I

 

 

- И что за муру нынче печатают! - Татьяна Яковлевна тихо прикрыла книжку русскоязычного журнала. А сумочку напротив - раскрыла. Суетливо, под осуждающие взгляды соседей, закопалась, отыскала пестрый футляр, спрятала журнал, надела на старчески крупный нос извлеченные из футляра очки, и мир немедленно раздвинулся до пределов концертного зала.

 

В зале не было красных плюшевых портьер, не висело елисеевских люстр, в партере стояли обыкновенные жесткие четвероногие стулья. И тем не менее, это был замечательный зал. Настолько известный своей акустикой, что много лет назад, при архитектурном обновлении центра города, его не тронули, но, чтобы не оставлять в допотопном виде, обнесли новым зданием из стекла и бетона.

 

С тех пор город сильно сдал. Глобализация! Из процветающего промышленного центра он превратился в заштатный центр провинции, с полудюжиной традиционно хороших университетов, знаменитой спортивной ареной и перспективой войти когда- нибудь в черный список спальных районов надвигающегося Бостона. А посему самым впечатляющим украшением зала оставался дубовый паркет. И гастролеры... Например, сейчас на сцене расположился оркестр “Виртуозы Москвы”.

 

... И она снова принялась наблюдать за виолончелистом. Виолончелист, немолодой, лысый, поражал ее любопытной манерой игры: страстно обняв инструмент, он раскачивался на стуле в такт музыке, и было совершенно очевидно, что если позволить ему из вечера в вечер использовать один и тот же стул, то этот последний вскорости самым скандальным образом развалится на части.

 

Такой своей повадкой музыкант напоминал елочную игрушку, купленную когда-то Юрой: белого медведя с аккордеоном. Медведь раскачивался на ветке, вращался на нитке, морда медвежья была вот такой же вдохновенной, и ей теперь даже кажется, что медведь тоже был лысый. Собственно, не совсем лысый, но с порядочной лысиной- этаким солидным зализом, открывающим сократовский лоб. Только у музыканта и нос был сократовский, а у медведя - длинный. Впрочем, кто его знает, какой именно был у Сократа нос, но судя по портрету Пифагора, долгие годы висевшему в кабинете, именно такой и должен был быть: относительно небольшой, мясистый, и - башмаком. А говорят- “греческий”...

 

- Сережа, третий раз спрашиваю, сколько же будет одна вторая икс плюс одна четвертая икс?

Мертвая тишина...

- Ладно, а сколько будет полпачки сигарет и еще четверть пачки?

- Пятнадцать штук!

Вот так тридцать лет подряд. И только Юрины командировки в Москву и Ленинград нарушали однообразие провинциального быта. Провинциального? Провинциалкам принадлежали глаза, уставившиеся на стройную фигуру в умопомрачительном японском шелке, на нечастые в те времена браслеты, на чулки и туфли. Особенно туфли! А ей - идущий по левую руку красавец-офицер в золоченой парадной форме, при кортике, с фуражкой под белым чехлом. Ей - ряды бесценных книг на полированных полках и вот эти приезды в столицы шестой части суши, отдельные столики в знаменитых ресторанах и места в первых рядах партера. Ненадолго, но - ей: Юры хватило ненадолго. Младшего выпускника- лейтенанта, ей, еврейке, сделавшего предложение в пятьдесят третьем, капитана первого ранга, не вернувшегося с задания в семьдесят четвертом. Ничтожную часть этих двадцати лет они провели вместе. Остались неотвратимо взрослеющий сын, квартира, книги, работа…

 

Смычки замерли в воздухе, и зал разразился аплодисментами. Вот культура, это ведь явная, предусмотренная партитурой, пауза! Сейчас бы только и играть, да знатоки никак не уймутся… Ну, наконец. Сообразили!

 

… Потом - внуки, переезд и вечное одиночество. Нет, они стараются. Вывозят на природу по выходным, катают по врачам в пахнущих новой кожей машинах, послушно кушают пельмени и шарлотки. Но ведь жизнь поставила ее в положение девочки с косичками из спокойной компьютерной игры. Все вокруг - загадка. Тронь - и картинка меняется. Слава Богу, что в таком ненастоящем (черви яблок не едят!) мире результаты этих изменений как-то неопасны. Но и не удовлетворяют. Потому что, на самом деле, ничто не зависит от тебя самой. Разве, вот эти походы в театр. Сорок долларов за билет в партере - роскошь в ее положении. Знакомые, вот, перебиваются на галерке. А, Бог с ними. Сколько той жизни…

 

Уже все? Народ медленно ползет к выходу. Между рядами, бочком, протискивается подслеповатая старушка, а к гардеробу, модельно ступая на высоких шпильках, в черно-бурой горжетке, благоухая Шанелью и крепко прижимаясь обнаженным плечом к золотым шевронам, шествует все еще живущая в ней Тата. У гардероба она останавливается перед зеркалом, снова превращается в старушку и, воровато оглядываясь, вынимает что- то из бежевой пластмассовой коробочки. Вставляет в уши. Аккуратно: сначала в одно, затем - в другое. Конечно, приятно слышать концерт. Хотя бы, в силу ограниченных возможностей этого чуда техники. Но ведь заметно-то как!

 

II

 

… Горячая струя звонко ударялась о стену и разбивалась на десятки золотых капель, вспыхивавших в свете отдаленного фонаря. Невидимая пенная лужица растекалась по ночному асфальту. Нужно подойти поближе: шуметь, даже таким образом, вовсе не входило в тщательно продуманный план. – О, до чего приятно! - удовлетворенно стучало в висках. В его положении это было, пожалуй, единственным доступным удовольствием. Впрочем, как и любое другое, оно в избытке обладало ненавистным свойством: относительной недолговечностью.

 

Приплясывая, Квач застегнул “молнию”. Морозило. В подворотне - большая куча песка. Нужно поторапливаться, а то схватится. Он вытащил ногу из тупорылого ботинка, стянул с нее толстый нечистый носок и снова обулся. Так, в самый раз. Теперь набить песком. В меру, не слишком туго. Узел не вязать, высыпать придется в спешке. Подворотню он присмотрел давно. Идеально: выходит в переулок, перпендикулярный большому бульвару и заставленнный чем попало.

 

Полдюжины машин, запаркованных под угрожающими надписями, задние двери лавок, пожарные лестницы, мусорные контейнеры, скупой свет редких окон, не ниже третьего этажа - черт ногу сломит. А тому, кто черта не боится, есть куда отступить. Опять же, песок под рукой. Вот, вроде, центр города, редакция крупной газеты, а такой срач. Ну, сами развели, сами и разгребайте!

 

День - хуже не придумаешь. Главное, нет никого в городе, кто приютит, или хотя бы не сдаст, признав невзначай. И всему виной проклятый прогресс. Раньше ведь как? Угоняешь у какого-нибудь раззявы тачку попрочнее, выруливаешь с корешами на магистраль, догоняешь мерс побогаче и невзначай въезжаешь в него сзади. Самую малость, почти незаметно. И бобер, как дрессированный, рулит на обочину. И выскакивает из машины, и начинает, потрясая кулаками, материться... И тем спокойнее (первый стресс - подготовительный) реагирует на приставленный к пузу ржавый ствол. Золотые часы, лопатник, цепь, иногда браслет, чаще перстень - в порядке убывания оценочной стоимости. Главное, воспользоваться кредитками в течение часа.

 

Восемь лет назад сотовые были только у миллионеров или пижонов, и антенна автомобильного телефона выламывалась одним движением. А теперь никакой жизни, любой дурак еще до выхода из машины звонит в контору. А он, Квач, уже три месяца как на воле, бабки вышли, чем жить? Вот вчерашний кент и уговорил, падло…

 

Грабить банки в Америке - работа для ленивых. Чаще - бомжей. Вам не понадобятся штурмовая винтовка, черная маска и командный голос. Достаточно худо-бедно уметь писать. Бумажка, предъявленная кассиру, делает свое дело не хуже обреза. Честно говоря, ее навряд ли даже прочтут. Ну, разве, потом, в полиции. Любой намек на безосновательное требование денег должен быть немедленно удовлетворен. Согласно принятых большинством финансовых институтов такого рода типовых правил.

 

Другое дело, много Вы не возьмете. Тысяч пятнадцать, если сильно повезет. Обычно - куда меньше. Сами видите, что банку проще расстаться с этакой суммой, чем рисковать жизнью сотрудников, или, не дай Бог, клиентов. Голливуд нагло врет. Проблема не в том, как ограбить банк, а в том, как уйти с деньгами.

 

Телевизионные камеры направлены на каждый терминал, реакция полиции на сигнал тревоги мгновенна. Ограбление банка - хоть и неприбыльное, но федеральное преступление. Вас будут искать и, скорее всего, найдут. И отмотают на всю катушку за жалкие копейки, которые Вы, к тому же, еще и не успеете потратить. Хорошо китайцу. Или вьетнамцу. Все на одно лицо. Очная ставка бесполезна, телевизионная камера - почти. А Квач - негр. Сутулый, с длинными худыми ногами и иссиня- черной кожей. Беременная кассирша в жизни не забудет его лицо.

 

Поджидавший в машине подельник прекрасно это понимал. Потому-то и решил скрысятить: бабки из рук, и ходу! А кинутый Квач и представить себе не мог, что, именно благодаря цвету кожи, на дешевой видеозаписи под шапкой у него зияло вместо лица сплошное черное пятно, что кассирша-албанка негров в своей короткой иммигрантской жизни, как ни странно, видела меньше, чем он - китайцев, а когда видела- отворачивалась, что неудалый кореш, удирая от фараонов, сошел с трассы и сломал себе шею, и что преступление, таким образом, было занесено в список раскрытых еще до обеда.

 

Впрочем, и знай он об этом, какая разница? Все равно, нужны же человеку какие-то деньги... И шел Квач в ногу с надеждой по короткому переулку, помахивая носком: издалека, со стороны бульвара, привлекательно доносился живой стук высоких каблуков.

 

Контраст: огромный мусорный контейнер - и новенькая БМВ рядом. Шоу: веселые фары несколько раз подряд задорно подмигивают, клаксон тихо и восторженно взвизгивает. Неожиданность: из- под машины резво выпрыгивает крупный рыжий кот, и, метнувшись в ночь, исчезает в направлении бульвара, оставив за собой громкий и стрекочущий, переходящий в тихий и урчащий, звук.

 

Замерший в пятне нежелательного света Квач медленно соображает: дистанционный стартер! Все-таки, прогресс имеет свои положительные моменты: сейчас сюда точно заявится кто-то небедный. Ну их, эти каблучки!

 

Шаг в сторону. Хорошо, что сейчас не лето. Помойка воняла бы вовсю. Теперь помаячить в голубом конусе галогенового света придется клиенту. А вот и… Господи, ну что же это такое? Да как он умещается в спортивной машине! К автомобилю медленно приближался двухметровый амбал в желтом кашемировом пальто. Белое кашне, дорогие, на скользкой коже, туфли, короткая стрижка. Или спортсмен, или бандит, голливудскому актеру здесь, вроде, делать нечего,- прикидывал Квач. Кистень, конечно, оружие привычное, и неожиданность- немалое преимущество, да на такого и с бейсбольной битой трезвый не попрешь. Ладно, спишем на нежелание жмокнуть брата: в этих краях мало кто из наших живет безбедно. Процветай, нига.

 

По- роскошному тихо хлопнула дверка, и бимер легко вырулил в подворотню. Квач, прислушиваясь, снова пошел по направлению к бульвару. Потихоньку, только бы не спугнуть: каблуки все еще стучали. И где-то совсем рядом!

 

III

 

Моисеев закон категорически запрещает кастрацию людей и животных. Но кто теперь живет по закону? На фоне посещающих синагоги гомосексуалистов и почем зря переходящих в иудаизм инородцев кастрация кота не грех, а так, эпизод.

 

На звонок из ветеринарной клиники: не можем найти второе яичко,- Айзек потребовал пятидесятипроцентную скидку вшутку, а получил - всерьез. Котенок рос, оправдывая грозное имя. Считается, что на кошачьей ДНК рыжий и полосатый гены висят по соседству и передаются вместе. У Тигра этот генетический дуэт был явно доминантным. Рыжая шкурка с муаровым узором и вполне мужской характер превращали дворнягу-кота в благородное животное.

 

При этом, поначалу, с ним совершенно не было сладу. Радовались, что удалось отучить котенка раскачиваться на шторах, обрезав ему когти. Но, впервые оказавшись во дворе, Тигр во мгновение ока вскарабкался на высокий вяз, и спуститься вниз без помощи когтей представилось ему совершенно невозможным. Пожарные в США, вопреки распространенному мнению, кошек с деревьев не снимают, а не боящиеся высоты люди берут до ста пятидесяти долларов за выезд и по выходным не работают. Так что, голодный и испуганный, бедняга истошно орал с дерева в течение полутора суток. Наученные горьким опытом, хозяева оставили когти в покое, и юный Тигр по-прежнему с видимым удовольствием драконил занавески.

 

Выложенные на крылечке трофеи стали неотъемлемым аттрибутом дома. Хуже бывало, однако, когда добыча, еще живая, заносилась прямо внутрь. Как-то умудрившегося вырваться изо рта бурундука ловили по всему дому в течение недели. Половое созревание сопровождалось интенсивными эякуляциями без видимых причин и быстрым ростом мускульной массы. Непременный участник всех уличных драк, он появлялся в доме то с разорвонным ухом, то с изодранной шкурой. Лезть в клетку для поездки к ветеринару отказывался наотрез: растопыривал лапы в стороны и кусался.

 

В остальном же Тигр был милым котом, веселым и ласковым. Он любил потереться о ноги под столом, выпрашивая креветку, устроиться в ногах хозяев на ночь, смотреть в окно. Вот только не мурлыкал. А поскольку подвиги теперь совершались на улице, то и мебель больше не портилась, и шторы не рвались, и даже волосяные шарики отрыгивались вне дома. Сплошная идиллия…

 

В тот мартовский день он засмотрелся в окно. Облако на горизонте медленно меняло окраску и форму, стимулируя воображение. То оно казалось похожим на белую пушистую кошечку из дома напротив, то на мерзкую дымчатую морду соседского шотландского кота. Котяра то и дело нагло усмехался, намекая, видимо, на связь с ветренной блондинкой.

- Ах ты, урод!- возмущенно взревел Тигр.

- Тигр, кисанька, успокойся, ну что ты!- зашептала хозяйка, подходя к книжной полке, на которой расположился Отелло.

- Так ты еще и шипеть!- и остро отточенные когти вонзились в кожу на спине шотландца. Тигр ревел и драл серую шкуру так, что клочья летели во все стороны. Шотландец же завывал человеческим голосом. И что только не померещится в марте!

 

Очки спасли глаза Рахили, а врачи - ее внешность. Но сколько она ни умоляла, Айзек был тверд: бешеному коту не место в доме. И вот уже девять месяцев Тигр живет в этом стремном переулке. Не склонный к потреблению отходов, он направо и налево давит здоровенных крыс у мусорок. Награда за доблесть - подношения повара из китайского ресторанчика. О том, чтобы заложить беспризорного, но работящего кота, не могло быть и речи.

 

Летом свобода широко улыбалась Тигру: еда, женщины, и никаких шотландцев: исконно бездомные коты благоразумно держались от греха подальше, помоек на всех хватало. А вот с наступлением холодов ему пришлось было туго. Спасла смекалка. Мотор и радиатор запаркованного автомобиля еще долго остаются горячими. И с начала октября Тигр отсиживался под машинами. Когда подъезжала новая, переходил под нее: теплее.

 

Теперь же на стылой земле не насидишься. Но не нужно быть гением, чтобы усовершенствовать однажды разработанный метод. Под капотом любого автомобиля найдется достаточно места для мерзнущего кота. Стоит протиснуться за радиатором, или со стороны ремня, и теплый рай на несколько часов обеспечен. Вот только с дистанционными стартерами осторожничать приходится. Обычно, пока водитель подойдет, да усядется, да дверью хлопнет… Этак и черепаха деру дать успеет. А здесь - почти без предупреждения, три секунды на эвакуацию, и щелчок реле вместо сигнала тревоги. Сегодня- опять успел. А когда- нибудь, глядишь, под ремень затянет…

 

IV

 

… Тигр беспокойно оглянулся. По направлению к нему быстро шел подозрительного вида человек с тяжелым предметом в руке. Не дожидаясь неприятного прохожего, предусмотрительный кот перебежал тротуар и привычно нырнул под автомобиль , стоявший в длинной череде прочих, тоже запаркованных на бульваре. Теперь, если что, можно, от тачки к тачке, совершенно безопасно, пробежать, по крайней мере, четверть мили.

 

… Татьяна Яковлевна никак не могла решить, кто все-таки был чернее: перебежавший дорогу кот, или его тень. Уж слишком быстро бежал, а ночью, сами знаете, все кошки серы.

 

… Квач разочарованно замер в устье переулка: суеверные каблучки торопливо удалялись.

 

Ветер перевернул в урне страницу дешевого журнальчика. Любопытный прохожий с трудом сумел бы в желтом свете ртутного фонаря разобрать так заинтересовавшие Ветер странные стихи: