Зимогор

/Тоска по Новосибирску/

 

– Минувшего – нет, минувшее – не случилось! – ответственно заявляю, клянусь [не дай Бог ввязаться в спор с очередным «Фомой» — за себя не ручаюсь].

 

Весь мир — аллегория, а мне-то что? Живу надменно, собственные гематомы памяти на полставки вывожу [работодатель – время; задарма пусть «дядя» "пашет"], отчаиваться не собираюсь покуда...

 

Второго дня [в полдень] сидел в «Лодке», рисовал дождь. Полтора часа мучился, нарочно не отвлекался даже на болтовню с неизвестно почему притихшей Лизой — она не умеет молчать, неустанно удивляясь самым обычным вещам, таким, как, например, перестук трамвайных колёс по увалу трамвайных путей на улице Джамбула. «Трамвай "Пятёрочка"»... Ничего особенного в металлическом скрежете, конечно, нет, но девушка слышит нечто таинственное, если не сказать мистическое, она торопится поделиться обжигающими переживаниями, боясь позабыть о предмете своего монолога главное.

Так вот — Лиза молчала, я — рисовал. Дождь — шёл. Каждый — занимался своим делом, никто никому не мешал. Идиллическая картина, потому и запомнилась [вот бы — надолго!].

 

Сейчас — закрываю глаза, и всё катится к пьяной чёртовой матери. Всё — исчезает. И улица Джамбула, и трамвай, и только теперь непонятно почему вспомнившаяся родинка на внутренней стороне правого бедра Лизы. Любимая моя родинка. Самая любимая.

 

* * *

Конечно, мне было прекрасно известно, что правила дорожного движения запрещают остановку на мосту. Но я поклялся [непонятно кому] остановиться и сдержал слово [вот это слово — сдержал, за неисполненное — прости, Радость].

Два перламутровых камушка легко выскользнули из моей ладони и, играя лучиками солнца, будто в замедленном кино, невыносимо медленно стали падать вниз. Спустя вечность они коснулись подрагивающей от августовского холода водной поверхности и опустились на дно. Два перламутровых камушка...

...Боковым зрением я заметил бегущих ко мне охранников моста.