И правит Ночь тобой и мной, когда на троне Полнолунье….

 

1.

 

Женщины и Кошки. ..Кошки и Женщины ..Женщины-Кошки….Я всегда любил их, таких разных: чёрных и рыжих, дымчатых, бархатных, ленивых и стремительных. Раскосых, голубоглазых, с глазами цвета спелого крыжовника, летней Луны или цвета степного миндаля. С их мягкими, осторожными движениями и походкой, полной животной, независимой грации. Я любил их - мягко потягивающихся в серебряном луче, или спящих в облаке клубящегося солнечного света….Они нравились мне в любое время суток, в любой фазе Луны, в любое время года…

 

Обычно они приходили в мой дом без стеснения, когда парусник Ночи плыл над городом, над Невой, плыл вдоль набережных, мимо моих окон, развивая парус невесомых белых штор… И уходили они так же легко, как только рассвет ложился на подоконник, и Мойка становилась серебристо-серой, с чешуйками мелкой ряби на зеркальной поверхности сонной воды. Уходили неслышно, тихо прикрыв за собой дверь или мягко спрыгнув с подоконника на козырёк старинной парадной с витыми, чугунными решётками с краю, а затем на асфальт утренней, пустой ещё улицы…Я всегда просыпался лишь тогда, когда только лёгкий отголосок, тихое сумрачное эхо оставалось в моём доме от визита очередной незнакомки, встреченной мной накануне. И, как всегда, она была из породы притягательных, безупречных кошачьих... И только наличие или отсутствие у неё хвоста определяло то, чем я буду угощать её: молоком или шампанским.

 

После каждой такой ночи я садился за стол у окна, с чашкой свежесваренного кофе и рисовал на чистом листе альбома ту, что провела со мной несколько часов, уютно свернувшись тёплым меховым комочком в старинной кресле, или светясь бархатом нежной кожи на чёрном шёлке моей простыни. В старом альбоме для акварелей осталось всего лишь пара чистых листов. Я медленно переворачивал страницу за страницей, и на каждой были они: Женщины и Кошки, Кошки и Женщины…Женщины-Кошки…

 

Вот одна из них: такая невозможно рыжая, около колоннады Казанского. С изящным изгибом узкой спины, тонкими запястьями и лодыжками. Она сама подошла ко мне, когда я рисовал прохожих, сидя на серых, потёртых временем ступеньках собора. Вот она, такая летняя, яркая, на этой июльской акварели, с крупными локонами и нежным рисунком рта.

 

Вот другая: чёрная, в Румянцевском саду, лениво опустившая со скамейки переднюю лапу. Её зрачки чернее ночи, вся она - совершенство.

 

Рисунок за рисунком, ночь за ночью. Они приходили и уходили, не задерживаясь, не утруждая себя и меня нелепым прощаньем на фоне блекнущей панорамы неба, на фоне падающих звёзд или рассвета, сотней солнечных бабочек влетающего в окна…..Впрочем, я никого из них и не держал. Мне нравилась моя жизнь – я был красив и свободен, и этот Петербургский август был жарким, как никогда. Жарким и бесконечным.

 

2.

Она сидела на парапете набережной…Полосатая, серая, обычная…Отчаянно старавшаяся выглядеть счастливой - и тем самым не походившая ни на одну из кошек. Она закрывала глаза, щурясь на солнце, и тут же беспокойно открывала их. Она оглядывалась по сторонам и при этом старалась казаться независимой. Она была одинока. Нелепо, невероятно, безмерно. Так, как не бывают одиноки кошки. Так, как не бывают одиноки Женщины-Кошки. Такими бывают только женщины, просто женщины…Но она не была ею.

Они сидела там день за днём, ночь за ночью, иногда исчезая только на несколько часов. Я наблюдал за ней – она была молодой, незаметной кошкой. Такие десятками гуляют по Питерским дворам, проживая свой тяжелый, короткий век в вечной погоне за едой и теплом, стараясь быть не узнанными, не пойманными и непонятыми людьми. Не могу сказать, что мне было жаль её. Я всегда жалел только красивых.

 

И, тем не менее, я привык к её присутствию. Садясь к окну я сразу же искал глазами знакомый тёмный силуэт. И огорчался не увидев его…Она стала частью вида за окном, частью моего мира, моего города………

Проходил месяц за месяцем – за августом наступил медовый сентябрь. Он окрасил кленовые листья охрой и сиеной, смыв изумрудно зелёный долгими ночными дождями. Октябрь закрасил ровной гуашью пастель и темперу лета, а ноябрь вырвал листья осеннего альбома порывами властного, северного ветра……

 

Она ждала…Кого, чего? Не знаю….Порой мне казалось, что она не кошка, а собака потерявшая своего хозяина на перекрёстке этих шумных улиц…В её ожидании было столько терпения и преданности этому месту, как будто она было неведомым часовым, маленьким, слабым , живым сфинксом на этом холодном гранитном парапете Мойки….

 

Началась зима….Город засыпало первым сверкающим снегом…Мой дом изредка навещали Женщины-кошки, а просто кошки ушли до весны с набережной в неведомые мне лабиринты подъездов, подвалов и подворотен….Осталась только она….Снег засыпал её под вечер, ложась белоснежными перьями на её худую, вздрагивающую от ветра спину….В свете тусклого туманного фонаря её совсем не было видно и иногда острая жалось пронзала моё сердце, но мне не хотелось вставать из тёплого кресла, одевать пальто и открывать дверь в ещё не холодную, но уже колючую зиму.

 

В то утро кошки не было на парапете, я протёр рукой запотевшее окно и не увидел её…..Снег ровной линией лежал на граните набережной, не оставляя сомнений в том, что сегодня она не пришла. Я оделся и вышел на лестницу.

 

Кошка сидела у парадной, прижавшись боком к железной двери, в надежде, что хотя бы та согреет её….Она мелко вздрагивала, всё глубже поджимая под себя замёрзшие лапы. Я взял её на руки – и она совсем не сопротивлялась, только благодарно посмотрела на меня удивительными, огромными глазами такого цвета, которого я раньше никогда не видел ни у кошек, ни у женщин, ни у женщин-кошек. Глазами цвета Любви.

 

3.

 

Кошка жила у меня всю зиму…Я так и не придумал ей имя. Странно было называть её иначе, чем просто Кошка. Хотя у неё точно было какое-то своё, настоящее чудесное имя, не имевшее отношения к именам, которые дают кошкам люди. Оно было прекрасным, тайным, мурчащим, как она сама. Но я никогда не узнаю его.

 

Мы привыкли друг к другу. Она совсем не боялась меня – наоборот: бесшумно следовала за мной по комнатам, не упуская из виду, подолгу смотрела на меня длинными зимними вечерами, прищурив жёлтые, с золотыми и чёрными искрами глаза. Она любила меня, в этом не было сомнений…Иногда мне начинало казаться, что она провела столько времени на парапете набережной перед моим окном только в надежде быть замеченной мною. Словно какая-то мистическая, потусторонняя сила влекла её в мой дом, в мою комнату, в мою жизнь…

 

Она стала мне другом. Впервые я оставил у себя в доме живое существо из породы кошачьих. Раньше мне никогда не хотелось связать свою жизнь ни с Женщиной, ни с Женщиной- кошкой, ни просто с кошкой ….Она была исключение…Полосатая, серая, обычая…Отчаянно старавшаяся выглядеть счастливой она уже, кажется, становилась такой….

 

Мне нравилось, что она часами ждала меня у двери, если я уходил и тихо, искренне радовалась моему приходу, прислонившись очаровательной мордочкой к дверному косяку и глядя на меня полными любви глазами…Она не была Кошкой в полном смысле этого слова – что то неуловимое, нежное, почти человеческое проскальзывало в её взгляде, в её движениях….Она наполняла мой дом ожиданием чуда, ожиданием весны. И я был благодарен ей за это. Любил ли я её в ответ? Не знаю.

 

В моём альбоме с рисунками оставался один, последний белоснежный чистый лист. Он жёг меня, как последняя непрочитанная страница интересной книги, он будоражил воображение весенними мартовскими снами…Он просил выйти на охоту в ночной город, он ждал.

 

В тот вечер я привёл домой Женщину-Кошку….Я встретил её, ужиная в ресторане у Банковского мостика..Грифоны сверкали своими золотыми крыльями, ручьи лились навстречу заходящему солнцу, мелкий серебряный дождь мерцал на оконных стёклах ресторана. Она пила кофе – каштановая, породистая, с аквамариновыми глазами…Её хотелось нарисовать, её хотелось взять за руку…Она была не против.

 

Я открыл дверь старым ключом. Кошка сидела в коридоре. Увидев незнакомку она зашипела, затем обречённо посмотрела на меня и мгновенно отступила в полосу ночи, в тёмное пространство большой, пустой квартиры. Я тут же забыл о ней. Меня ждала Ночь. Мартовское полнолуние светило в окна ярким лимонным диском. Чёрный шёлк моей постели был пронизан кружевом лунного света и тенями деревьев….И Женщина –Кошка была прекрасна…

 

4.

 

Я проснулся к полудню. Голова болела, кровать казалась нестерпимо мягкой, форточка была открыта – но мне было жарко. Девушки рядом не было. Я поднял голову и посмотрел вокруг – комната стала как будто больше, стены, мебель и потолок поменяли свой цвет. Всё было знакомым и не знакомым одновременно. Я привстал. В моём кресле сидела незнакомка, милая миниатюрная девушка – она смотрела на меня с осуждением, прищурив свои жёлтые, с золотыми и чёрными искрами глаза. Это была моя Кошка. Я понял это сразу.

 

Она молчала. Потом, улыбнувшись, громко сказала: «Брысь!»…

 

Какой-то неведомый мне раньше рефлекс мгновенно сбросил меня с кровати. Но я не упал, уверенно приземлившись на пол. И тут я увидел своё отражение в большом, стоявшем у стены зеркале.

 

Я был котом. Обычным, чёрным, большим котом , неуверенно разглядывающим своё отражение в старом зеркале.

Кошка ещё раз закричала : «Брысь!».

 

И я выскочил из приоткрытой двери на лестничную площадку, и скатившись по лестнице вниз, услышал, как наверху громко захлопнулась дверь.

***

 

На улице март. Ветрено и сыро. Я сижу на парапете набережной, ночь разливает белый, как молоко, влажный туман над моей головой. Я закрываю глаза, сон опускается медленно, тайно наползая на мою остывающую память. И уже сквозь пелену тихого ночного прибоя я слышу звуки затихающего города. Отчаянно открываю глаза. Всё тот же сон. Или явь? Я почти привык к двойственности своего существования: днём я почти ничего не помню, а ночью удивляюсь, что когда-то жил вон там, за тем окном. Окном, в котором теперь иногда мелькает в голубом или чёрном платье она, моя Кошка.

 

Порой мне кажется, что я всего лишь городской фантом, вызванный из небытия чьей-то неукротимой фантазией, оживающий только пока длится это наваждение. Я брожу по городу, холодному и прекрасному, гордо несущему свою пугающую тайну. Я заглядываю в Ваши лица, окна, в Ваши души в надежде найти ответ. Но вокруг тишина. Снежная, тёмная, ликующая. Я возвращаюсь на свою набережную, смотрю в небо, на воду и снова в её окно…..

 

Открой мне дверь, Кошка. Докажи мне, что я всё ещё есть. Найди моё старое отражение в дремлющем зеркале. Я хочу снова увидеть отпечаток своей ладони на холодном стекле окна . Сосчитай мои шаги от парапета набережной до тебя – и я буду рисовать только тебя, всегда тебя одну.

 

Твой одинокий, обычный, чёрный, мартовский кот.