую:

– Вот, ведь, я – старая, ещё шамкаю, а тут такой молодой… – она неслышно присела на табуреточку.

Сестричка быстро проверила пульс недвижимо сидящего в кресле мужчины крупного телосложения, вздохнула:

– На десяток минуточек раньше бы…

Ефим Михайлович молча вглядывался в скованное смертью лицо друга:

– Эх, Витёк, Витёк, – наконец выдохнул он.

– Вы его знали?

Доктор ничего не ответил.

 

Главврач вышел из–за стола, подошёл вплотную к Ефиму Михайловичу и дружески приобнял его левой рукой – в правой он держал заявление на увольнение, которое только что старый доктор положил ему на стол.

– Ефим Михайлович, дорогой вы наш, два месяца осталось. Доработайте спокойно в кабинете. Юбилей, как–никак, отметим, как полагается, проводим торжественно.

–Нет, Семёнович, всё…

Главврач вздохнул, посмотрел в глаза старому заслуженному доктору и понял, что это окончательный вариант и любые уговоры в данном случае будут бессмысленны.

 

Где–то через год сильно постаревший и осунувшийся Ефим Михайлович едва не попал в очень неприятное положение: он так сильно задумался, что ступил на пешеходный переход, совсем не обратив внимания на цвет светофора. Когда визг тормозов привёл его в чувство, Ефим Михайлович виновато приготовился выслушать «добрые», но справедливые пожелания в свой адрес от выскочившего водителя.

– Ефим Михайлович, вы?!

Старик поднял слезившиеся глаза и оторопел:

– Саша? А где же твой «ишачок»?

– А я теперь на «Крафтере» – зверь–машина! А колымагу нашу списали сразу после вашего ухода.

Старик восхищённо оценил новый реанимобиль, начинённый последними техническими новинками:

– А сам–то как?

– Всё замечательно: женился, вот квартиру строим, осенью обещали уже сдать, – Саша искренне улыбнулся, – сын у меня родился, первенец. Виктором назвали – победитель по латыни.

Глаза Ефима Михайловича потеплели:

– Витёк, значит… счастья ему.

Машина «скорой» тронулась и, обгоняя старика, коротко выдала «трель» сирены и одновременно вспыхнула на пару секунд всеми огнями. Старик встрепенулся, торжественно расправил плечи и благодарно махнул рукой вслед.

Жизнь продолжалась.