Герман был спортивным молодым человеком. Он чувствовал свое тело, и ему нравилось заниматься в тренажерном зале и приводить свои мышцы в состояние, как он это называл, физической гармонии. Он участвовал в соревнованиях по легкой атлетике, по плаванию, но стремления стать первым не было. Чтобы быть чемпионом, он это знал по рассказам товарищей и тренеров, надо принимать допинг, а это, по мнению Германа, могло привести к разрушению столь тщательно выстраиваемой им гармонии. А потому он и сторонился клубов и обществ, во главе угла которых всегда стояли победы любой ценой и в которых нормой жизни было выживание в условиях жестокой конкуренции.

В тот день Герман возвращался из спортклуба домой. Был поздний вечер. Народу в метро мало. Он сел на пустое сидение. Мышцы приятно гудели от хорошо проделанной работы, от горячего очищающего душа. Герман развернул недочитанную с утра газету «Спорт-экспресс», углубился в чтение. На следующей остановке в вагон вошли две подружки, сели рядом ним. Одна из них без умолку тараторила, мешала сосредоточиться. Герман терпел, перечитывая по нескольку раз одно и то же предложение, потом недовольно повернул голову...

Это было, как взрыв, как шок, как наваждение! Герман и не предполагал, что такое возможно. Взгляд скользнул по лицу сидящей рядом девушки и… закрутило, затянуло его в бездонный омут. Она слушала свою вздорную подругу-болтушку, иногда кивая головой, иногда слегка улыбаясь. Взгляд ее был устремлен в окно напротив, как будто она что-то видела в черноте тоннеля. Черты лица показались Герману столь совершенными и тонкими, что душу его переполнили восхищение и нежность. Всё его существование, все стремления, все идеалы в один миг стали никчемными, ненужными. Весь мир, целиком, без остатка, заполнила ОНА.

До сей поры отношение к девушкам у Германа было простым и, если можно так сказать, утилитарным. Он считал, что женщины нужны для воспитания детей, наведения дома порядка, приготовления пищи и всего другого, что создаст для него, для Германа, комфорт и уют. Такой идеальной партнерши пока он не встретил, и потому жил один в однокомнатном логове, доставшемся в наследство от бабушки. В характере Германа удивительным образом уживалась с одной стороны чистоплотность и любовь к стильным вещам, а с другой - пренебрежение к чистоте и порядку в доме. На людях он всегда был образцом элегантности, в свежей рубашке, отутюженных брюках, начищенных ботинках. А, придя домой, тут же разбрасывал по углам парадную одежду и облачался в удобные поношенные шаровары, пузырящиеся на коленках, в широкую, на два размера больше, полинявшую футболку. Всё потому, что так ему было удобно. Быть лучшим среди других и не заботиться о нудных мелочах – таков был принцип его жизни.

Но сейчас всё то, что ценил Герман, его мир, его Я, перестали иметь значение. Центром вселенной стала ОНА. И если бы ОНА сказала, чтобы он достал с неба звезду, он бы сделал это! Ну и пусть весь мир считает, что это невозможно! Он вскарабкался бы на небосвод, сорвал самую красивую звезду или поймал бы во вратарском прыжке пролетающую комету, спрыгнул на землю, пал к ЕЁ ногам, протягивая сверкающее чудо…

Девушки встали и направились к дверям. Герман машинально сложил газету и, не отрывая глаз от НЕЁ, вышел вслед за ними на остановке. Они не замечали или делали вид, что не замечали его. Он шел в двух шагах позади, словно привязанный невидимой нитью. Это было странное чувство. Будто поднимается он по сияющей лестнице в бескрайнюю черноту ночного неба, и если шагнешь в сторону или отстанешь от НЕЕ, то упадешь, растворишься в этой темноте. Но это не пугает, потому что ОНА идет впереди, просто идет, не оглядываясь, не зовя за собой. Он не помнил, как вошел в подъезд, в квартиру, в ЕЁ квартиру, как оказался сидящим в кресле. Он видел только ЕЁ, сидящую рядом, все так же смотрящую куда-то перед собой, в невидимое другим пространство.

Сколько прошло времени, Герман не знал. Время перестало отсчитывать минуты и часы и сошлось в единую точку – сейчас. И это сейчас было бесконечно. Подружка засобиралась домой, ОНА прошла за ней в коридор. Герману не было их видно, он только слышал приглушенные голоса, не разбирая, о чем говорят. Хлопнула входная дверь. Он сидел неподвижно, будто прикованный к креслу. Мир потушил свои краски, оставив Германа сторожить сумрак ночной комнаты... Шорох шагов... Приглушенный шум невидимого водопада... Завывание буйного ветра...

Её силуэт появился в дверном проеме. Она была в белом махровом халате, подвязанном пояском. В призрачном свете ночника сияли распущенные русые волосы. Мягко, неслышно, она прошла к креслу, боком села к Герману на колени, положила руки ему на плечи, долго и пристально глядя в глаза. Он растворялся, клетка за клеткой в этих больших голубых глазах. Нежность наполнила Германа, всего целиком, без остатка. Он мягко обнял ее одной рукой за талию, другой гладил по спине, ощущая через махровый халат гибкое тело. Казалось, что он перестал дышать, сердце готово было остановиться, только бы не нарушился это хрупкий миг счастья. Сознание окутывал благостный туман...

Потом Герман не раз пытался восстановить в памяти этот вечер. Воспоминания были нечетки, отрывочны.

Вот он стоит, крепко, но бережно прижав ее к своей груди. Она обняла его за шею. Обвила ноги вокруг талии. Их лица близки, так близки, что не различить черт. Лишь взмахи ресниц, щекочущих щеки, лишь дурманящий бархат кожи. Она так легка и хрупка, что Герман боится сделать неловкое движение. Так бы и простоял всю жизнь, оберегая ее от всего мира!

Вот он лежит на спине на широкой кровати. Она вытянулась в струнку на нем, такая маленькая, такая нежная! Волосы пахнут свежестью, струится их водопад, играет свадебную песню. Дыхание горячо. Губы приоткрыты… Такие близкие… Такие мягкие… Такие сладкие… Вселенная остановила свое движение. Все вокруг – пустота. И им, оказавшимся в одиночестве в этой вселенной, чтобы выжить, надо отдать дыхание друг другу… Вобрать дыхание друг друга… Слиться, раствориться друг в друге... Смешалось всё: хаос и гармония… нежность и боль... И круговерть бытия, свернувшись пружиной, вытолкнула две души в долгий-долгий полет на небеса, в невесомость, в безвременье…

Она лежала рядом, пристроив голову ему на плечо. Это было так естественно, как будто около ключицы есть такое специальное место. И его рука так удобно обнимает ее плечо. Он ласково перебирает пальцами, наигрывая мелодию счастья. Скользят пальцы вниз к изгибу талии, к бедру…

Она внезапно отстранилась, села на краю кровати. Герман сел рядом. Он знал, что теперь они так и будут – всегда рядом.

- У меня завтра свадьба, - сказала просто, без эмоций, глядя прямо перед собой.

Герман не понял, не поверил в эту несправедливость. Это не укладывалось в его мозгу. Как же так! После того, как он нашел свою половинку, роднее которой нет на всей земле! И вот так, в один миг, ее потерять?! Он не может ее отпустить!

- Так надо, - с нажимом произнесла она.

Так надо… Надо… Герман не задавался вопросом, почему. ОНА так сказала – надо. Это закон.

Она повернулась к нему, посмотрела в глаза.

- Ты возьмешь мою кошку… замуж?

Замуж… Германа это не удивило. Если ОНА просит… И потом разве она спрашивала? Этот вопрос прозвучал как приказ, который невозможно не исполнить.

- Тебе пора идти.

Она отвела взгляд, встала, накинула халат, растворилась в дверном проеме.

Герман засобирался. В действиях появилась несвойственная ему суетливость. Прекрасный замок оказался хрустальным, и первый же натиск стихии разбил его на мелкие осколки. Как сохранить хотя бы память о нем?! Герман хотел проститься с НЕЙ, но передумал, посчитав, что она, наверное, не желала этого, и оттого так быстро ушла. Окинул взглядом комнату, чтобы навсегда запомнить, вобрать в себя её такой близкий и такой недоступный мир. На кровати сидела белая кошка и пристально смотрела на него. Герман подхватил ее, прижал к груди и вышел на лестничную площадку, прихлопнув входную дверь.

Домой пришел поздно. По привычке разбросал вещи по коридору, по комнате. Впервые за долгое время не пошел в ванную перед сном, стараясь сберечь ЕЕ запахи. Кошка забилась в угол, и Герман очень скоро про нее забыл. Долго не мог заснуть, ворочался. Сладкие воспоминания бередили сон.

Наутро, проснувшись, почувствовал незнакомый неприятный запах, заставивший его вспомнить о существовании кошки. Она сидела на груде нестиранного белья и демонстративно справляла свою кошачью нужду. Почему-то это не вызвало гнев у Германа. Это существо стало членом его семьи. Теперь он не один. Он внимательно разглядывал кошку. Белая, с голубыми глазами, она напомнила Герману ЕЁ, и, может быть, оттого мысли о наказании и не пришла в голову. А наделанные безобразия – это ведь его вина: развел беспорядок, место для кошки не оборудовал.

Герман застелил кровать, загрузил стиральную машинку, пропылесосил квартиру, помыл полы. Он и раньше делал это по выходным, но сейчас отнесся к неприятной процедуре с особенной аккуратностью.

В зоомагазине продавщица проинструктировала его, как нужно ухаживать за домашними питомцами, и Герман нагрузился лотком, наполнителем, мисками, сухим кормом. Кошка встретила у дверей, громко мяукнув и вопросительно глядя ему в глаза. Он почувствовал, что такое внимание со стороны домашнего зверька чертовски приятно.

- Ты еще тапки принеси, - улыбнулся Герман.

Она обиженно отвернулась и стала обнюхивать принесенные пакеты.

- Ладно, извини! Это же я в шутку.

Герман поймал себя на мысли, что разговаривает с кошкой, как с человеком. И ему даже показалось, что она все понимает. От насыпанного сухого корма кошка отказалась, презрительно тряхнув задней лапой.

- Ишь ты, какая цаца! – удивился Герман.

Он проследил взглядом, как она подошла к столу, запрыгнула на табуретку напротив него, присмотрелась к тому, что он ест, широко раздувая ноздри.

- Будешь есть сосиски с горошком? На! – Герман пододвинул к ней свою тарелку, с любопытством наблюдая за ее реакцией.

Кошка наклонилась чуть вбок, сделала движение, будто хочет сбросить сосиску на пол, но посмотрела на Германа, отдернула лапу, отстранилась, облизнувшись. Герман решительно выбросил сухой корм из миски в мусорное ведро. Положил туда половинку сосиски. Увидел, что ей неудобно откусывать, разрезал на небольшие кусочки.

Наевшись, кошка забралась ему на колени, он с удовольствием гладил ее шерстку, неумело, ища те места, где ей было особенно приятно.

- Как же тебя зовут? Мурка? Муся? Катя?

- Мяу! – отозвалась кошка на последнее имя.

- Ну да, конечно! Кэт, Катя.

Так у кошки появилось имя. Вернее, так Герман узнал, какое у кошки имя. Через несколько дней он уже не представлял, как же раньше жил без этого очаровательного существа. Она приучила его к аккуратности и чистоте.

Отказавшись от гамбургеров и другой еды из «Макдоналдса», она подвела его к здоровому питанию. И теперь Герман покупал свежую рыбу и парное мясо, запекал, тушил. Он научился вкусно готовить. Герман приставил к обеденному столу небольшой журнальный столик, расположил на нем миску, и теперь, как будто сидя за одним столом, они на пару с кошкой уплетали приготовленные им кулинарные изыски, щедро сдобренные ароматными приправами. Время от времени Герман предлагал кошке новые блюда: каши, овощи. С удивлением он обнаружил, что ей нравится тертый на крупной терке свежий огурец.

Как-то вечером Герман сидел в кресле и смотрел футбол по телевизору. Кошка расположилась у него на коленях, тихо урча. В перерыве он стал переключать каналы, но попадались одни сериалы, к которым, как это ни странно, стала проявлять интерес кошка.

- Катюш, я пойду чайку попью, тебе оставить сериал? – Герман сделал движение, чтобы встать.

Кошка утвердительно мяукнула, спрыгнула с колен и уселась перед телевизором, внимательно глядя в экран. Герман стал иногда потакать и этой ее причуде. Он научился прислушиваться к ней, различать интонации в ее мяуканье, заботиться о ней. Она отвечала ему своей любовью, лечила его по-своему, ложась на больное место и низко урча.

Когда приходило время сна, Герман ложился на спину, укрывался одеялом, тихо звал:

- Катя, ты где?

Тотчас же на кровать запрыгивала кошка, забиралась к нему на грудь, вытягивалась в струнку, сладострастно урча. Он гладил ее нежно, ласково. Кошкино урчание потихоньку затихало, она перебиралась в уютную ложбинку между бедер, кружилась, выбирая место, сворачивалась клубком по-хозяйски. Герман засыпал легко и быстро. И всегда ему снился один и тот же сон о том единственном вечере, когда вот так же доверчиво прижималось к нему нежное девичье тело.

Много лет спустя кошка тяжело заболела. Она отказывалась от пищи, ходила по ночам по коридору, жалобно мяукая. Сильно похудела, стала неряшливой. Герман не поскупился, нашел лучшую в городе ветеринарную клинику, устроенную, как поликлиники для людей: с различными специалистами, кабинетами, аппаратурой. Записался в регистратуре. Герман плохо разбирался в болезнях, только кивал головой, соглашаясь: да, надо сдать анализы, снять кардиограмму, пройти ультразвуковое обследование. Когда предложили сделать операцию, согласился и с этим, каждый день приходил в стационар, принося что-то вкусненькое.

Операция прошла успешно, но нужно было некоторое время давать ей лекарства. Герман научился делать уколы.

Через некоторое время кошка стала похожей на себя прежнюю. Как он радовался, что удалось спасти любимицу!

С женщинами у Германа отношения не складывались. Завидный жених, ухоженный, хорошо зарабатывающий, оставался в холостяках. Если и случались свидания, то были они редки, коротки и проходили на чужой территории. Герман торопился домой, где его ждала недовольная кошка.

- Ты что-то имеешь против, Кэтрин? – вопрошал Герман.

Кошка придирчиво обнюхивала его, фыркала и спать уходила на кресло.

Прошло десять лет с те пор, как в жизни Германа появилась Катя, и кошка снова тяжело заболела, на этот раз неизлечимо. Ветеринары ссылались на возраст, на перенесенную операцию, но помочь могли только обезболивающими лекарствами. Предлагали усыпить, но Герман отказался, ухаживал, убирал за кошкой. Она уже не приходила к нему на колени, не урчала, а только лежала в любимом кресле.

Однажды вечером, ложась спать, Герман услышал около кровати слабое мяуканье.

- Катенька, бедная моя!

Он подхватил ее на руки, положил на себя, гладил долго, нежно, глотая подступавшие слезы. Она лизала ему руки шершавым языком, урчала впервые за последние дни.

В ту ночь Герману не снились сны. Он проснулся в той же позе, что и засыпал: лежа на спине. Кошка была на своем привычном месте, но вместо приятной теплоты от нее исходил холод, беспощадный, сдавливающий сердце ледяной хваткой. Он некоторое время лежал, опустошенный, раздавленный этим холодом, не стесняясь своих слез.

Герман нашел по Интернету контору, оказывающую ритуальные услуги для домашних питомцев. Приехавшего молодого человека с профессионально скорбным выражением лица Герман попросил, чтобы с кошкой обошлись так же, как и с людьми в таких случаях. Они обговорили подробности, подписали договор, и молодой человек уехал, увезя с собой в пластиковом пакете тело существа, долгие годы бывшего для Германа самым дорогим.

Герман бесцельно бродил по квартире не в состоянии что-либо делать. Он включал телевизор, но не мог вникнуть в смысл передач, думая о том, что теперь его колени уже никогда не согреет мурлыкающая кошка. Он шел на кухню и натыкался взглядом на журнальный столик со стоящей на нем миской. Куда бы он ни посмотрел, все вещи хранили память о любимице.

В смятении Герман выбежал из дома. Мыслей в голове не было никаких, всё вытеснила боль потери. Быстрый шаг немного притуплял эту боль, и он шел и шел куда глаза гладят, пересекая по переходам оживленные улицы, сворачивая в тихие переулки. Внезапно он остановился. Мысли стали фокусироваться, и Герман осознал, что стоит перед тем самым домом, ЕЁ домом. Он зашел в подъезд. Не вызывая лифт, взлетел по ступеням на нужный этаж. Помедлил несколько секунд, отдышался и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла женщина, показавшаяся Герману знакомой. Это была ЕЁ подруга, несколько погрузневшая, обабившаяся. Казалось, она нисколько не удивилась его приходу, хотя и виделись они всего раз, да и то десять лет назад.

- А, это ты… Проходи.

Герман вошел в квартиру, которую хранил все эти десять лет в памяти. Вот его маршрут: из прихожей в комнату, где…

- Где она?

Подруга, пристально наблюдавшая за ним, удивленно хмыкнула.

- Ничего себе! Ты, оказывается, разговариваешь!

- Ну, да.

- А я думала – глухонемой. Весь вечер тогда ни слова не проронил. Ну, давай хоть познакомимся. Меня Машей зовут.

- А я Герман. Редкое имя.

Маша опять хмыкнула, как-то неловко отвернулась.

- Да уж…

Герман прошел за ней в комнату, остановился в дверях.

Нельзя сказать, что он испытал потрясение, нет. Скорее, было предчувствие, которое он не вполне осознавал. А теперь…

Она лежала на кровати, той самой кровати. Бледное, восковое лицо, сложенные на груди руки. Не отрывая взгляда от ее лица, он прошел к креслу, тому самому креслу, бессильно опустился в него.

- Катя долго болела… Онкология…

- Катя…

Герман только сейчас узнал ЕЁ имя. Но он уже так свыкся, сроднился с этим именем, что теперь казалось: Катя, конечно, Катя, а как же еще ее должны звать? Всю свою любовь к НЕЙ он перенес на кошку, белую кошку с голубыми глазами, такими, как у НЕЁ…

- Несколько лет назад ее прооперировали. Вроде бы удачно. Но… Ты знаешь, она всегда была немножко странная, как не от мира сего. Смотрит иной раз в дну точку, долго так смотрит, как будто видит чего-то такое… А вчера она мне позвонила, говорит: «Умру я ночью. А утром придет тот парень, помнишь?» Это она про тебя. Так ты, оказывается, с ней общался?

- Нет, никогда.

Маша присвистнула.

- Ну вот, откуда она могла тогда знать?! А чего ты, собственно, пришел?

- Кошка умерла, которую она мне в тот вечер отдала.

- А у нее была кошка?

Герман не ответил, размышляя о том, насколько необычна и запутанна порой бывает жизнь. Маша тоже некоторое время молчала. Раздался звонок в дверь. Маша рванулась в прихожую.

- Это из бюро ритуальных услуг.

Оставшись с Катей наедине, Герман склонился над ней, в последний раз вглядываясь в лицо своей единственной любимой, гладил волосы, прикоснулся губами к холодному лбу. Потом ушел на кухню, предоставив Маше делать распоряжения. Через некоторое время на кухню зашел сотрудник бюро, попросил попить. У Германа возникла мысль.

- У нее была кошка, она умерла той же ночью. А нельзя ли их… вместе… - и, получив утвердительный ответ, передал ему визитную карточку скорбного молодого человека, забравшего утром умершую кошку.

После того, как все обязательные процедуры были закончены, о чем возвестила хлопнувшая входная дверь, на кухню зашла Маша, кашлянула, собираясь с мыслями.

- Тут… видишь, какое дело… Сын у нее остался. Катя сказала, что ты его заберешь… Я сначала не хотела отдавать: кто ты такой, в конце концов?.. Но она настаивала: так надо… А ее «надо» - это… как закон какой-то неписаный… В общем… пойдем.

И она подвела его к двери.

С замиранием сердца Герман открыл дверь в детскую. Посреди комнаты на чемодане сидел мальчик лет девяти.

- Я сам собирал вещи, мама мне только подсказывала. Она вчера сказала, что умрет. А за мной придет папа и заберет.

Герман сглотнул подкатывающий к горлу комок. Папа… Да, наверное, так и есть… Столько времени и прошло… Ростом маленький, в маму… А глаза-то карие, и брови, как у меня! Вот так, была кошка, как будто бы жена, а теперь…

- Иди ко мне, котенок! – Герман протянул руки к сыну.

Мальчик подбежал, повис на нем, обвив шею руками.

- А мама меня тоже катенком называет. Это потому, что она – Катя, значит, я – катенок. А вообще-то, я Гера. Герман. Редкое имя, правда?

Герман нежно прижал к себе доверчивое тело сына. Шмыгнул носом.

- Да уж…