Иаков, сын слепого Исаака Библейский легендарный пращур мой Сцепился с Богом. В богатырской драке Помял Всесущего. Отеческой рукой Наказан славно: содраны колени И вывихнуто правое бедро. Всё в Яхве непонятно и мудро – Затрещина, и та – благословенье. На том поладили. Кому вражда С соседом дивиденды приносила? В Писание Святое без труда Вошёл Иаков, богоравный силой. Волшебным знаком Яхве осенён, Захватывая земли Ханаана, Объединил он несколько племён Путём посулов, подкупа, обмана. Сражающимся с Богом исполином, И з р а и л е м отныне наречён... Судьба судеб! Из древности былинной, Из ассиро-шумеровских времён Через потопы, моры и полымя Столетних войн, сквозь ужасы насилий Мне передали пращурово имя. Меня при том, конечно, не спросили. И вот, влачу без ручки чемодан (И бросить жалко, и тяжёл безмерно): Не забияка, в драке я профан... Да-с, не Иаков, это уж наверно! Не вышел ростом, вовсе не силач, И подвигов не совершаю сроду – Нет общих черт с Израилем, хоть плачь! Ну не Израиль! Подвела порода! И с Богом я встречался только раз, Когда отец младенца в синагогу Принёс меня (раввину напоказ)... С тех пор – ни разу. Ну и слава Богу! Я в атеистах от младых ногтей. Но в чертовщину верю понемногу: Всё ту же фотографию детей Который год беру с собой в дорогу - Традиция: спокоен я, пока Висит она над буйной головою. Вот, случай был: гирлянду чеснока Супруга навязала мне с собою. С бескомпромиссной миной на лице, Любые возражения отринув, Мурлыкала про пользу витаминов, В особенности витамина С. А между тем, любимая рука На груде стеблей затянула путы. Тот странный натюрморт из чеснока Мне - талисманом в тесноте каюты. И Бога вспоминаю иногда, В условиях отменно экстремальных: То дрогнет сердце в жути инфернальной, Когда грозит нежданная беда Нам, пятерым в малютке батискафе, То добровольное ауто-дафе Под канонаду льдин о ржавый борт. А за горбом земли далёкий порт Помочь не в силах, даже не проси, Вот тут и охнешь «Яхве, пронеси!» «Ты молишь Яхве? - удивится друг – А как же Бог и Сын... и Святый дух? – И ухмыльнётся, завершая фразу – Ты прав! У семерых дитя без глазу!» Нет! Не кощунство это, пращур мой! Ты не изведал горечи разлуки С надёжей-сыном, дочкою, женой, Не ведомы тебе святые звуки Морзянки. Освежающим дождём, Молитвою звенит под небесами: «Всё хорошо, родной! Целуем! Ждём!» - Нет, то не Яхве с горе-чудесами! Ты сам родил двенадцать сыновей От Валлы, Лии, Зелфы и Рахили. Обманутых соседей истребили Шальные братья. Волею твоей В крови по локоть руки Симеона И Левия. И продан фараону Иосиф... Кем? Да братьями ж! Не смею Судить отца. Но помнишь чёрный год: Ты в рабство вёл доверчивый народ, Грядущее провидеть не умея, - Опомнись, пращур! Ты ли исполин, Объединявший племена и кланы, Любимец Яхве, мудрость Ханаана? Камо грядеши от родных долин? - Хватило простоты на мудреца. Не спорили, не возмутились дети... Иль был тринадцатый? Да волею отца Он выброшен из памяти? В Завете Не упомянут за строптивый нрав Библейский диссидент, оплёванный толпою, Быть может, даже проклятый тобою, Лишённый чести и наследных прав? Да, полно мне тревожить старика! Евреи мы! Не уподоблюсь Хаму! - Давно умершие не имут сраму. Быльём дремучим поросли века На подвигах Навина, Моисея, Давида и беспутного Самсона, Крушении державы Соломона, На битвах славного Иуды Макавея. До той, тотальной, роковой войны, До Флавия, до Нового Завета... Сожжён Ерушалайм... По белу-свету Развеяны израиля сыны... О ближних мне рассказывал отец: Веками обретались на Волыни Что Хаим, - то рыбак, что Енох, - то кузнец – Черта осёдлости и нищета... А ныне я, – волею судеб израилит, Обласканный ветрами Океана, Тоскую не о смоквах и бананах, - О шелесте коломенских ракит! Корнями сросся с русскою берёзой, Ветвями перепутался. Жена Смеётся, что библейскому курьёзу Замужеством обязана она. Антарктика, 1982. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
