"Не будем говорить об этом!" - "Друг, /об этом/ мы не

вправе даже молчать".

Фридрих Ницше

 

Она не хотела никому омрачать утро. Даже не думала об этом. Но стоило ей только выйти из своего подвала, как первые встречные люди отвернулись от неё, зажали носы. Людей потянуло на тошноту. Нет, она не была так ужасна – наоборот, у неё были добрые и безобидные глаза. Но запах! Этот запах! Прокисшей мочи и гнилых помоев одновременно! Так от неё несло! Но она этого уже не замечала! Привыкла! Также как привыкла к такой реакции людей на улицах. Но поделать ничего не могла. Хотя ей было стыдно за себя. Она мечтала в один прекрасный день провалиться куда-нибудь и больше никому не портить утро. Она даже была согласна подохнуть где-нибудь под забором, лишь бы не чувствовать больше всеобщую ненависть к себе. Но Бог – в которого она продолжала верить – зачем то держал её в живых и каждое утро она просыпалась и шла на улицу. Без цели. Просто на улицу. Лишь бы встать с этих заносчивых досок, лишь бы скинуть это объеденное молью пальто, лишь бы выйти на улицу. И идти. Идти. Идти. В поисках еды и новых встреч с себе подобными. С людьми. Она их безумно любила. Всех людей. И тех, что сейчас ворчат на ней и ворочают нос и те, что ждут её в другом подвале или на помойке – эти-то точно улыбнуться и подадут руку.

Она не ела несколько дней. Кружило голову. И она уже мало, что понимала. Окружающий мир виделся символами, которые она знала и которым верила. Дом. Дорога. Светофор. Красный. Зелёный. Боже, как кружиться голова. И запах. Этот запах. Прокисшей мочи и гнилых помоев одновременно. Этот постоянный запах переходов и подъездов у вокзала, только усиленный и приближенный к носу тошнотворно близко. А голова всё кружиться. Она даже не в силах подумать о том, что же делать? Дом, открытая дверь. Зайти. Удар в морщинистое и обвисшее от голода лицо. Удар кулаком. Больно. Неудачник-охранник в очередной раз захотел показать свою крутость. Перед «чалками». Он их охранял. И всё хотел с кем-нибудь замутить. Но он всего лишь охранник. Он неудачник. А эта бабка – вонючая сука. И его мозги придумали ударить её и выпнуть на улицу.

Она упала. Она заревела. Она застонала. Но этого никто не хотел замечать. Все проходили мимо. Люди. Идут. Лужа. Встать. Уснуть. Навсегда. Простите меня. За запах. Этот запах. Прокисшей мочи и гнилых помоев одновременно. Словно сотня детей целую неделю писались на одну простынь. И теперь её сушат в душном непроветренном помещении. Она нашла в себе силы встать. В сотый раз она встала из грязи и пошла дальше. Прямо. Запинаясь. Останавливаясь. Она плакала. Она не понимала, куда и зачем идёт. От голода ей свело мозги. Она шла. Собирала упрёки прохожих. Подбирала пустые бутылки, выкинутые обёртки от конфет, от шоколадок, стаканчики от йогуртов. Она уже давно всем этим питалась. И потом всем этим блювала в своём подвале. Каждую ночь. Она умирала от тошноты. И каждую ночь ела то, что Бог послал. И снова плакала. Плакала. Плакала.

Она шла по улицам. Она их не то, что знала – она их чувствовала. Она здесь родилась и жила. И когда то по ним ходила на работу. И когда то ним водила детей в садик, в школу. И когда то по ним дети уходили в неизвестность и оттуда уже не вернулись. К ней – они больше не вернулись. К ней – в её маленькую квартирку, в которой всегда пахло подвалом. По этим улицам она ходила в поисках пристанища в ту ночь, когда сгорел дом с её квартиркой. А другую, хотя бы такую же, хотя бы комнату ей никто не дал. Она и не просила сильно. Обыкновенная человеческая гордость не позволила. И вот теперь она разносит по эти улицам запах. Этот запах! Будто кто-то месяц утрамбовывал помои в бочки, а потом залил всё это навозом. И открыл в жару. Она разрезает дворы, она пронзает арки, улицы становятся всё шире. Дороге тоже. Дома. Арки. Дороги. Запах. Туман в голове. Дом. Большой. Красивый. Она всегда с усмешкой смотрела на него. И всегда проходила мимо. Но сегодня сил не было вспомнить, что это за дом. И тем более голод отключивший разум не напомнил ей об усмешке. Дом. Дверь. Зажмурилась. Но удара не последовало. Дальше. Идти. Коридор. Длинный. Голоса. Кто-то обращается к ней. Но на расстоянии. Смех в спину. Ладно. Надо идти дальше. Несмотря ни на что. Только так можно скорее прийти к могиле.

В этом здании тёрли задние точки те от кого зависит жизнь каждого кто ходит по вонючим улицам. И той, что сейчас идёт по коридорам – не осознавая этого - тоже. Они потирали мочки уха, они растирали виски. Говорили много и нудно. И непонятно. Их мозги затёрлись не от голода. От переедания. Эффект от этого один и тот же. Тупость. Обыкновенная, человеческая. Они говорили о нищете, о том, как победить это зло. Строили планы, сочиняли указы. А она всё шла. И воняла. Этот запах. Прокисшей мочи и гнилых помоев одновременно. Она всё шла и зашла в зал. Где умничали-тупили. Но не поняла куда зашла и кто эти люди – и эти люди её тоже не заметили. Только когда она выходила в другую дверь – та самая толстая, самая главная, учуяла носом что-то в воздухе. Покраснела и подписала очередной антикризисный указ. А она вышла. А она упала. А она воняла. Люди. Тени. Стены. Тени. Ночь. Простите.

Её вынесли незаметно. Через чёрный ход. Так чтобы никто из сидящих в зале даже не узнал о такой гости. После неё остался только запах. Этот запах! Прокисшей мочи и гнилых помоев одновременно. ЭТОТ ЗАПАХ – ОН ВЕДЬ ЗНАКОМ ВАМ, ПРАВДА?