День не задался с самого утра. Едва проводила сына в школу, как заявилась соседка Рая, вздорная, хамоватая баба, и только я открыла дверь, она обрушила на мою голову тонну проклятий и претензий, заявив, что скрип моей инвалидной коляски плавит ей мозги и мешает спать. Мои попытки убедить бузотерку что мозги ей плавит водка, а бессонница отсутствие оной, результата не принесли. Пообещав наделать мне кучу пакостей, Раиса ушла. Затем был звонок из городской администрации, и секретарша нежным голосом известила об отказе на мое заявление в материальной помощи. Маленькие неприятности тем и хороши, что их можно пережить. Ничего страшного, выкрутимся…

В два часа дня сын вернулся из школы.

Чадо сопит в прихожке, что-то трещит, потом падает, шорох – это мы повесили форму в шкаф, сопение ближе, еще ближе: «здравствуйте, я ваша тетя!» – лиловый фингал под глазом, ссадина на скуле, опухшие косточки на фалангах пальцев. Я не реагирую. Делаю вид, что очень увлечена событиями, развивающимися в программе «В мире животных», там какой то очень лохматый гамадрил пытается охмурить молодую самочку. Оператор, человек целомудренный, а может, просто знает, что передачу любят смотреть и детишки, поэтому, чем завершились ухаживания клыкастого донжуана, остается за кадром.

Сижу. Молчу. Жду. Разлюбезный сынуля бочком, осторожно, как будто он наследник китайского мандарина, садится на краешек дивана. Молчит, но по участившемуся сопению, понимаю – еще секунда, и будут слезы. Нежно прижимаю к себе худенькое тельце, целую куда-то между ярко-розовым ухом и персиковой щекой.

– Больно?

– Ага.

– Сейчас подую, поколдую, все пройдет, ладно?

– Давай.

Чуть касаясь припухших мест, целую, дую на болячки. Сын объясняет:

–С Пашкой подрался. Он о тебе плохие слова… Ну, я ему и врезал.

Черный ворон горечи и обиды расправляет крылья в моей душе. Если бы я могла, вышла бы во двор, надрала уши этому Пашке, защитила бы свою кровиночку… Не могу.

– Чего он к тебе привязался?

– Он хочет, чтобы я ему сигареты таскал, он знает, что ты куришь.

Да…Тупик…Надо либо завязать с куревом, либо быстрей отдать сына в секцию. Выбираю второй вариант, на первый силенок не хватает. Видимо, все мои переживания четко пропечатываются у меня на лбу, потому что сынуля, в свою очередь, обнимает меня, тыкается мокрым холодным носом куда-то под шею.

– Мам, ну ты че? Не плачь, я ж не плачу. Не обращай внимания…Лучше пожарь картошки, ага? Мам! А я на папу похож?

Мой Валерка – плод греха и соблазна, но никак не любви. Когда по телевизору показывают фильмы об этом великом чувстве, белая зависть садится на шею, плотным обручем сдавливает голову и туманит взгляд, вот оно оказывается, как должно быть – негромкая нежная музыка, ласковые слова, трепетные прикосновенья … У меня все было по – другому.

Вдруг вспомнилось, каких усилий мне стоило соблазнить, очаровать веселого красавчика Костю – массажиста. Костя боялся меня. Моя нахрапистость пугала его и в мыслях билось предупреждение – смотри, парень, как бы чего не вышло… Но я очень хотела ребенка! И добилась своего! Костю я соблазнила. Курортный роман длился не долго. Три ночи суматошного прелюбодеяния, с оглядкой, без ласки и нежности… Потом красавчик навсегда исчез из моей жизни, но я не в обиде – нет горечи от потери, потому что нельзя потерять того, чего никогда не имела. Наоборот, я благодарна Косте за то, что он подарил мне Валерку.

– Ма! Ты что, уснула?

– Нет, сынок, вспоминала твоего папу. Ты очень сильно на него похож. Тебя это радует? Или огорчает?

– Не знаю, мам, иногда я хочу его увидеть, а потом думаю, а что я ему скажу? Он ведь про нас ничего не знает. Ни про тебя, ни про меня, ни про бабушку. Много чего прошло, а он ничего не знает…

– Не огорчайся, сынуля, я же с тобой. Ладно?

– Мам! Мне сегодня бабуля приснилась, как будто мы с ней в зоопарк ходили, помнишь, она обещала? И так долго гуляли, а потом Бабуля говорила, что я умница, и чтобы тебя берег и никуда от тебя не уходил… Мам!!! Ты что?

Судорожно пытаюсь не разреветься, боль от потери сильная, слишком много мама в этой жизни значила для меня. Она была тем спасательным кругом, что держал, когда я тонула в омуте жизни… Всего четыре месяца назад мама ушла из жизни, а кажется, прошли века, черные, тяжелые, монолитные … И так не хватает ее поддержки, ее совета, ее доброты, ласкового света ее мудрых глаз… Еще живы ее вещи: любимая чашка с веселыми оранжевыми горошинами, мягкие тапочки около батареи, блузка с серебряной брошью... Есть сны: она рядом, родная, заботливая, нежная... Есть наши разговоры о ней, есть наша память… И щемящее ощущение пустоты и невозвратности...

На похоронах я не была – лежала в больнице с сердечным приступом, тогда в моей голове билась одна мысль – как же я теперь буду жить? Где, в каких тайниках души найти силы, чтобы не упасть в бездну отчаянья? Потом поняла – сын. Мой Валерка. Он нуждается в моей любви, заботе, ласке так же, как я нуждалась в любви и заботе мамы. И моя святая обязанность дать ему это. И я живу.

Мы нажарили картошки и с аппетитом стали уплетать вкусное лакомство. А сын вдруг спросил:

– Мам! А ты в детстве, когда-нибудь, картошку сажала?

Невинный детский вопрос бросил меня с размаху в бездну прошлого – горького и страшного. Прошлого, что я пыталась забыть, но каждый день, каждую минуту у меня было слишком очевидное напоминание о нем….. Все, что скопилось за день – вылилось в истерику, я рыдала навзрыд, отчаянно хватая ртом воздух, кусала губы, зажимала зубами край скатерти, но остановиться не могла. Сын, испуганный, с дрожащими губенками, бегал вокруг меня, суетливо подавал стаканчик с водой, откуда резко несло валокордином, я пила, но плакать не переставала – мое прошлое инквизитором стало возле меня и пытало, пытало, пытало……..

Мне было десять, когда, неудачно спрыгнув с высокого дровяного сарая, я сломала бедро. Очень трудно было осознать и смириться, что твоя жизнь изменилась – ты не можешь делать того, что делала раньше. Бегать, прыгать… И подъездные бабульки с убивающей тебя жалостью смотрят вслед.. Много чего я не могла, но оставалась надежда, что скоро это все кончится, и я опять буду как все. Сбыться надеждам не было суждено. Пока я не попала в больницу, мой отец, относился ко мне как большинство отцов к своим дочерям – любил, баловал, немного ругал, а большее время в его жизни занимала работа, дача, старенький «Москвичок». Больница в то время еще не была переведена на крутые рельсы платной медицины, но медленно и верно она начала «съедать» накопления.

Сначала продали гараж, потом машину. Отец с каждым днем мрачнел, все чаще в доме стала появляться бутылка…

Трагедия произошла в сентябре, когда я вернулась домой после шести месяцев, проведенных в больнице. Мама нажарила картошки, после жутких больничных каш – размазней, скользких, отвратных на вид, я с жадностью набросилась на любимую еду, ела, мурлыкая от удовольствия, что - то рассказывала маме, с набитым ртом, когда на кухню вышел отец. Минуты две смотрел на меня тяжелым пьяным взглядом, потом с неприкрытой ненавистью сказал:

– Картошку не сажала, не копала, а жрешь!!! Вкусно?

Слезы хлынули сразу, от обиды и незаслуженного попрека. Картошка прожеванная, но не проглоченная, застряла в горле, я сидела на стуле с опущенной головой, кусала губы и делала напрасные попытки все-таки проглотить душивший меня комок.

– Как ты можешь?! Что ты говоришь? Опомнись, за что ты ее так?

Это кричала мама, подавшись вперед, к отцу, прижимая к груди кухонное полотенце. И тут он ударил ее. Кулаком. В лицо. Потекла кровь из рассеченной губы, и быстро, словно надували шарик, начала набухать отеком скула. Гнев сжатой пружиной бросил меня к отцу, подпрыгнув на здоровой ноге, я повисла на нем, одновременно царапалась, кусалась, била кулачком в его лицо, в одну секунду превратившееся для меня в ненавистное пьяное рыло.

Что делает человек, если на него бросается бешеная кошка? Правильно, отдирает ее от себя и бросает куда подальше. Так же поступил со мной отец – сгреб сильными руками и наотмашь отбросил в сторону. Я ласточкой пролетела два метра и упала спиной на стальной каркас, который отец притащил домой неведомо зачем. «Милосердное сознание» покинуло меня сразу после удара и, по закону подлости, вернулось в тот момент, когда консилиум врачей выносил приговор, перечеркнувший для меня навсегда возврат к нормальной жизни. Перелом позвоночника оставил жизнь, но до гробовой доски приковал меня к инвалидной коляске…

Прошлое не вычеркнешь и не изменишь, ты просто иногда будешь горько плакать, застигнутая врасплох невинным детским вопросом.

Жестокий палач из моего прошлого ушел, побежденный любовью и неподдельным сыновним сочувствием, нас звало будущее – светлое, радостное, счастливое….

…Но иногда я думаю, какие злые демоны правили бал в душе отца? Осознал ли он, что натворил? Или живет просто, без мук и раскаянья? Бог ему судья, пусть он карает или милует. Я просто хочу понять, почему отец, что баловал тебя, читал на ночь сказки, дул на царапинки, вдруг стал другим. Отдалился. А потом сделал калекой, по умыслу, с ненавистью…За что? Почему?

Я пытаюсь понять, а вот простить… Бог ему судья.