Старик, изможденный затянувшейся болезнью, лежал, откинувшись на спину, в пустой комнате. Выцветшие глаза рассеено блуждали по облупленной краске некогда синей больничной стены. Этой ночью измученный разум явил ему странное виденье.

Он видел как его мать, еще молодая, красивая женщина, с густыми, нетронутыми сединой волосами, опускается на колени у его детской кроватки, также как сейчас на край постели умирающего садиться его родная дочь.

Мама рассказывала ему на ночь прекрасные сказки, которые неизменно очаровывали его детское воображение невероятными приключениями и бесконечными шалостями.

А затем эта женщина – самый близкий и любимый человек- нежно целуя сына в лоб и поправляя сползшие одеяла, жестоко и бессердечно разрывала сладкие путы детских грез:

- ..И помни, сынок, тебе нужно поскорее уснуть. Уже поздно, скоро по спальням будет ходить Бабай(???). И он может забрать тебя, если увидит, что ты еще не спишь. Спокойной ночи дорогой!- и она выходила, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 

А он лежал, свернувшись калачиком под тремя одеялами, окутанный ,казавшимся теперь мрачным, светом настольного светильника, где каждая тень становилась вестником появления ужасного монстра. Которого ни он, ни его друзья, ни друзья друзей никогда так и не видели…

Сквозь прикрытые веки он вглядывался в темные силуэты, и давал сгустившемуся в комнате мраку клятвенные обещания быть послушным, исправно готовить уроки и не драться со сверстниками, слушаться родителей и ходить на воскресные проповеди.

Только бы проснутся завтра утром в своей постели и дальше жить в мире детской беспечности.

 

В два часа пополудни в его одинокую палату вошла сестра, принеся больничный обед,от которого он решительно отказался. Воспоминания лишали сил и одновременно насыщали тело.

 

Он вспомнил, как несколько дней назад его навещал друг – священник из церкви Святой Анны (???). С плохо скрываемым упоением гость рассказывал старику об отпущении грехов умирающим, что если те не раскаяться – их ждет вечность в Гиене Огненной. Он должен, обязан исповедаться, попросить прощения, отречься от зла и невежества которыми был переполнен его земной путь …

 

Как же тошнило от этой мерзости: глупых, пустых угроз и обещаний! Его пресыщенную жизнью душу рвало, и это тоже было сродни исповеди! Он рыдал, кричал, что не для того прожил свою жизнь и подарил ее своим детям, что бы боятся Того- Кто- Сидит- В- Чулане, кто никому не показывается, но настойчиво требует жить в отречении от земного, ради спокойствия и мира в вечности! Его трясло в холодной ярости, и слезы отчаяния стекали по его иссушенным щекам.

 

Когда жар спал, а бушующие эмоции наконец перестали терзать едва бьющееся сердце, день уже сменила ночь и просторная палата наполнилась звенящей пустотой ночного мрака. Старика сморил неспокойный сон, полный неясных видений и тревожных предчувствий.

 

Он проснулся, от металлического эхо, раскатившегося по пустынным больничным коридорам. Где- то внизу, на нижних этажах ночной дежурный уронил алюминиевую кружку с кофе…

 

Не видя и не слыша ничего кругом, он почувствовал себя младенцем, только что появившимся на свет. Он отчаянно напрягал, все пока еще подвластные чувства, в поисках хоть какого- нибудь сигнала из внешнего мира, подтверждения того, что он все еще тут.

 

Но тщетно – глаза его уже давно утратили способность видеть предметы вокруг, а слух улавливал лишь слабые колебания.

 

Медленными движениями, напрягая оставшиеся силы, он принялся обшаривать укрывающий тело вязаный, лоскутный плед. И в кромешной тьме его рука нащупала то, отчего сердце в одно мгновение оборвалось в бездонную пропасть и тут же воспарило в высь – на постели лежал, еще сохранивший остатки жизни цветок.

 

Дрожащими пальцами он поднял и поднес его к сухим губам.

Какое это было потрясающее чувство! Музыка тысяч небесных сфер раздавалась в его навсегда утративших способность слышать ушах! Он гладил пальцами нежные лепестки, удивляясь и восхищаясь совершенности их формы. Он вспоминал и с упоением перебирал в памяти все цветы которые когда- либо ему приходилось видеть и держать в руках, и все они казались ему бесконечно совершенными, бесконечно прекрасными, достойными того, чтобы им поклонятся, продавать за них души и молится им!

 

Казалось в этом упоении прошла вечность…Но за окном заалел рассвет и в комнату ворвались теплые лучи утреннего солнца. Стремительно пробежали по отполированной мебели, мельком заглянули в идеальную поверхность висящего на стене зеркала и в конце- концов достигли одинокой постели старика, стоящей посреди комнаты.

 

Там, откинувшись на высокой подушке, лежал бездыханный живой старик.

Взгляд его остекленевший глаз устремился вдаль, к никому, кроме него, невидимым просторам - к лазурной глади океанов, зеленому бархату лесов и ледяным пустыням, к тому цветку, который пробудил в нем жизнь на пороге смерти.