Осенью на турбазу привезли сено для лошадей. Сгребая сено

с кузова машины, я по запаху узнал оренбургские степи и скоро

обнаружил в сухой траве седой ковыль, слежавшийся пучками, как

букетами. И только машина отъехала, я сразу упал лицом в сено и не

мог надышаться ароматом сухой травы, ароматом детства… Это было

так поразительно и одновременно так знакомо, - на меня вдруг пахнуло

атмосферой моего детства, и в моём сердце потекла кровь тех времен.

Всё, что я ещё только что делал и думал, всё, чем я ещё только что был,

свалилось с меня, и я снова стал ребенком…

«Лето пришло! Ура! – ликует моё сердце пятилетнего мальца. - Ура!

Наш садик везут на дачу!»

Мама укладывает мои вещи в дачный чемоданчик, а я кручусь рядом.

Сердце подсказывает, что надо находиться рядом – так будет

надёжнее, и время пролетит быстрее.

И вот все сборы, проводы уже позади, я сижу у окна в автобусе – и

здесь повезло! Я люблю сидеть у окна! Мимо проносятся дома, машины,

люди, мне кажется, я покидаю планету взрослых. Я еду в страну сказок,

где увижу у лукоморья дуб зеленый, избушку на курьих ножках... Всё

это есть на даче, я точно знаю! Скоро я это увижу! Скоро! И скоро

засыпаю.

Разбудила меня воспитательница, когда мы уже приехали, и нас по

одному стали выводить из автобуса. Перед нами стояли большие

железные ворота, а за ним - высоченный лес. Нас попарно выстроили и

повели через раскрытые ворота в этот сказочный лес, в котором

пряталось солнце. Мы послушно шли по ровным дорожкам, оглядываясь

на высокие деревья, беседки с цветными крышами, прошагали мимо

площадки с горкой и качелями… И вдруг я замечаю, рядом идут толстые

ноги в огромных сандалиях, я смотрю вверх и вижу толстую и высокую

воспитательницу, которую совсем не знаю и почему-то боюсь. Нас

строем привели в столовую. Здесь страшные ноги в сандалиях ушли

куда-то, и мне опять стало легко и радостно на душе. Мне не испортила

настроение даже манная каша, которую я не любил, но в этот раз съел

всё, что было в тарелке. Только от пенки в какао я всё же избавился,

стянул её тихонько на край стакана, чтоб не попала в рот.

Потом нас завели в дом, похожий на детсад в городе, где так же

были шкафчики для одежды – мне достался с самолётом на дверце. В

другой комнате стояли кровати, и по углам расставлены столы с

игрушками. После отдыха нас повели на прогулку. Мы прошли мимо

клумб с цветами, мимо больших деревьев, вышли за ограду дачи и

вскоре оказались на огромной поляне, где из зеленой травы

выглядывали белые ромашки, синие колокольчики, красные полевые

гвоздики – голова кружилась от запаха травы и цветов! Скоро нам

разрешили разойтись, но прежде предупредили, что на краю поляны

есть склон, и туда лучше не подходить. Но я тихонько подошёл

поближе к склону, и он не показался мне опасным. Наоборот, весь склон

шевелился волнами и притягивал к себе. Я присел на колени и увидел

странную траву, тонкий стебелёк без листочков, и сверху белёсый

пушок вместо цветка, погладишь - щекотно ладошке. Подошла

воспитательница и сказала, что это степная трава - ковыль. Я ещё раз

погладил ковыль и почувствовал такую нежность, что разом полюбил

эту траву и этот склон. Я заворожено смотрел на склон и не понимал,

отчего так странно бегут волны: одни бежали вниз, другие снизу вверх,

если встречались, то весело кружились, кружились! А потом разбегались

во все стороны… Меня взяли за руку и отвели на поляну. Но здесь мне

было скучно. Меня тянуло к склону, и скоро я опять стоял над ним с

сильным желанием – спуститься вниз по волнам. Я сделал несколько

шагов и тут же повалился. Я не хотел вставать, мне нравилось катиться

вниз солдатиком, только глаза закрыл… Кружилась голова – я не

катился, а летел!

Скатившись, я снова поднялся на склон и вновь полетел! Полетел!

Вдруг упёрся в знакомые толстые ноги в сандалиях, но эти ноги стали

ещё больше и страшнее. Я не успел встать, как меня сильно схватила

рука огромных "ног". Эти "ноги" громко ругались и тащили меня вверх

по склону. Я, сколько есть силы, упирался, пытаясь вырваться из

огромной и потной ладони, и горько-горько ревел. Мне было больно,

обидно и страшно. Мои слёзы падали на ковыль, и я видел, как

стебельки дрожали, как я… Мы вместе дрожали от страха, что нас

затопчут.

Больше меня не водили на поляну, а оставляли в спальном корпусе с

другой воспитательницей. Но страх за ковыль и за себя, что нас могут

затоптать, остался во мне. Вероятно, всё это запомнилось потому, что я

впервые в жизни пережил чувство страха не только интуитивно, но ещё

прямо на глазах – тонкий и беззащитный ковыль под тяжёлой поступью

толстых ног той случайной воспитательницы с большими формами. А

она и понятия не имела никогда обо мне и о том, что я всю жизнь

вспоминаю её, как только вижу смятый цветок у дороги или слышу

топот шагов.

Потом, в моей памяти остались отпечатки и других ног, но уже не в

сандалиях, а в кирзовых сапогах, когда на службе в армии меня пинали

дембеля. Да и позже, не раз приходилось увёртываться от ног людей,

чтобы не затоптали. Я уж не говорю о том, сколько раз перешагивали

через меня. Пережив всё это, мне и самому пришлось однажды в драке

настолько озвереть, что я сам пинал человека. Но это было той крайней

точкой, после которой я понял, насколько я стал «взрослым», и решил

вернуться в «детство»… Все мы родом из детства.

Прошло много лет с той поры, а страх, что меня могут затоптать, как

тот ковыль на склоне, остался во мне. Поэтому, я живу теперь здесь, на

самой дальней турбазе, вдали от города, от людей. Но зато вдыхаю

свежесть леса, трав, и нежно глажу рукой степной ковыль. Я часто

смотрю на ковыль, как он колеблется от самого лёгкого дуновения

ветерка, но даже буре не удаётся вырвать его с корнем. Кажется, не

склонился под ветром, а лёг, как упал; но только ветер стих, ковыль

опять выпрямился и уже сам качается, точно всякий поклон ему в

радость. Мне тоже в радость склониться перед ним и вдыхать его едва

уловимый запах – вольный ветер напитал ковыль свежестью и солнцем!