Я сидела в кабинете дежурного, настороженно поглядывая в окно, испуганная и растерянная. Пыталась втолковать глуповатому, по моему мнению, милиционеру то, что непонятно самой! Сначала он старательно записывал. Потом остановился. Я замолчала.

- Что же вы, продолжайте, - задумчиво произнес милиционер.

- Вы же перестали писать!

- Ничего страшного, потом допишу.

Продолжила сбивчиво и путано объяснять, как и зачем пришла в милицию. Дежурный спокойно слушал, смотрел на меня, затем встал и вышел - позвонить, хотя на столе стоял телефон. Наверное, надеялся, что уйду. А может, звонил начальству, консультировался, куда деть эту сумасшедшую? Или уже вызвал психбригаду? Мне было все равно. Лишь бы не оставаться одной. Чувствовала - среди людей со мной ничего не произойдет. И вот, сижу одна. Подкатывается страх, хватает за колени, трясет. За окном буря и, кажется, странное движение, слышатся шорохи сквозь шум дождя и ветра. Страх грозит перерасти в ужас. Сердце тарахтит, периодически останавливаясь, затем снова тарахтит. Кажется, если он сейчас не вернется, упаду в обморок! Ручка двери медленно поворачивается. Да что же так медленно?! Мент. Дорогой, любимый!

- Отправил опергруппу по вашему адресу. Пусть посмотрят. А вы пока все напишите сами. Вот бумага, ручка. Пишите. Я сделаю чай. Или кофе?

- Лучше кофе.

"Не так уж он и глуп, мог бы спокойно спровадить меня в психушку!", - подумала и села за самый дальний от окна стол: не доверяла окну, боялась.

- Как писать? На чье имя? И что это - докладная?

- Оставьте полстраницы сверху, для шапки и пишите просто без предисловия, как мне сейчас рассказывали.

Начала писать:

Я, Коротких Татьяна Сергеевна, проживаю в течение пяти лет по адресу: переулок Нагорный, 26. Живу одна. Старинный дом в исторической части города, над морем, на самом краю обрыва, дети купили случайно. Он был удивительно дешевым, давно выставленным на продажу, а мы любим море. Оно всегда прекрасно. И в непогоду, когда волны наливаются свинцовой тяжестью и по ним барабанит дождь, а ветер взбивает шапки пены и бьет их о крутой берег. И в ясные дни, когда под солнцем вода приобретает яркие, от голубых до синих, тона, и когда под легким бризом вздуваются паруса маленьких и больших яхт, а внизу, в прибрежной полосе резвятся дети. С другой стороны дома яблоневый сад, откуда к морю сбегает крутая тропинка. Рассказывали, еще в позапрошлом веке юная дочь купчихи, тогдашней владелицы имения, бегала по ней на свидания к возлюбленному. Мать же была властной и жесткой и не позволила девушке выйти замуж по любви. В один из штормов бросилась несчастная в морскую пучину чуть ли не с порога материнского дома.

Живу я одна. С соседями общаюсь редко, и слухам, будто в непогоду на берегу появляется странная девушка и долго смотрит вверх, не верила. Все пять лет, что живу по этому адресу,ничего странного не случалось. Никогда не видела, ни в шторм, ни в ясную погоду никакой девушки, смотрящей на мои окна.

Сегодня море волновалось. Приготовив ужин, села, как обычно, у окна: люблю смотреть на море. Как я уже писала, дом стоит на самом краю обрыва, и это окно будто нависает над пропастью. Вдруг в окно постучали. Этого не может быть, но - постучали! Поднявшись, увидела за окном руку, цепляющуюся за подоконник. Что можно было подумать? Только одно: кто-то взобрался по отвесному склону и теперь висит над морем. А в бурю волны достигают середины обрыва. Конечно, я открыла окно и ухватила эту руку, и втянула в комнату свой кошмар! Это была юная девушка с тонкими чертами лица. Ее платье, облепившее фигуру, показалось необычным, странного кроя, неопределенного цвета, краски будто вымылись. Волосы, распущенные по плечам, отливали зеленью. Кожа мертвенно серая, а глаза - стальные, как штормящее море. От нее исходил запах тины и водорослей. Глаза блуждали по комнате, она рассматривала обстановку, и, не глядя на меня, заговорила:

- Ты стала доброй, мама.

- Я не твоя мама.

- Мама, мама, не ты ли учила меня, что обманывать нехорошо?! Мама, я ведь так долго ждала этого дня! В каждый шторм приплывала сюда и смотрела, когда же море подточит берег? Когда та маленькая полосочка земли, отделяющая дом от обрыва, отвалится? Знаешь, я увидела это! Я увидела, как сползла в море под упорными ударами волн последняя преграда на пути моей мести! Как я ликовала! Но фундамент устоял! И еще долго, в каждый шторм, я смотрела на твои окна. В них иногда не было света, и я боялась, что дом рухнет без тебя! Как я этого боялась, мама!

- Но я не твоя мама! - протест услышан не был.

Буря нарастала, усилился ветер, гремел гром. Незваная гостья, кружась по комнате и оставляя за собой мокрые следы, продолжала:

- Когда ты меня, беременную, сбросила с обрыва вниз, в бушующие волны, только бы никто не узнал о моей запретной любви, я поклялась отмстить! Что тебе стоило разрешить нам уехать, зачем ты лишила меня и моего дитя жизни? Мама?!

- Деточка, да я не твоя мама, твоя мама умерла, она лежит на кладбище! - стало очень страшно.

И шторм достиг невиданной силы! Волны, казалось, доставали фундамент, брызги влетали в окно, ветер с завываниями оторвал одну из рам, вторая хлопала о стену, разбрасывая осколки стекол! Молния разрезала тучи, озаряя комнату угрожающими малиново-красными оттенками. Утопленница ходила кругами, приближаясь с каждым следующим кругом. Я поняла, если сейчас что-то не предпринять, потом уже будет поздно. Попыталась отступить к двери.

- Не надо, мама, не надо! Ты сделаешь только хуже! Стой на месте.

Не было ни мела, ни карандаша, чтобы очертить спасительный круг, напрочь забыты все молитвы, а рука не поднималась для крестного знамения!

- Объявив меня самоубийцей, ты лишила покоя мою душу, по мне не служат панихид, и пытаешься меня перекрестить! Мама, сейчас мы вместе пойдем к окну.

- Деточка, а как тебя зовут? Скажи свое имя!

- Ты даже имя дочери забыла? - она расхохоталась с надрывом, вторя ветру, - мать, забывшая имя убиенной ею дочери!

Одним прыжком нежить подскочила, схватила меня за руку и потянула к окну.

- Ольга! Ты назвала меня Ольга! - кричала она, и ее крик сливался с воем ветра, - когда у тебя было хорошее настроение, ты перебирала мои локоны и называла золотоволосой Оленькой. Когда же ты злилась, ты звала меня - Ольга!

Она тащила меня к окну. Упираясь, я продолжала доказывать, что не мать ей:

- Оленька, опомнись! Посмотри на меня, я тебе не мама, я пойду в церковь, я все объясню священнику!

Но мои мольбы были обращены в никуда! Вот и окно, попытки вырваться из цепких рук оказались тщетными: ее платье рвалось при легком прикосновении, кожа с рук отслаивалась, но она крепко держала меня! В какой-то момент - утопленница уже сидела на окне, я изловчилась и перекрестила ее.

- Кто вы, - наконец прозрела, - где мама?

- Деточка, твоя мама давно умерла, еще в прошлом веке.

Несчастная взревела, раздался дикий крик, сумасшедший хохот, она полетела вниз, в бурные морские волны. А я побежала в ближайшее отделение милиции.

Закончив писать, отхлебнула заботливо приготовленный милиционером кофе. Дежурный дремал за столом напротив.

- Все, написала.

Капитан встал, подошел, взял исписанные листки и сел обратно, читать.

Зазвонил телефон. Выслушав, милиционер вернулся, положил чистую бумагу:

- Пишите так: сегодня, во время шторма, в моем доме затрещали стены. Я испугалась и прибежала в милицию. И все. Это возьмите себе на память, - он протянул исписанные ранее листки, - дело в том, что наша опергруппа сейчас находится у вас. Половина дома рухнула вниз, у нас здесь бывают оползни. На ночь вас, как пострадавшую от стихии, определят в гостиницу, а дальше, думайте сами.

Первое, что я сделала утром - сходила в церковь, рассказала священнику о несчастной убитой девушке, заказала панихиду. И больше никто и никогда не видел утопленницу.

 

09.09.2009