– Наташа?

Номер был не из списка контактов, но голос показался тревожно знакомым. Как будто вязальным крючком поддернули ниточку из глубин подсознания.

– Да…– осторожно ответила она.

– Привет, это Жорик Лисовицкий.

– А-а, привет-привет.

Ну, конечно. Жорик. Неудивительно, что Наташа сразу его не узнала. Когда они в по-следний раз общались, сотовая связь еще не была столь широко распространена. Не исклю-чено, что Наташа, вообще, никогда прежде не разговаривала с Жориком по телефону. И раз он сейчас, через столько лет, умудрился ее разыскать, значит, звонит не просто так. И точно, Лисовицкий не стал мучить Наташу длинным лирическим вступлением, а с ходу огорошил печальным известием:

– Вова умер…

Ничего себе новость. Когда тебе сообщают о смерти еще вполне молодого человека (сколько ему должно было быть – сорок один, сорок два?), всегда в первую очередь думаешь о несчастном случае. Авария или другая нелепость вроде рухнувших на голову строительных лесов.

– О, господи, – выдохнула Наташа, – что случилось?

– Добухался…

Лисовицкий всегда был мастером лаконичных формулировок. Но что, черт возьми, он имел в виду теперь? Какой диагноз скрывается за его вульгарным словечком «добухался»? Что Вова допился до цирроза печени? Или он просто выпал пьяный с балкона? Но выяснять это у Жорика по телефону Наташа не собиралась. Финал очевиден, а детали, наверное, не так уж важны. В конце концов, не все ли равно, потел больной перед смертью или нет.

– Похороны завтра, – резюмировал Лисовицкий. – Ты придешь?

Отодвинув трубку на край стола, Наташа продолжила проверять контрольную работу точно с того места, где ее прервали. И только когда закончила и потянулась за следующей тетрадью, на мгновенье мысленно вернулась к разговору с Жориком и сама поразилась, сколь равнодушной она к нему осталась. Полученное сообщение не всколыхнуло в Наташе никаких эмоций, вероятно, потому что в ее картине мире Вова умер уже давно.

Их вязкие, ни к чему не обязывающие и никуда не ведущие отношения длились почти пять лет. По большому счету, они теряли друг с другом время. Но в девятнадцать лет Наташа едва ли думала о будущем. Ей просто нравилось весело проводить досуг и иметь психотера-певтическую дозу секса. Наташе было удобно периодически встречаться с Вовой и его друзь-ями, но жить с родителями и ездить отдыхать с подружками. Так должно было продолжаться, как она думала, пока ей не надоест, и пока она не захочет создать «нормальную семью» с другим, более благонадежным мужчиной. А о чем все эти годы думал Вова, ей не приходило в голову поинтересоваться. Философствовать его тянуло только после бутылки водки, но стоит ли всерьез относиться к пьяным бредням? Наташа считала, что он и так достаточно по-лучает взамен.

Оказалось, что подобная беззаботность затягивает, и Наташа периодически ловила се-бя на мысли, что не находит в себе душевных сил на поиск «благонадежного мужчины». Она легко могла представить себя тридцати– и даже сорокалетней, продолжающей жить в режиме общения с Вовой пару раз в неделю. И точно определить, пугает ли ее такая перспектива или радует, Наташа была не в состоянии. Скорее, она ее, конечно, пугала. Но это было лучше, чем ничего, и приходилось опять цепляться за Вову, как за спасательный круг.

Разумеется, за эти пять лет они неоднократно расставались и снова сходились. Ини-циатором и того, и другого неизменно выступал Вова. Сначала он, напившись, наговаривал Наташе гадостей, а потом, опять же пьяный, каялся и звал ее обратно. И Наташа с удовольст-вием возвращалась. А что ей еще было делать? Ни благонадежной, ни какой бы то ни было иной замены Вове она пока найти не могла.

Игра, длившаяся годы, вошла в привычку. Ссора стала неотъемлемой частью отноше-ний, но уже не воспринималась всерьез. Получив очередной от ворот поворот, Наташа не расстраивалась, она знала, что это ненадолго. Они столько раз репетировали разрыв, что и сами не заметили, как все кончилось в один момент. Видимо, оба исчерпали ресурс обид и прощений. Пауза затянулась. Вова не позвал, а Наташа не стала его на это провоцировать. Поначалу было трудно поверить, что теперь они разошлись навсегда, но Наташа нашла в себе мужество поставить на отношениях с Вовой крест. И когда она, наконец, это сделала, ей вдруг стало невероятно легко дышать. Одиночество, которого она так боялась, неожиданно ее окрылило. Освободившись от ненужных душевных пут, Наташа почувствовала эйфорию.

Когда-то одна из ее подруг, тяжело переживавшая развод, в сердцах сквозь слезы бро-сила фразу: «Я хочу, чтобы он умер!» Ей казалось, что только смерть неверного мужа может примирить ее со сложившейся ситуацией. У Наташи все произошло иначе, чуть ли не с точ-ностью до наоборот. Сначала она смирилась с тем, что ее больше ничего не связывает с Во-вой, а потом он просто перестал для нее существовать. Отряхнув прах бывшего возлюблен-ного со своих ног, Наташа начала новую жизнь. Жизнь, в которой не было места Вове, в ко-торой он уже был как бы мертв.

 

Похороны напомнили Наташе встречу выпускников. Людей пришло немного, они стояли группками и вполголоса переговаривались. Почти все, за исключением соседей или дальних родственников, были ей знакомы. Увидев Наташу, Жорик улыбнулся и мягко, по-дружески ее приобнял. Тут были и другие их общие приятели: Федя, Павел и его вечная же-на Лариса. Наташа была чертовски рада их видеть. И не только потому, что на подобном мероприятии без компании ей было бы совсем неуютно, но и просто потому, что соскучилась по старым боевым товарищам. Расставшись с Вовой, Наташа прекратила все контакты и с его ближайшим окружением. И хотя Жорик, Федя, Павел и даже Лариса были ей весьма симпатичны, продолжение дружбы с ними она полагала невозможным и предпочитала одним ударом отрубить все хвосты. Наташа не понимала людей, умудряющихся поддерживать приятельские отношения с бывшими любовниками. Такую дружбу, на ее взгляд, могла питать лишь надежда на возрождение былой любви, когда хотя бы у одного из партнеров не складывается новая личная жизнь. У Наташи все прекрасно сложилось, и она не нуждалась ни в Вове, ни в каких бы то ни было напоминаниях о нем.

Погода стояла сказочная, совершенно не подобающая случаю. Период противных до-ждей миновал, и бабье лето взошло на самый свой пик. О том, что где-то здесь случилось не-счастье, свидетельствовали только зловеще выставленные перед подъездом табуретки и бледное, растерянное лицо Вовиной мамы. Наташа вдруг поняла, что пришла сюда только ради нее. Чтобы поддержать эту ставшую совсем одинокой пожилую женщину. Чтобы пока-зать, как много друзей было у ее сына. Наташе казалось, что это должно послужить ей хоть каким-то утешением, если тут, вообще, можно вести речь об утешении.

Но смотреть матери в глаза Наташа избегала. Она боялась прочитать в них осуждение. Как будто именно Наташа виновата в смерти Вовы. Как будто он запил после того, как она его бросила. Конечно, Вова всегда любил выпить, но алкоголиком в строгом медицинском смысле слова во времена их связи он не был. А о том, как сложилась его жизнь в дальней-шем, Наташа не имела ни малейшего представления. Ей сложно было представить Вову вко-нец опустившимся алкашом. Возможно, после их расставания он, и вправду, стал больше пить. Но «после» и «вследствие» – все-таки разные вещи. Наташа не верила, что могла спро-воцировать в Вове алкоголизм. Если рассматривать ситуацию объективно, то это именно он ее бросил, а не она его. И как он решил распорядиться своей судьбой – это исключительно его проблемы. Наташа не собиралась брать на себя ответственность за Вову, особенно за того Вову, которым он был последние семь-восемь лет.

Но чем дольше стояла Наташа возле Вовиного дома с его друзьями, тем сложнее ей становилось от него абстрагироваться. Она вдруг осознала, что для Жорика и иже с ним до сих пор является девушкой Вовы. Пусть бывшей, но все-таки. Никак иначе они ее восприни-мать не готовы. Наташа для них – всего лишь бесплатное приложение к Вове. Поначалу ее это позабавило. Взбудораженная приливом горько-сладких воспоминаний, она словно бы вернулась во времена беспечной юности. Но потом ностальгия сменилась нарастающим раз-дражением. Наташу искренне возмущало, что окружающие люди связывают ее имя исключи-тельно с именем Вовы и отказываются признавать в ней самостоятельную личность со своим собственным богатым внутренним миром. Она-то сама давно себя с Вовой вообще не ассо-циирует. И было бы странно, если бы ассоциировала. Ведь прошло столько лет. И, в конце концов, она уже замужем дольше, чем они встречались с Вовой!

Федя достал пачку сигарет и, как джентльмен, сперва протянул ее Наташе. Мол, уго-щайся. Это ее окончательно взбесило. Елки-палки, подумала она, они даже не знают, что я бросила курить! Наташе стоило большого труда сохранить лицо, но на душе было пресквер-но. Она почувствовала себя самозванкой, обманным путем прокравшейся на частную вече-ринку. Зачем она пошла туда, где все будут принимать ее за другого человека? Ведь она больше не та Наташа, которую они когда-то знали. В ее жизни с тех пор произошла масса удивительных событий, а если они все еще топчутся на месте, то разве Наташа тому виной? И если сначала ей казалось, что она прибыла сюда на машине времени, то теперь Наташа поняла, что проникла в данную ситуацию из какой-то параллельной реальности. Из той реальности, в которой Наташа стала взрослой, почти серьезной и вполне довольной собой женщиной и в которой Вова отсутствовал вовсе. Она уже начала жалеть, что добровольно пробила брешь в стене между двумя реальностями и, поддавшись сомнительному чувству гражданского долга, решила стряхнуть пыль со скелета в шкафу.

Подъехала машина, Вовина мама сделала рукой едва заметный жест, означающий, что пора выносить гроб. Ребята побросали сигареты и пошли помогать.

– Ты на кладбище поедешь? – спросила Лариса. – У нас есть место, можем тебя взять.

– Нет, Лара, я не успею. У нас кафедра сегодня, не могу пропустить.

Наташа изначально не планировала ехать ни кладбище, ни тем более на поминки. Прощание возле дома было тем необходимым минимумом, который она считала достаточ-ным для соблюдения приличий. Она, вообще, не была любительницей мероприятий такого рода. До настоящего времени Наташа была на кладбище единственный раз, когда хоронили ее бабушку. Тогда, будучи маленькой девочкой, она в полном объеме прошла все этапы и ус-ловности похоронного ритуала. Наташа на всю жизнь запомнила неестественно желтое ба-бушкино лицо в гробу, визгливо-наигранные причитания незнакомых ей старушек и пообе-щала себе, что впредь будет стараться подобных зрелищ избегать.

Вот и сейчас, воспользовавшись небольшой суетой у подъезда, Наташа отошла по-дальше, за спины других людей, чтобы не дай бог не увидеть Вовино восковое тело. Она не боялась, что всколыхнет в сознании какие-то былые переживания, ей просто физически было бы это неприятно. Наташа так долго работала над своей душевной гармонией, что ни один Вова – ни живой, ни мертвый – уже не мог ее нарушить. Она не жаждала крови, не хотела видеть труп. Она не нуждалась в материальном подтверждении смерти когда-то близкого ей человека. Да и, собственно, какой смысл был в реальной Вовиной гибели, если в Наташином сознании он был мертв уже давно?

Наташа потихоньку свернула за угол дома, окончательно расставшись с похоронной процессией. Она ни с кем не попрощалась, но это было не важно. Ее присутствие здесь, во-обще, было излишним. Да, она допустила минутную слабость, она пожалела Жорика, пожа-лела маму и пришла. Но разве и мама, и Жорик ожидали увидеть ее именно такой, холодной и черствой? Разве они могут знать, каких мук стоило Наташе похоронить Вову несколько лет назад? И каким театром абсурда казались ей события сегодняшнего дня. Наташа почувство-вала, как горечь и досада встают комом в ее горле. Она присела на лавочку в соседнем дворе, закрыла лицо руками и разрыдалась.

 

ноябрь 2012