Беата медленно шла по коридору гимназии. Только что закончилось последнее заседание родительского комитета. Через месяц Макс сдаст экзамены, окончит гимназию и уйдет на год в армию. Таков порядок в Германии: сначала служба, потом университет. Это, однако, ничего для нее не меняет. Все едино: сын вырос и очень скоро она останется одна. Грустно… Муж? О, да, муж есть. Формально. Семь лет назад получил хорошую работу на Западе. Первое время приезжал домой каждую неделю, говорил, что как только найдет подходящее жилье, так тут же заберет их к себе. Потом стал приезжать реже и рассказывал, как он ремонтирует и обставляет для них большую квартиру. Сначала Беата верила каждому его слову, потом делала вид, что верит. А теперь не делает ни того, ни другого, т.к. муж появляется только два раза в году: перед Рождеством и днем рождения Макса. Привозит подарки, ночует в гостиной и на следующий день уезжает. Деньги аккуратно переводит на банковский счет Беаты. Свои редкие визиты объясняет тем, что много работает, устает, да и постарел, дескать. Об их переезде не говорит больше ни слова. Беата тоже молчит. Она уже давно поняла, что муж ее, вернувшись там, на Западе, вечером из офиса, не скучает в одиночестве в большой и хорошо обставленной квартире. Да и Макс, проводивший обычно с удовольствием каникулы у отца, пару лет назад категорически отказался ехать к нему, на телефонные звонки отвечал сухо и запирался в своей комнате, когда отец приезжал их навестить. Разговора об официальном разводе Беата с мужем не начинала, ей было все равно: что так одна, что эдак – одна. Мужа этот вариант тоже, судя по всему, устраивал. Однажды только сказал, что если Беата захочет как-то по-другому устроить свою личную жизнь, то он препятствовать этому не станет. Да какая там личная жизнь! Макс все эти годы был ее личной жизнью. А теперь сын стал взрослым и должен искать свой путь.

 

Беата вышла из школы. Весна превращалась в лето, тянуло вечерней прохладой и тонким запахом цветущих пионов. Вдруг до нее долетела тихая мелодия. Беата прислушалась, быстро развернулась и пошла назад. Остановилась у двери актового зала, взялась за ручку, но войти не решалась. Тяжелые аккорды то медленно падали и громоздились друг на друга, словно ледяные торосы, то, вдруг затихали, уступая место светлой печальной мелодии. Кто-то изумительно хорошо играл на рояле «Элегию» Рахманинова. Беате нестерпимо захотелось увидеть исполнителя или исполнительницу. Хотя нет, она точно знала, что женщина играла бы это по-другому. Уж она-то в этом разбиралась: это было мужское исполнение. Беата бесшумно проскользнула в дверь и опустилась в ближайшее кресло в последнем ряду. Пианист сидел к ней боком и был поглощен игрой. Вся его прямая статная фигура подалась к роялю. Руки, нависнув над клавиатурой, казалось, обнимали ее страстно и нежно. Движения пальцев в сумраке были неразличимы, и потому казалось, что исходившая из инструмента музыка рождалась именно из этих объятий.

 

Мелодия затихла. Пианист опустил на грудь свою белую голову и несколько минут сидел без движения. Потом встал и, повернувшись лицом к залу, поклонился. Беата вскочила со своего места, зааплодировала и подошла к сцене. «Где-то я его видела», - мелькнуло в ее голове.

 

- Вам, действительно, понравилось? – спросил пианист.

- О, да! – ответила Беата. – Жаль, что у меня сейчас нет для вас цветов. Но я обязательно приду с цветами на ваш концерт. Вы ведь пианист из России?

Пианист, вдруг, сник и сгорбился.

- Был… Когда-то…, - произнес он и пошел к роялю.

 

Он растерянно собрал ноты и сунул их в потрепанный кожаный портфель с оторванной ручкой. Потом нервно зажал его под мышкой и двинулся со сцены.

 

Беата изумленно смотрела на пианиста, совершенно не понимая столь разительной перемены в его настроении.

- Я вас чем-то обидела? – спросила она его, когда он спустился со сцены и поравнялся с ней, направляясь к выходу.

- Нет-нет, я сам себя обидел. А заодно и самых близких мне людей… - сказал он грустно, остановился и сел в ближайшее кресло.

 

Беата села рядом. Они долго молчали, потом пианист заговорил:

- Я был профессором Ленинградской консерватории. У меня была семья: жена, дочь.

Он опять замолчал.

- С ними что-то случилось?

- С ними, слава богу, все в порядке. Это со мной случилось, - тихо сказал он. – Студентка у меня появилась. Молодая, красивая. До этого я всегда смеялся, когда говорили, что «седина в бороду – бес в ребро». А тут самого бес попутал: влюбился, как мальчишка. Жена моя, Наташа, развод давать не хотела, все говорила: «Не торопись, поживи с ней, если у вас получится – неволить не буду». Но я ж упрямый. Да и студентка моя напирала: «Поженимся и в Германию уедем!» Я ведь еврей. Простите, не представился.

Он встал, поклонился и подал женщине руку:

- Михаил Коган.

- Беата, - приподнявшись с кресла, сказала она и пожала его большую теплую ладонь.

Они снова сели.

- Женился я на студентке. Через год уехали в Германию. Языка не знаю, работы нет. Разве такой муж нужен молодой женщине? Встретила она здесь успешного врача, увела его у жены, родила ему ребенка…

Он снова надолго замолчал.

- А что ваша жена? Она ведь, судя по вашему рассказу, мудрая женщина… Может вернуться?

- Наташа? – словно очнулся Михаил. – Так ведь мудрые женщины долго одинокими не бывают. Недавно она тоже вышла замуж. Счастлива она. Не могу я снова ее судьбу ломать.

- А дочь?

- Дочь взрослая уже. Она долго не могла простить мне предательства. Лишь полгода назад впервые позвонила.

Глаза его, вдруг, потеплели, и голос стал совсем мягким:

- Внучка у меня родилась. Дед я уже, - гордо сказал он и, вздохнув, тихо добавил: - Дед, а ума так и не нажил.

Он встал.

- Пора. Скоро вахтер придет зал закрывать. Разрешили мне здесь заниматься по вечерам. Своего инструмента у меня пока нет.

 

Они вышли на улицу. Беата жила в частном доме в двух кварталах от гимназии. Михаилу было по пути. Молча, они дошли до ее дома и распрощались.

 

Ночью Беате не спалось. То она пыталась вспомнить, где видела этого пианиста, то, вдруг, переключалась на его первую жену и находила в ее и своей судьбе много общего. Даже их дети повели себя одинаково: не могли простить своим отцам ухода из семьи. Она все время пыталась представить, что она сделает, если ее муж однажды позвонит и позовет их к себе. Поедет или не поедет? Сможет она простить и переступить через прошлое? Простит ли Макс своего отца? Беата, щадя чувства сына, никогда не говорила с ним на эту тему, а тут, вдруг, решилась: Максу уже 19, он уже и сам себе подружку завел.

 

- Послушай, сынок, если случится так, что отец позовет нас жить к себе, ты простишь его? – спросила она Макса за завтраком.

- Нет, мама, - категорично ответил сын.

- Но почему? Человеку же свойственно ошибаться. Отец тоже, вероятно, совершил ошибку.

- Скажи, мама, ты могла бы пару лет назад родить мне брата или сестру? – задал ей совершенно неожиданный вопрос Макс.

- Почему бы и нет. Я бы и раньше это с удовольствием сделала, да отец не хотел, - ответила она и с удивлением посмотрела на сына.

- А та, другая, родила, - почти выкрикнул Макс со слезами в голосе, потом, проглотив подступивший к горлу комок, тихо добавил: - Я не хотел тебе об этом говорить…

 

Беата посмотрела на сына и поразилась: перед ней сидел совершенно взрослый мужчина. Макс отодвинул в сторону чашку с недопитым кофе и положил свою руку на руку матери:

- Нашла бы и ты себе приличного мужчину, а то я скоро в армию… Плохо тебе будет одной.

 

Беата ничего на это не ответила. Проводила Макса до двери и засобиралась на работу. Она открыла шкаф и увидела лежащий в углу новенький портфель, подаренный ей коллегами в день, когда она стала начальником отдела. Подарок был, конечно, чисто символическим, ведь никто из их офиса никуда бумаги в портфеле не носит, все давно уже пересылалось электронной почтой. Беата взяла портфель в руки: легкий, кожаный, качественно сработан, ручка удобная. «Для нот вполне подойдет», - подумала. После работы купила букет цветов и подъехала к гимназии. Беата зашла в пустой актовый зал, положила на рояль портфель и цветы, и, почему-то заспешив, вышла из зала.

 

Дома в прихожей она обнаружила ключи Макса. «Опять забыл. Ну, ничего, я сегодня никуда не пойду, - открою», - подумала Беата. Она приготовила ужин, полистала свежие газеты и журналы и отправилась поливать цветы. В гостиной грустно посмотрела на свой рояль, стоявший уже лет пять зачехленным. «Давно я к нему не подходила, - подумала она и услышала звонок в дверь. – А вот и Макс». Беата поставила на пол лейку и пошла открывать. Но на пороге стоял вовсе не сын, а Михаил. В одной руке он держал новенький портфель с нотами, а в другой бутылку вина.

 

- Простите за поздний визит и за то, что я без предупреждения. Я пришел лишь для того, чтобы поблагодарить вас за портфель и за цветы, - произнес он смутившись.

- Да вы не стойте в дверях, проходите, - засуетилась Беата, и тут зазвонил телефон.

- Простите, я на секундочку, - сказала Беата и, прихватив с пола лейку, пошла к телефону. Звонил Макс, просил не волноваться: у подруги вечеринка по случаю дня рождения, и он придет поздно. «Хороший муж кому-то будет. Если сейчас обо мне заботится – позаботится потом и о семье», - подумала Беата, взяла из шкафа пару фужеров и вернулась в гостиную. Михаил стоял возле рояля.

 

- Вы разрешите посмотреть? – спросил он.

- Да, конечно. Снимайте чехол. На нем уже сто лет никто не играл. Наверное, расстроен.

Михаил поднял крышку, открыл клавиатуру и пробежался пальцами по клавишам.

- Совсем неплохо. Я, вообще-то, ваш должник, а на концерт пригласить не могу. Если позволите, я вам сейчас поиграю…

- Да-да, конечно, - сказала Беата и, предвкушая удовольствие, устроилась на диване.

Сначала Михаил играл Шумана, потом Брамса. После прелюдии Рахманинова встал из-за рояля и поклонился. Беата зааплодировала.

- Спасибо. Вы доставили мне истинное наслаждение. Садитесь вот сюда, в кресло. Я сейчас принесу штопор, и мы немного выпьем.

 

За ужином Беата рассказывала о том, что ее отец тоже преподавал музыку, и даже она в юности собиралась стать пианисткой, но потом модная в те времена химия перевесила. Что она училась два года в Москве по студенческому обмену, и старалась не пропустить ни одного концерта в зале консерватории. Что у нее до сих пор где-то хранятся концертные программки. Потом вспомнила о том, как познакомилась на химическом заводе со своим мужем, как строили они этот дом, и как после объединения Германии завод закрылся и они потеряли работу. Как она довольно быстро нашла место в бюро, а муж уехал работать на запад и там обзавелся новой семьей. Она рассказывала и сама при этом удивлялась тому, до чего же просто и легко ей общаться с этим едва знакомым человеком. Потом Михаил снова сел к роялю.

- Что вам сыграть? – спросил он.

- «Элегию» Рахманинова, - не задумываясь, ответила она.

 

Когда Михаил ушел, Беата перемыла посуду и зашла в кабинет, служивший одновременно и библиотекой и семейным архивом. На часах было одиннадцать. Не было никакого смысла ложиться спать: в любую минуту мог вернуться Макс. Беата сняла с верхней полки запылившуюся коробку, подняла крышу. Старые концертные программки лежали сверху. Она вытаскивала их одну за другой, и вдруг прочла: Михаил Коган… Вот где она его видела!

 

Прошло два года. Макс, отслужив в армии, поступил в университет в том городе, куда некогда уехал его отец. Живет в студенческом общежитии, но отца и младшего брата навещает регулярно. Матери он часто звонит и проводит у нее каникулы. Он хорошо поладил с ее мужем Михаилом Коганом, который снова стал концертирующим пианистом. Беата независимо от обстоятельств бывает на всех его концертах. Слушатели высоко ценят его талант и всегда просят сыграть еще что-нибудь. И пианист никогда им не отказывает: он снова садится за рояль и играет «Элегию» Рахманинова. Для всех, но прежде всего для той, которая слушает и смотрит на него как тогда в гимназии, с последнего ряда…