*** Книгу пишет сам святитель Савва в Хиландаре, на святом Афоне, буквы пишет умброй тёмно-бурой, прописные - киноварью алой, на листах, что тоньше детской кожи, но прочней парчи золототканой. Всех краёв милей земля родная, оттого и выписаны буквы тёмной умброй вспаханного поля. Нет цены дороже алой крови, столько раз кропившей эту землю, оттого и киноварь заглавной на листе законченном сияет, а листы - то Сербии пределы, золотые пажити Моравы, чёрные утёсы Златибора, каменные россыпи Санджака, снежные уборы Шар-Планины. Сабли эту книгу пролистают, пламя обожжёт её страницы, запекутся киноварь и умбра... Но умрут властители и судьи, расточатся все земные царства, только эта книга не истлеет, и в руках небесного владыки станет нашим душам поминаньем! Марко Королевич Дремлют сабля с булавой, ятаган - за поясом! На дороге столбовой Марко пашет полосу. Небо плачет и дрожит над землею выжженной, под ударами копыт крошево булыжников. Глыбы камня на пути с глиной перемешаны, - никогда здесь не пройти ни аскеру пешему, ни визирю на коне, ни слону-орудию, ни султановой казне - злата многопудию. Что посеешь, богатырь, по кровавым рытвинам, что родит земная ширь, вскормленная битвами? Не простое то зерно, - сила в нем безмерная. Долго будет спать оно в колыбели Сербии, а взойдет - в чужих краях, и, зарницей адовой обратит бетон во прах, опрокинет надолбы; рухнет сталь, как водопад, броневыми плахами, самолеты не взлетят с полосы распаханной, истечёт уран ракет плюхами навозными, и польётся лунный свет на травинку росную... Будет вешняя вода словно слезы девичьи, - помяните же тогда Марко Королевича! Дервиш и смерть У шатра на берегу Моравы пьяный дервиш пьет за чаркой чарку; бледен он, чалма его кровава, и горит вино, слезою жаркой по щекам из глаз полуослепших падая кровинками на рубище, - пьет он горе, что хмельного крепче, рок свой пьет, по сердцу накрест рубящий. По колена в пепельном тумане белогривый конь идет неслышно, бледный всадник в белом доломане спрашивает, словно снегом дышит - Не меня ли ждешь ты, бедный старец, ни стрелы, ни булавы не стоящий? Овна, потерявшего отару, мне нетрудно довести до стойбища. Только покажи мне брод надежный через мутно-желтую Мораву - скоро, и по правде, и как должно заплачу тебе за переправу, - отболеют плачущие раны, примирится сердце с неминуемым, гурии у райского фонтана упокоят душу поцелуями. - Светлый всадник, что тебе до брода, что тебе до старика хмельного? Конь твой белый чрез любую воду перейдет, не омочив подковы... За Моравой тысячи отважных, словно маки на лугу некошеном... Там горят сторожевые башни, там полки сошлись на поле Косовом! - Говоришь ты справедливо, старче, - не к тебе иду, тебя не трону. Путь мой там, где зарево все жарче, все слышнее сабельные звоны. За тобой вернусь, когда помянут бой на Видовдан и князя Лазаря, и когда от венгров до куманов гусляры былины будут сказывать. Жди меня, когда заплачет звонами по дорогам песня-соловей, жди, и допивай вино червонное со слезами старости своей! Мехмед-паша Ты можешь, падишах, послать меня на бой, и я перекрою державные границы, и запылает кровь, и ляжет багряницей на ток Дуная голубой. Твои слова - алмаз, ты властен дать закон, и отменить его, по милости Аллаха. Я - верный твой калам, твоя узда и плаха, стрела, летящая вдогон бегущему врагу. Искусно, как гончар, ты вылепил меня и опалил в горниле, булатные клинки меня перегранили под громы марша янычар. Но надо мной Аллах! Из праха дум и дел, над славою моей, пирующей, как пламя, Он поднял и сберег мою любовь и память, мой клирос, где я в детстве пел... О, родина моя! Тобой душа болит... На Вышеградский мост лежит моя дорога, - там ждет меня мой брат, заступник перед Богом, всей Сербии митрополит. Переселение народа Опустошение земли, переселение народа, - сойди с дороги и замри, и слушай, как скрипят подводы, как умолкает детский плач в объятиях мужского стона, - смотри - кровоточит икона, потрогай пепел - он горяч, как сердце только что убитой малиновки - ее гнезда уже не видно под копытом, а впереди горит звезда - одна, как Божия лампада, неугасающий елей... Так пастырь направляет стадо, идущее с родных полей, - и весь народ вечерней жертвой сквозь горла каменных теснин по хрусту ледяных седин идет своей дорогой смертной, - чужие земли впереди, бесплодье, стылые болота, солдат свинцовые ряды, держав железные ворота... Пролистывая триста лет, я вижу тот же, темно-синий бескрайний небосвод, и свет негаснущей звезды в пустыне. Мы все уходим - кто сейчас, кто завтра от своих кочевий, и прорастает в нашем гневе чужих наречий пустопляс, и в облаках иссиня-черных грохочут сорок сороков, и умирающие зерна крошатся на клыках веков... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
