К вечеру упряжка прибавила ходу – собаки надеялись на скорый привал и кормежку. Но кормить их было нечем.

Ветеринар Модзалевский, возвращался с дальних пастбищ, куда откочевали оленеводы. Сильная пурга, вероятно, последняя в этом году, десять суток продержала его в «куропачьем чуме» - снежной яме, потому он и остался без корма для собак. И сам все эти дни жил впроголодь, последний кусочек оленьего сала проглотил сегодня утром.

Тихо, пасмурно. Упряжка мчится по молочно-белой пелене припая на юго-восток, под острым углом к невидимому берегу. Далеко впереди – едва различимая гряда торосов. От нее до поселка километров сорок.

Одной собакой Модзалевский решил пожертвовать, другого выхода нет, надо накормить других.

Он переводил взгляд с одного пса на другого – выбрать не просто, всех жалко. Тянут из последних сил.

Алмаз, вожак упряжки, черный красавец с белыми звездами на лбу и груди, испытанный, преданный друг, конечно, не в счет.

Значит выбирать из шести. Молодняк, он взял их щенками у охотников с разных зимовий. Имена им, как и всем собакам ветеринара, придумала его дочь Ягенка. Эта поездка – первый серьезный экзамен для новой упряжки. Все было бы хорошо, да вот пурга.

Норд…Всем хорош, но плохо переносит голод, озлобляется против хозяина.

Нерпа… Выносливая умница, хотя и нечистопородная: хвост, закинутый серпом на спину, свидетельствует о ее родстве с лайкой.

Сармик… По-ненецки – волк. Внешне он в самом деле смахивает на полярного волка, великолепный представитель лучшей в мире северо-восточной породы ездовых собак. Старик Вэсако, всё упрашивал продать Сармика, шибко глянулась ему собака, самоеду хитрому… Двух оленей предлагал за нее…А на что Модзалевскому олени? Вместе с собаками запрягать? Так и не сговорились…

Амур… Огненно-рыжий, любимец Ягенки. Чересчур изящен, легковат.

Снежок… Безупречен в упряжке, но на остановках с ним беда: зачинщик драк. Выбрать его? Но такой смутьян бывает в каждой упряжке. Избавишься от одного, непременно появится другой на смену. Без драк собаки жить не могут, это для них вроде игры.

Ни у одной нет серьезных изъянов, придраться не чему. Дочь спросит: а где Снежок? Или Амур, Буян…

Разномастные, исхудавшие собаки, запряженные веером, на миг показались Анджею Модзалевскому одним живым существом, он вздохнул и стал смотреть по сторонам. Солнце уже не заходит. После пурги – полный штиль. Скоро тундра зашумит, расцветет. Светлынь, раздолье. Была бы еда, ехал бы с песнями.

«Которая сдаст первой, ту и пристрелю, - решил Анджей, снова переводя взгляд на собак. – Правда, могут выдохнуться одновременно. Лягут разом, не поднимешь. Хоть жребий кидай…»

Ярко–желтый свет внезапно ударил в глаза, Анджей застонал от режущей боли, из-под стиснутых век хлынули слезы.

Снежная слепота!

-Пся крев! – выругался Анджей. – Ведь должен был предвидеть – не первый год в тундре!

Окриком он остановил упряжку, перевернул нарты – теперь собаки не сдвинут их с места – откинул капюшон малицы, сорвал с головы платок, натуго завязал глаза.

Минуты две сидел на снегу, вцепившись руками в нарты. Боль не унималась, словно кто-то швырнул в глаза пригоршню песку. О снежной слепоте он слышал не раз, но с ним эта беда стряслась впервые. Что делать?

Отчаяние холодом охватило его. Отчаяние и безысходность. Такого с ним в жизни не случалось, хотя попадал в переделки – Север есть Север! Разве только в детстве, когда их везли в товарных вагонах куда-то в неведомое. Он прижимался к матери и всё спрашивал: - Куда нас везут?

Что ему могла ответить мама? Она только гладила его по голове, прижимала к себе и шептала ласковые слова. А отец скрипел зубами. Тогда было страшно, так же, как и сейчас.

Надо было искать какой-то выход.

Слепота пройдет, но когда? Может быть, часа через два, может через несколько суток. К голодным собакам подходить на ощупь опасно, ни один каюр не решится на это, могут разорвать. Без глаз на весеннем льду неуютно, страшно.

Ждать? Это труднее всего. Собаки перегрызутся. Да и вдруг опять пурга?

-Надо ехать, - прошептал он.

Во мраке возникло милое, чистое, словно омытое дождем, лицо дочери, ее огромные зовущие глаза.

Нарты нацелены на поселок. До него не добраться. Через торосы вслепую не пройти. Собаки не дотянут. Верная гибель.

Надо ехать на юг, напрямую к берегу. Места знакомые. Слева будет поселок. Справа, километрах в тридцати, - зимовье Варавикова. Впереди на берегу – вспомогательная промысловая избушка. Сейчас она пустует. На десятки верст вокруг ни души. Но все-таки берег. Там есть лес-плавник, можно развести костер, отлежаться. Может быть Алмаз выведет к избушке… А на льду пропадешь.

Господствующий ветер здесь южный. Заструги снега «катятся» точно – с юга на север. Значит нарты должны двигаться все время навстречу снежным гребням. Это единственная возможность ориентироваться.

Он установил нарты поперек заструг, лег на них вниз лицом и подал команду собакам. Упряжка двинулась в путь. Мир полыхал желтым огнем, одна мысль металась в мозгу: «Берег, берег, берег…»

Свесив руку, Анджей по застругам следил за направлением. Чувствовал, что упряжка постепенно замедляет ход. И его силы таяли, мучительный путь выматывал душу…

« Как это слепые живут, - мелькнула мысль, - жуткое дело. Выползу на берег, не двинусь пока не прозрею».

Послышался гул. Анджей поднял голову. Самолет. Где-то высоко.

Берег должен быть близко. Здесь излучина. До избушки по прямой от берега метров двести. С моря она не видна, скрыта скалами. Скорее всего останется в стороне. Пусть, главное ступить на твердую землю.

Упряжка резко замедлила ход и остановилась. Берег? Или собаки сдали?

Он соскочил с нарт и, не выпуская из рук вожжу, привязанную к ошейнику Алмаза, шагнул раз, другой… и ухнул по грудь в ледяную воду. Вопль застрял в горле, перехватило дыхание. Вскарабкался на лед, подполз к нартам.

-Ехал на север, - тоскливо подумал он. – Тут кромка припая, дальше – море! Конец. Застыну.

Встал, переступил с ноги на ногу, произнес хрипло: - Ягна… Ягенка…

И повалился на нарты, прижав руки к груди.

Вот что значит ехать вслепую. Собаки развернули нарты, а он и не заметил…Или это трещина? И ширина - всего метр? Или…

Как не подумал раньше: пока ездил по стоянкам и зимовьям, снег в тундре начал таять, образовались забереги? И до берега рукой подать?

Трясущимися руками он нащупал топор, привязал его к концу длинного ремня, отмерил метра четыре, обмотал левую руку и ползком приблизился к ледяной кромке. Швырнул топор, услышал всплеск.

-Дно! – обрадовано крикнул он, встряхивая ремень.

Подтянул топор, измерил глубину у кромки: два метра. Берег недалеко, ехал правильно. Не раздумывая, почти бессознательно выхватил нож и перерезал одну за другой постромки, освободил собак. Пусть спасаются, как могут. Доберутся до поселка или до зимовья, там сразу поймут, что случилась беда. Алмаз его не покинет.

На всякий случай он подал сигнал – выстрелил из карабина четыре раза. Связал вместе все ремни упряжи, сбросил намокшую малицу. Ноги не промокли, меховые брюки туго стянуты тесемками поверх унтов. Но нижняя часть тела стиснута ледяными тисками, ломит кисти рук.

Вынув из нагрудного кармана коробок со спичками, сунул его под повязку на голове. Разулся, завернул в рубашку меховые носки и укрепил ее на голове, как тюрбан. Оставшись в одном белье, надел пояс, к которому был прикреплен нож в деревянных ножнах. Карабин, одежду, унты уложил на нарты, захлестнул ремнем, взял конец в зубы, с тихим стоном соскользнул в воду и поплыл.

«Минут пять продержусь… Будь что будет… Неужели не выберусь?.. Алмаз где-то рядом…»

Хотелось опустить лицо в воду, остудить пылающие глаза. Тысячи невидимых иголок впивались в тело. Но плыть пришлось недолго – он нащупал ногой ледяное ребристое дно, сильно потянул ремень, волоча за собой нарты. Берег! Вот он, желанный, пригретый солнцем…

Алмаз, повизгивая, отряхивал с себя воду. Модзалевский натянул носки из заячьего меха, растер сухой рубахой грудь, спину, руки, начал ощупывать прибрежные камни, разыскивая плавник. Дров было много – бревна, обломки досок, сучья.

-Теперь не пропадем, - бормотал он, стуча зубами, - теперь мы дома, земли достигли…

Осторожно орудуя ножом и топором, он приготовил груду щепок, палочек, чурочек, уложил их возле большого бревна, которое даже не смог сдвинуть с места. Смолистые ветки определил по запаху, аккуратно подсунул их под сухие дрова. Выбрал спичку с крупной головкой.

-Ну, Алмаз…

Спичка вспыхнула. Обжигая пальцы, он с великой нежностью и заботой ухаживал за костром, помогая ему разгореться. Боль в глазах казалась ему чем-то второстепенным. Привязав себя ремнем к нартам, он всю ночь ползал по берегу, собирая дрова, и к утру совсем обессилел. Расстелив еще непросохшую малицу, лег на нее, подозвал Алмаза, уложил рядом с собой.

-Давай спать. Прогорит костер, попробуем снять повязку.

Алмаз вдруг встрепенулся, резко, незлобно залаял.

-Собаки, наверное, - подумал Анджей и погладил вожака по загривку. Тот залаял снова.

-Дяденька! Он не укусит? – раздался звонкий мальчишеский голос.

Мать, честная! – изумился Анджей, поднимаясь. - Нет, нет, не укусит. Подходи смело. Я ослеп, видишь? Тут что – поселок? Зимовье? Ты кто?

-Нас двое. А правда не укусит?

Сказано, подходи! Он умный, не тронет. Откуда вы?

-В порту живем, в школе учимся. Поселок далеко. Мы на охоту пришли. И учитель с нами. Видим - дымок. Я - Женя Прохоров, а это Юра Мельчаков. Пошли, дядя, в избушку, тут недалеко, мы там остановились. А вы как одеты…Ха-ха-ха!

Ну и весело же они хохотали!

-Им смешно! – Анджей всплеснул руками и вдруг рассмеялся сам, представив, как он выглядит со стороны, полуодетый, в рваных меховых носках, обросший, да еще и на привязи, - Ну, ладно, ведите в избу. Спасибо Вам, выручили…

Дорогой ребята наперебой расспрашивали Анджея, что с ним произошло, и не скрывали своей радости – роль спасителей им несомненно нравилась. Они по очереди вели Анджея за руку, помогали Алмазу тащить нарты. Учились они в десятом классе, на охоту в этом году отправились впервые, ночевали в избушке, гусей еще не видели.

«Хорошие ребята, - подумал Анджей. - Глянуть бы на них. И на все – на тундру, на небо. Бог ты мой, это же чудо-красота! Пока был с глазами, вроде не замечал, не любовался, как надо. Прозрею, буду смотреть полным взглядом, нагляжусь вволю».

Вдали ухнул выстрел.

-Ура! – в один голос закричали юные охотники.

-Один гусь есть, - сказал Анджей. – Проголодался я здорово.

-Сейчас мы вас накормим. И Алмаза…

Войдя в избушку, Анджей ослаб, с трудом дотащился до нар. Съел все, что совали ему в руки ребята, выпил две кружки чаю со сгущенным молоком, улегся на оленьей шкуре.

-Вы, ребята, валяйте на охоту, самое время. Я усну.

Сон его был беспокойным, вернее это был не сон, а полубессознательное состояние, глаза болели.

-Берег, берег, - беззвучно шептал он. – Снежок? Нерпа?..

Алмаз лает.

Ягенка? Ее голос. Снова тихо. Приснилось. Мужские голоса. Наверно, учитель. А это вроде Варавиков. Как он сюда попал?

Он хотел подняться, но не смог. Сон, наконец, одолел его.