Ольга Коршунова

г.Заречный Пензенской обл.

 

Замысел умысла

(реалити – сказка)

 

Валентин Ильич Миролюбцев мечтал о Славе. Той самой – с большой буквы. А и то сказать: если с маленькой, то на кой шут такая слава? Крохотулечка-слава, на которую чуть подует ветерок, и – как корова языком. Нет, если уж мечтать, так чтоб о-го-го! И потому взращивал он в себе эту дивную мечту истово, болезненно, но при этом втайне от окружающих. Сглазят ещё, чего доброго!

Многие в наше прагматичное время главной жизненной целью ставят деньги. Нет, не подумайте, что просто деньги. Это должны быть Деньги в истинном смысле слова. Много денег. Очень много денег, чтобы все самые заветные, самые невообразимые желания можно было осуществить, лишь мизинчиком пошевели. Стремление к деньгам было вовсе не чуждо и Валентину Ильичу. Живой же человек, с понятием. Да и спросите хоть кого – нужны ли ему деньги? Странный вопрос, не правда ли? Потому и ответ на него самый что ни на есть простой: “А то нет?!”. Отойдя в сторонку, может, ещё и пальцем у виска незаметно покрутят: совсем, мол, дурачок, коль такие вопросы задаёт. Так что, конечно же, мечта о деньгах зрела в душе героя данного повествования. Но всё-таки Славы ему хотелось больше, чем денег.

Понятны, а точнее сказать, не чужды были и порывы к донжуанству. Ах, женщины, женщины! Прелестнейшие существа! Особенно, если рядом нет жены. А жены-то как раз у Валентина Ильича и не было. Не завёл пока ещё. Собачку Ширли завёл, а жену – нет. Уж больно хлопотное это дело – жениться. А ещё более суматошное – жить с женой и, не приведи Господь, - разводиться. Оттого и любил он женщин просто так. За то, что они женщины, за то, что есть рядом и не пытаются при этом заковать в обручальные кандалы. И в самом деле, кто ж устоит пред ними? Такими лапусями: сдобненькими, лакомыми, аппетитно притягательными. Иную милашку ну так бы и съел! Смакуя по малюсенькому кусочку, слизывая их помадочки, кремчики да пеночки, которые способны превратить любую серейшую мышатину в восхитительно-воздушный зефирчик, да ещё и в шоколаде, да ещё и в золотистой, загадочно пошуршивающей упаковочке.

Так что и Валентин Ильич, естественно, мечтал о том, чтобы в его радушные объятия падали, падали – падали! – женщины, вознося к вершинам наслаждений. Но всё же, как ни крути, даже больше этого (причём, намного больше!) мечталось нашему герою о Славе, о безоговорочном признании его таланта. А то, что он по-настоящему талантлив, у него самого и тени сомнений не возникало. О, нет, не подумайте, что Валентин Ильич был заурядной “пустышкой” с непомерными амбициями. Просто в глазах окружающих он выглядел обыкновенным, таким, как все. Никому и в голову не приходило искать в нём признаки неординарности. И это было обидно, ведь чистый родник литературного таланта уже пробился в нём и журчал, журчал, готовый излить на читателя всё богатство души автора. Валентину Ильичу так хотелось, чтобы его услышали, заметили и признали. Причём, признали обязательно при жизни, чтобы успеть надышаться Славой.

Иногда ему казалось, что не хватает всего одного уверенного шага, одного крика во весь голос, одного точного выстрела. Да, выбрать мишень – половина дела. Попасть в “десятку” – намного трудней. И тут мало того, чтобы дыхание не сбилось. Важно ещё и верный момент угадать, когда нажать на курок. Чтобы ветер оказался благоприятным…

Разработка плана действий заняла у Валентина Ильича около месяца. Думал он всерьёз, обстоятельно, решительно отметая все плохо держащиеся на ногах идейки и концепции. Идти предстояло ва-банк, поэтому главную ставку непременно следовало делать беспроигрышно. Убойно, как теперь говорят.

Путь в мировую литературу начал Миролюбцев, как ни странно, со стихов. От руки, почти без напряжения, на одном дыхании “настрочил” чуть ли не общую тетрадь. Кое-кому из своих почитал. Вроде, понравилось. Два стихотворения, наконец, были опубликованы в местной газете. В жарком ощущении приближения Славы прошло два дня. Валентин Ильич с волнением и надеждой поглядывал на телефон в ожидании восторженных откликов читателей, потрясённых утончённостью его лирики. Но тех звонков, что так ждал поэт, почему-то не было, будто телефон из вредности воды в рот набрал, а если и вещал, то такую приземлённую прозу! Кто сам когда-либо ждал нужного звонка, знает, до чего же стервозным бывает характер у этих телефонов!

Исподволь попытался Валентин Ильич узнать мнение о стихах у одного из сослуживцев, Кирилла Петровича, заметив на его рабочем столе заветный номер газеты.

--Ну, как тебе мои стихи? Умоляли дать в номер. Как тут откажешь? - с несколько наигранным равнодушием произнёс он. И на всякий случай подстраховался:

--Отобрали к печати, правда, не самое лучшее. Чувствуется, редактор – полный профан в стихах.

--Стихи? Ты о чём? – недоумённо воззрился на него Кирилл Петрович, занимавшийся в данный момент отчётом за полугодие. При этом он даже и не чиркнул взглядом по лежащей на самом виду газете.

--Да в газете вот напечатали. В этой самой, что у тебя на столе, - и Валентин Ильич раскрыл газету на нужной странице, там, где узким столбиком в правом нижнем углу красовалось два его опуса в рубрике “Творчество наших читателей”. При взгляде на стихи и особенно на свою фамилию что-то внутри у него колыхнулось ласковой, тёплой волной.

--Да ты что! Во даёт! Чего ж молчал? Ну-ка, ну-ка, дай гляну, - потянулся Кирилл Петрович к газетной странице, но в этот момент (по закону подлости, именно в этот момент!) зазвонил служебный телефон, и Кирилл Петрович, промямлив в трубку: “Да, да, сейчас… Уже почти готово...” – чуть не бегом вылетел из кабинета с кипой документов. Как потом отследил Валентин Ильич, газета так и осталась непрочитанной замотавшимся на работе сослуживцем. Во всяком случае, о стихах Кирилл Петрович с ним не заговаривал и мнением о прочитанном не делился. Ещё раз возвращаться к этому вопросу непризнанному поэту отчего-то было неловко.

“Чёртовы тупицы! Писать для таких стихи – что бисер перед свиньями метать! - костерил он всех и вся (про себя, конечно). – Какие им золотые да серебряные века поэзии? Будь ты хоть новым Пушкиным или Есениным, кому, по большому счёту, сдались твои поэтические шедевры? Кто будет вкладывать в них деньги, “раскручивать” поэта? Да сейчас любой за ломаный грош удавиться готов или удавить другого, стоящего на пути. Нет, если уж писать, так никаких там “Сю-сю…” и “Ля-ля…”. В волчьей стае живём, так надо стать волком и выть по-волчьи! Ухать филином! Клекотать соколом! Свой услышит только своего. Жаль, конкуренция уж больно жёсткой стала в литературе. Все темы “утоптали” вусмерть. Ещё пресса эта… Чтоб ей пусто было! Изжелтилась вся! Только зацепишь какой-нибудь “этакий” сюжет, а газеты тут как тут! Столько “жареного” нагребут, что твоё и рядом не стояло. Попробуй сочинить то, чего ещё не было в этой жизни, слетевшей со всех тормозов.

Короче, хочешь-не хочешь, а к путь к Славе один: так потрясти воображение читателя, а главное, критиков, чтобы у них волосы встали дыбом, а кровь почувствовала, что такое вечная мерзлота. Шум, скандал, обвинение в злом умысле против человечности и нравственности, безрассудство, дерзкое попрание признанных литературных догм – вот тот таран, что проломит стену крепости, за которой прячут Славу! Жутко? Да! Противно? Да! Но пусть поверят, что и такое возможно. Не хотят верить – убедить! Не могут – заставить! Вот где талант-то сработает! Лишь бы заговорили о книге, а с ней – и об авторе. И пусть брызжут слюной, рвут рубахи на груди, под которыми, якобы, вериги чистоты и честности. Ан, врёшь! Нет там никаких вериг. А только и есть эта самая рубаха, которая “ближе к телу”. Так что пусть говорят! Чем больше и жарче, тем быстрей разойдутся тиражи. На “ура!”. А с ними – и деньги рекой потекут. И имя засияет. И женщины к тем лучам славы слетятся, как птицы – на свет маяка. Я, Миролюбцев, стану тем маяком! Новым светочем литературы XXI века. Именем её и Славой!..”

Почесав предательски поредевшую уже макушку, Валентин Ильич взял чистый лист бумаги. Призадумался.

“Со стихами, конечно, далеко не уйдёшь. Если писать, так роман, эпопею. Следующий важнейший момент – имя автора. За него, прежде всего, цепляется взгляд читателя. Валентин Миролюбцев… Ну, для стихов – ещё куда ни шло. Но в новом проекте – полный провал. “Сю-сю…” Кто на такое имя “клюнет”? Нет, нужно что-то хваткое, клешневое... Может, к примеру, - Альберт Хук? Вроде, ничего… Хотя, какой ещё, к чертям собачьим, Альберт? Живёшь в России, так должен быть, по меньшей мере, Иваном. И-мен-но! И никакой не Хук (тьфу ты, чуть ли не матом), а… Крест! Во! Самое то! Иван Крест, взваливший на себя непреподъёмный крест истерзанного проблемами Отечества, всю его боль, всё мироточие его икон. А кругом - скверны, самые грязные клоаки современной жизни. Смотрите! Ужасайтесь тому, среди чего вы живёте! И пусть затошнит от всего этого, наступит отторжение, а с ним – и просветление, духовное и телесное облегчение…”

--…если рядом с вами туалетная бумага “Зева плюс”, - донеслось вдруг из телевизора. Валентин Ильич аж подскочил на стуле в приливе ярости: так испоганить красивейшую идею! Расколошматил бы этот “ящик”! Но тут его несколько остудила мысль, что когда-нибудь именно этот голубоватый экран донесёт миру весть о том, что он, Иван Крест (старым именем ему уже и зваться-то не хотелось), по праву взошёл на пик литературного Олимпа. С этой успокоительной мыслью он вновь пододвинул к себе пока ещё чистый лист и написал:

ИВАН КРЕСТ

 

ТАЙНЫ РЕАЛИТИ – ШОУ “СРЕДИ КРЫС”

 

Роман

 

* * *

Через полгода рукопись разошлась по крупнейшим издательствам. Выпустить роман решилось лишь одно из них – первоначально небольшим тиражом, сознавая определённый риск выброса на книжный рынок такого концентрата мерзопакости современной жизни. Но уже через год те, отказавшие, кусали себе локти и валялись в ногах у Ивана Креста. Скандальный бестселлер вызвал такой ажиотаж, что его переиздавали и переиздавали, а спрос не снижался. За “раскрутку” скандально прославившегося автора всерьёз взялся опытнейший столичный пиарщик по прозвищу Лисий нос. У него и впрямь был редкостный нюх на большие деньги (а процент с прибылей он брал ог-го-го какой!). В результате писатель, ещё год назад никому не известный, сделал такую головокружительную карьеру, что вошёл в книгу рекордов Гиннесса.

Газеты всего мира на первых полосах освещали едва ли не каждый шаг супермодной русской литературной звезды: его встречи с деятелями политики и культуры, выступления на международных форумах, женитьбу на новоиспечённой Мисс Мира, родом из Тайланда. Крупным планом шли их фотографии в свадебном кругосветном путешествии, на фоне приобретённого за сумасшедшие деньги старинного замка в предместье Лондона, роскошной яхты и собственного авиалайнера. Долго муссировались новости о том, что Иван Крест расторг договор об аренде Эйфелевой башни из-за беспорядков, вспыхнувших в столице Франции, но всё ещё подумывает о покупке Ниагарского водопада. А действительно, отчего бы и не прикупить? Надо же, в конце концов, куда-то деньги девать...

Многие завидовали ему, чего греха таить. Ещё бы! Да только не знали они (никто не знал, кроме самого Ивана), до чего же ему иногда мучительно хотелось вновь стать прежним Валентином Ильичом. Чтобы по утрам привычно вскакивать по треньканью старенького будильника и, наскоро перекусив, бежать на работу (оказывается, он всё-таки любил её - ту, так низко оплачиваемую работу). Чтобы в обеденный перерыв перекинуться с Кириллом Петровичем партией-другой в шахматы (до сих пор брала досада, что так глупо “продул” последнюю партию). Чтобы никогда больше не видеть этих проныр-репортёров, готовых засунуть свой длинный, любопытный нос в каждую загогулинку жизни. И чтобы никто не завидовал – да! – не завидовал, и всё тут!

В такие минуты внутреннего неравновесия Валентин Ильич, стыдясь самого себя, запирался в кабинете. Там он тайком, прислушиваясь к малейшему шуму в коридоре, доставал из нижнего ящика письменного стола своё главное сокровище – тетрадь с теми самыми стихами. Для начала он бережно проводил ладонью по скромному переплёту, будто ласкал свою старую добрую подругу. И извинялся, что редко навещает. А потом листал и читал. Листал и читал. Даже с закрытыми глазами читал – наизусть, так как доподлинно помнил, в каком порядке шли там стихи:

 

Проникновение тепла

В купель земли под полог стужи...

Дрожит в осколках льда-стекла

Синь, опрокинутая в лужи...

 

Он читал стихи, не замечая, как по его холёной, гладко выбритой щеке, источающий изысканный аромат лосьона “GEVANSHY”, стекает очищающая душу, грехоискупительная слеза...