* * * А мой отец лишь для добра и жил, Ни славы не имея, ни достатка, Ни той напористо-когтистой хватки, Что есть у современных воротил. А вот сейчас — не выйти за порог: Как будто все невзгоды возвратились, И боли долгих фронтовых дорог В натруженных ногах соединились. "Жить для добра, наверное, старо, — Согревшись у печи, отец вздыхает, — Необходимо ли сейчас добро, Когда его, как будто мяч, пинают? Дожить бы до еще одной весны, Но почему-то по ночам нередко Смоленский лес, расталкивая сны, Стучит в окно простреленною веткой". * * * Голос детства порою услышу. Постою. И припомнится вновь, Как отец из-под старенькой крыши Нам, мальцам, доставал воробьев. Мы держали птенцов осторожно, Что-то тихо над ними бубня, И тепло было всем оттого, что Очень добрый отец у меня. Он рассказывал сказки о птицах И опять клал под крышу птенцов. И светились счастливые лица, И гордился своим я отцом. Помню, правда: неведомой болью Обожгло вдруг меня потому, Что смотрел опечаленно Колька — Было некем гордиться ему. * * * Над покоем остывших сердец — Неохватный простор небосвода. Я пришел к тебе, слышишь, отец, Как во храм с покаяньем приходят. Оживает родное «сынок», Сказки детские слышатся снова. И резвится Конек-горбунок, Выбегая из книги Ершова. За поселком заря отгорит, Ночь остудит ее и потушит. Говори мне, отец, говори, Я готов тебя слушать и слушать. И поникли листва и трава, Клен затих, что стоит по соседству. А мне в память врастают слова, Что в отцовском рождаются сердце. И безветренно вечер грустит, Листья медленно падают с клена. И отчаянно солнце горит Над землей, где отец похоронен. * * * Как жаль, что нет отца. Его дороги Уже давно в заоблачной стране. Но мать еще жива. Спасибо Богу, Что помнит Он о ней и обо мне. И говорю: мать будет здоровее, Окрепнет вновь. Но как себе ни лги, А с каждым днем труднее и труднее Даются ей по комнате шаги. Устало смотрит в окна сад безлистый, Зимой в поселке грустновата жизнь. И только кошка белая, Алиса, Седую старость мамы сторожит. Я в дом вхожу. Горят поленья в печке, И мне легко, уютно и тепло. Как быстро в ночь перетекает вечер, Но мне у мамы и в ночи светло. Ах, ей бы — юность! Но мечты напрасны. Всесильно время тянет за собой. И это ощущаешь очень ясно, Когда и сам уже немолодой. «Что будет завтра? — напрягают мысли. — Куда нас после заведут дела? И как мне с мамой поделиться жизнью, Что мамой и подарена была?» * * * В любой войне, в сражении любом, В молчании суровом обелисков Есть острая, особенная боль, Которая зовется материнской. Конечно, нелегко писать про боль, Но видно так предрешено судьбою, Что даже материнская любовь Нередко вся и состоит из боли. И, проходя среди невзгод и драм, Среди надежд, оборванных, как нитки, Не добавляйте боли матерям, У них ее достаточно, с избытком. * * * Иду сквозь тишину за настроеньем, За удивленьем и за вдохновеньем. А что морозно — нет моей вины. Вот первая звезда на небосводе, А у звезды всегда — одна погода, И — ни зимы, ни лета, ни весны. И я смотрю на небо удивленно, И так же удивленно смотрят клены, И точно так же смотрят тополя. Поскрипывает снег. Закат алеет. Мороз крепчает. Только все же греют Родимый край, родимая земля. Шагаю по притихшему поселку, Где иней — словно звездные осколки, Где каждый холмик — близкий и родной. Где жаль всего прошедшего немножко, Где тихо светит мамино окошко Тем добрым светом, что всегда со мной. * * * А все-таки, конечно же, не правы мы, Когда в квартирах, тесных от вещей, Не вешаем на стены фотографии Еще живых отцов и матерей. Потом, когда за траурной оградою В печальной оставляем их земле, То прикрепляем молча фотографии — Пожизненный упрек самим себе. * * * Не забылось, как в пору мальчишеских лет Мать мотивом будила старинным, И вставал в полный рост надо мною рассвет, Синеглазый рассвет Украины. Я в поля убегу, я из детства верну Все, что матерью было воспето: Золотую траву, молодую весну И входившие в сердце рассветы. А потом постою у ступенек крыльца, Где, еще несмышленый и хилый, Слушал я фронтовые рассказы отца И война в меня больно входила. Обрывались дождинки с дрожащих ветвей, А над ними, тяжелый и горький, Словно дым подожженных в бою деревень, Вился дым крепкосортной махорки. Сколько лет пронеслось, сколько схлынуло дней, Сколько было в пути огорчений. Но, удары держа, становился сильней, Пересиливая пораженья. И всегда на пороге грядущего дня, Осторожно, как будто бы сына, Материнскою песнею будит меня Синеглазый рассвет Украины. ВОСПОМИНАНИЕ У нас, мальцов, задумчивые лица — Отец рассказ закончил про войну. И я вдруг прерываю тишину: "Скажи, а часто убивал ты фрицев?" Нас, слушавших рассказ, всего лишь двое, И это мне покоя не дает, Ведь так охота всем наперечет Рассказывать, что был отец героем. Но в комнате внезапно стало тише, И за окошком шумный вечер сник... Молчание о смерти — это крик. Лишь повзрослев, я этот крик услышал. * * * Мы говорить о матерях готовы Лишь доброе, ни в чем их не виня. О матери сказать худое слово — Что прикурить от Вечного огня. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
