Сказки написаны, напечатаны и вклеены в первый фотоальбом дочери в конце 70-х годов прошлого века во дни двухнедельного больничного, свалившегося на мою ногу вместе с пианино, которое мы опускали со сцены в зал, дабы устроить нашим детям в нашем НИИ костюмированный новогодний утренник с постановкой музыкальной сказки. Артисты – родители, то бишь научные сотрудники и лаборанты. Музыка – тоже родитель, автор этих нетленок. После весёлого детского праздника – гипс, больничный... и новый фотоальбом с этими историями. Закончить их, увы, не удалось, поскольку вскоре сняли гипс и отправили – с костылями – на работу. Сказки адресуются детям с пяти лет, отрокам - с тринадцати и юношеству - с семнадцати лет. А дальше - по желанию и без ограничения возраста. Итак, посвящение:

 

НАШЕЙ ТАНЕ

 

Тили-тили-тили-бом –

Открывается альбом.

Шаг за шагом, день за днем,

Ты себя увидишь в нем.

 

Как росла ты и умнела,

Знала туго свое дело.

Открывала мир вокруг

Вот и повзрослела вдруг…

 

И на память – сей альбом.

Тили-тили-тили-бом.

А теперь послушай нас –

С мамой мы даем наказ:

 

Жизнь пожить – не двор пройти,

Не сворачивай с пути.

Доброй будь, люби людей –

Жить с друзьями веселей.

 

Перед злом не отступай,

И в беде не унывай.

Будь скромна, к труду готова.

Вот и все. Бывай здорова.

 

Мама and папа

 

Сказка о нашей первой встрече в Москве

 

Однажды июльским вечером 1971 года твой будущий папа (23 года) возле гостиницы Украина вскочил на подножку автобуса №139 и увидел твою будущую маму (17 лет). Мама стояла и делала в маленький альбомчик наброски с натуры – пара тощих иностранцев сидела напротив. И папа подумал: “Какая девушка! И рисует!.. Как бы познакомиться с ней?” А мама была недовольна, что он заслонил газетой ее иностранцев. “И зачем он стал там? – думала она. – И какой волосатый!..”

Так началась эта история. Минут через 40 они познакомились. Волосатый оказался студентиком, а художница неделю назад закончила ликбез. Она в ту пору усиленно занималась рисунком и живописью, т.к. готовилась поступать в институт. А он проходил селекционную практику в Немчиновке. И каждому эта нечаянная встреча запомнилась…

Виделись мы нечасто – забот было полон рот. Зато каждая встреча была для нас праздником. Институтский сквер в Немчиновке, станции метро Калужская, Киевская, Таганская, бар в «Октябре», жиденький лесок и опытное поле, вечерняя Москва и сонная Немчиновка – все это помнит нас, молодых и счастливых, влюбленных и красивых.

…Одним словом, мама не попала в институт, хотя ради него и поступила в родственный техникум, а папа не написал ни строчки дипломной, хотя и сделал хорошую работу. Вдобавок твои будущие дед и бабка отнеслись к нашей дружбе прохладно. Но мы, похоже, не очень огорчались всем этим. Главное было с нами – три месяца мы жили, словно в сказке. И когда осенью папа возвращался в Воронеж, колеса стучали ему: “Нина, Нина, Ни-на…” А мама долго не могла поверить, что осталась одна, и все ей казалось, что вон идет, едет или стоит папа… И оба знали, что все еще у нас впереди.

 

Сказка о разлуке

 

А впереди была долгая разлука, короткие встречи и снова одиночество. Папа окончил ВУЗ и жил теперь в далекой Солянке, утопающей зимой в сибирских снегах и морозах, а в остальное время года – в грязи и пыли. Работы в НИИ было непочатый край, и часто папа возвращался в свою берлогу лишь потому, что на полях уже было темно, а институтский сторож, укладываясь спать, закрывал дверь на ключ. Мама училась на “отлично”, из нее постепенно получался первоклассный мастер по пошиву одежды, и ей казалось, что институт не за горами. И все было бы ничего, только вот уж очень долго идут письма, уж очень далеко ездить на свидания, уж очень одиноко становится вечерами…

Прошла еще одна зима. В очередную его командировку в 1973 году они встретились в кафе «Метелица» на Новом Арбате и как могли, на словах и на салфетках, объяснились друг другу в том, что больше жить врозь невыносимо. И подали, с большими препятствиями и тайком, но подали заявление в Одинцовский Загс. Он возвратился в Солянку женихом, а она осталась ждать его отпуска тайною невестою. И каждому по ночам виделись теперь только счастливые сны.

А через два месяца в июне у нас была свадьба. Были почти все друзья и подруги, съехались все родственники, - вокруг шумно, хлопотно, весело и жарко. А в ЗАГСе прохладно, полутемно и торжественно, и нас поздравляют под Мендельсона и шампанское, и невеста такая красивая!.. А потом – залитая солнцем Красная площадь, и Ленинские горы, и наша Таганка, и всюду нам улыбаются и машут руками москвичи, и кажется, вся Москва радуется нашей радостью.

 

Сказка о молодожёнах в Восточной Сибири

 

Так с радостью мама стала женой, а папа – ее мужем. Половинку медового месяца мы провели в Мотеле, бегая через дорогу к теще на блины. Твоя бабушка простила – а куда денешься? – дочь свою и за подпольное заявление, и за несостоявшийся институт. Зато техникумовский диплом был с отличием, и как только мама получила его, мы срочно двинулись в путь. Июльским вечером самолет взял курс на Красноярск. Внизу, под крылом, мерцая огнями, оставалась наша дорогая Москва, а впереди ждала великая Сибирь.

Сибирь встретила молодоженов радушно: не успели еще мы дотащиться до дому, как дядя Толя Бакуменко пригласил нас на Красноярские Столбы, - у подъезда уже стоял под парами битком набитый институтский автобус. Мы бросили посреди холостяцкой квартиры неподъемные чемоданы и, вконец измученные дорогой, втиснулись в автобус, который тут же отчалил в путь. “А ну-ка покажи, кого ты нам привез из Москвы?..” - кричали папе с задних сидений. Смотрины мама прошла успешно, и животновод Головин, почесывая внушительную лысину, подытожил басом: “Не зря Володя ездил в столицу. Может и мне за москвичкой махнуть?..”

Москвичка сразу же влюбилась в величавую и щедрую красоту сибирского лета. Она с удовольствием купалась в норовистых реках, лазила, рискуя свернуть себе шею, по крутым скалам, до петухов бродила с мужем по пшеничным полям. В их неустроенной полуторке, которая стараниями молодой жены превращалась теперь в уютное гнездышко, всегда были цветы, восхищавшие ее азиатской величиной и сочностью красок. Молодые жили, наконец, одни, без родительской опеки, и уходящий медовый месяц был от этого еще слаще. И пусть поначалу он не всегда с удовольствием ел ее котлеты, а она, утирая слезы, часто ломала голову, как из ничего сварить на завтра обед, пусть порой им казалось, что они что-то уж слишком долго притираются друг к другу, - каждый знал, что иного счастья им не надо…

Прошла дождливая осень, прошла и зима, полюбившаяся маме не меньше лета. Наступил март. Мама работала в Доме быта, и к ней, на зависть остальным портнихам, сбегались все сoлянские модницы. Наш Кузя, которого мы еще осенью слепым котенком подобрали на улице, превращался в тигриной масти красавца-кота. Друзей у нас всегда было много, работа у папы ладилась, и все было бы ничего, только вот уж очень чего-то нам не хватало.

 

Сказка о том, как мы заказывали и ждали нашу малышку

 

А не хватало нам маленькой девочки, и решили мы заказать в магазине Таньку, которую по ошибке назвали сначала Тимкой. Нельзя сказать, чтобы Тимка-Танька доставляла маме много хлопот: ты была, в общем-то, спокойным существом, хотя и любила, особенно по ночам, «гулять» в своем домике, из-за чего мама часто просыпалась.

И когда мы накопили много денег, - а надо заметить, что в то время маленькие девочки и мальчики стоили дорого, - мама уехала в Москву, потому что там магазины лучше, чем в Солянке. В письмах папе она все восхищалась, что распашоночки и прочие тряпочки такие малюсенькие и красивые, и все гадала, впору ли они будут тебе. Ну а папа торопился закончить годовой отчет своей лаборатории и все считал на пальцах дни, боясь опоздать к этому мероприятию.

И вот, наконец, 11 декабря 1974 года маму отвезли в большой магазин, - Универсам называется, - и через несколько часов, когда подошла ее очередь, и она уже вдоволь накричалась, продавщица спросила: “Вам кого?” Мама ответила: “Давайте девочку!” Так впервые мама увидела тебя, крошечную и в рубашечке, и такую беззащитную и родную. Ну а ты впервые увидела этот мир и, должно быть от радости, с воодушевлением заголосила – “Ля-а-а!..”

 

Сказка о московском магазине, где мама купила нашу Таню

 

“Ля-а!” - кричала в редкие минуты бодрствования наша Таня, а папа, еще не зная всего этого, спешил на крыльях в Москву. Дома, в Одинцово, никого не было, и удивленный, папа позвонил теще на работу. “Поздравляю с дочкой! – услышал он в трубку. - Ты уже два дня как папа…”

В приемной лучшего московского роддома в Филях, в этом самом Универсаме №2, томились горделивые папаши и уверенные в себе бабушки. Первые изо всех сил старались держаться посолидней, а бабки молодились и все рассказывали друг другу, как надо воспитывать малышат. На стенде, среди прочих, папа увидел открыточку и от мамы, в которой администрация сообщала твои габариты. А вот и долгожданная нянечка, приземистая и добродушная, и с целым ворохом писем. Есть там и мамина весточка…

Наконец в окне третьего этажа, как и было обещано, появляется улыбающаяся мама и машет рукой. Она такая юная, эта мама, и такая счастливая!.. Затем она исчезает и появляется вновь, но уже с маленьким кулечком в руках, который показывает папе через стекло. Этот кулечек и есть наша Танюшка, всего полчаса назад получившая свое имя.

Через пять дней вас выписали домой. И сразу всем прибавилось работы: мама неумело хлопотала над тобой, бабушка пропадала на кухне, дедушка редко теперь задерживался после работы. А папа все ходил вокруг этой крошечной девочки, стараясь наладить с ней контакт. Ну а девочка усиленно марала пеленки и, игнорируя папины заигрывания, занималась своим излюбленным делом – спала.

 

Сказка о том, как вы жили с мамой в Одинцово у дедушки Вити и бабушки Маши

 

Спала ты круглые сутки, просыпаясь только от голода через каждые три часа. Проснешься, грудным голоском изобразишь свое “Ля!” и с жадностью набрасываешься на кормежку, - Бог аппетитом не обидел. Потом с осоловевшими глазенками отваливаешься от «стола» - и опять спишь. Мы часто прислушивались, особенно по ночам, дышит ли наше дите – уж больно сладко, тихо и подолгу ты спала.

Научив маму пеленать дочку, а дочку – сосать пустышку, папа с чувством выполненного долга улетел после Нового Года в Омск поступать в заочную аспирантуру. И опять потянулись для нас месяцы разлуки. Ну а Танька быстро прибавляла в весе, превратилась в этакую пышечку, стала меньше спать и больше “гулять” в кроватке: лежишь, бывало, на спинке и что-то воркуешь про себя, “разговариваешь” сама с собой.

Стала играть с погремушками и подолгу рассматривать ковер на стене. Внимательно следила за всем происходящим вокруг и ни минуты не терпела мокрых пеленок – сразу в рев. Любила, когда с тобой разговаривают: вслушивалась в мамин голос и улыбалась с довольным видом. Особенно нравилось тебе, когда тебя целовали в пузьку – ручонками заслоняешься от поцелуев и хохочешь. Первые “слова” появились в два-три месяца, - это было сначала “Куве-куве”, потом “Каве-каве”, и наконец “Зяви-зяви”. Все эти звуки получались во время сосредоточенного, вдохновенного сосания пустышки, когда тобой овладевало этакое философски-созерцательное настроение. Лежишь и созерцаешь под аккомпанемент нескончаемого “Каве-каве-каве…”

И вот, когда тебе было уже четыре месяца и, следовательно, ты стала более транспортабельной, а на улице звенела апрельская капель, дед Тима привез вас с мамой в Солянку. Ты довольно равнодушно отнеслась к электричкам, самолетам и машинам – с мамой везде рай. Так ты стала сибирячкой. И нас, Тихомировых, в деревне теперь было трое.