Услышав пронзительный крик, пышнотелая кладовщица схватила говяжью костымагу и запустила в полутемный угол, давно уже ставший филиалом крысиного подполья. Несколько тощих крыс метнулись к спасительной дыре.

- Твари, - лениво рявкнула кладовщица, окидывая тоскливым взором пустой цех. – Повыздыхали бы!

Смачно зевнув, она отправилась соображать обед. Именно соображать: с тех пор, как городской хладокомбинат сел на голодный паек, холодильщики стали забывать вкус мяса. Бедняги вынуждены теперь давиться крупами и овощами, выменянными на несколько мешков крысиной отравы, да оставшимся от старых запасов салом. А ведь не так давно цеха напоминали рай: в мясном изобилии купалось все местное население. Лидировала в обжорстве главбухша комбината, начинавшая свою карьеру с разносчицы городским столоначальникам коровьих языков и свиных вырезок. Так вот, несчастная до того переусердствовала, что задыхалась от ожирения. Несколько раз она падала без чувства прямо на свиные туши, и только после того, как сломала себе бедро, отправилась на похудение.

Начальник первого цеха прославился любовью к передней части аппетитных хрюшек и бычков, его заместитель – к задней, а старший охранник к шкурам слабость имел. Что уж он там с ними делал – толком никто так и не знает. Грузчики, так те все подряд тащили: даже рога с копытами.

Не отставали от них и крысы. Жулики еще те. За год хвостатые бестии съедали десятки тонн мяса. А однажды подпортили и сожрали несколько подвешенных к потолку туш молодых бычков, привезенных по спецзаказу самого мэра. И никакого с ними ладу! На террор отвечали плодовитостью.

В разгар черных для мясного морга дней зверьки грызли все, что ни попадя, на глазах шмыгали по цехам, становясь все более наглыми и даже опасными.

Старожил Воронов заметил как-то директору морозильника:

За тобой, Матвеич, два коллектива стоят: своих-то обещаниями да выговорами накормить можно, а как быть с крысиными мордами?! Живьем ведь сожрать могут.

- Да брось ты, - отмахивался тот.

Выживало тутошнее население, как могло: люди с хлеба на самогонку перебивались, а отвратительные животные свой кусок добывали – поедали корешки растений на зеленой территории, таскали в подземные свои хранилища косточки от абрикосов и слив, приворовывали, где только можно. Некоторые, семьями и группами, стали покидать привычный кров с его оскудевшим столом.

Самых терпеливых от голодного бунта спасли снабженцы, раздобывшие где-то на стороне свежемороженую птицу. До поздней ночи отощавшие грузчики разгружали рефрижераторы с куриными ножками.

Едва стихли полупьяные голоса, крысы высунули из своих укрытий острые мордочки с маленькими черными глазками и стали проворно выбираться на промысел.

Грязная серая стая ринулась к картонным коробкам и принялась с остервенением прогрызать их. Крысы впивались в промерзшее до кости мясо, словно пираньи, и тут же замирали, почуяв неладное. Способные существовать в сырости и зловонии, без разбору поглощавшие любое мясо, муку и всяческие объедки, они, однако, не решились отведать аппетитное на вид блюдо. Изголодавшиеся зверьки бродили в непроглядной тьме подземных жилищ с ходами и камерами в несколько ярусов, издавая хриплые визги. Лишь глазки, коварные и злые, блестели внутренним светом точек. То в одном, то в другом месте слышалась возня, переходившая в драку. Потом все стихло.

Вслед за соплеменницами, вернувшимися из спасительного путешествия, серые дружно спрыгивали на поверхность холодной струи и быстро бежали по течению, вглубь старой осклизлой трубы. Канализационный сток привел их на полу - заброшенную базу, расположенную неподалеку от хладокомбината.

 

2.

Ушлые проводники привели колонию беженцев в длинное кирпичное строение, где в небольшой комнате, наполненной множеством незнакомых запахов, их ждал сытный ужин. Запахи так непривычно и сильно щекотали в носу, что зверьки один за другим принялись чихать, испуганно посматривая по сторонам. Они вставали на задние лапы, затем, не спеша, приближались к пестрым коробкам и кулькам. Подходили несколько робко, стелющимся шагом, но после того, как немного освоились и осмелели, стали покусывать поклажу и толкать носом. Уверенность им придавали крысы-первопроходцы: они уплетали за обе щеки добытый ими порошок, снисходительно посматривая на осторожных братьев и сестер.

Добравшись до содержимого, зверьки как ошалелые набросились на ароматные порошки и таблетки, не ведая еще, что открыли для себя настоящий клад.

Иногда здесь появлялись бритоголовые крепыши с бычьими шеями. Спешно загрузив в легковушку вкусный товар, они исчезали. Все остальное время в царстве головокружительных запахов хозяйничали досужие квартиранты, наедаясь чуть ли не до беспамятства. После сытной трапезы без устали таскали в норы бесцветный провиант, которому в спортивном мире цены не было.

За несколько месяцев крысы сожрали и утащили не одну сотню килограммов спортивного питания, состоящего из белковых и пищевых добавок. Пуще прежнего росли у них теперь зубы и когти, а туловище постепенно превращалось в комок мышц. Толстыми загривками пасюки, так еще называют этих мерзких тварей, больше походили на здоровенных жирных котов, нежели на самих себя.

А на родном Холодильнике жизнь текла своим чередом: он так же исправно морозил, ел, не в меру воровал не хуже тех же крыс. Популярные в народе окорочка текли сюда рекой. Неестественно желтый местный деликатес стал самым ходовым товаром, заполонившим все торговые точки города. Хладокомбинат едва успевал подсчитывать прибыль, между делом готовясь к знаменательной в своей полувековой жизни дате.

Директор не упускал случая прихвастнуть, что де благодаря уникальному методу, разработанному его снабженцами, комбинат покончил, наконец, с ненавистными крысами. Никто теперь здесь не вредил, не пакостил, не грыз беспрестанно, не объедал его. Что касается экологии и санитарии, то по этой части провонявший тварями Холодильник обскакал совсем еще юный собрат, раскинувший свои на зависть чистенькие владения в нескольких кварталах. Семейное предприятие, не нюхавшее крысиного беспредела, сходу угодило в разряд ненавистных конкурентов. Особенно после того, как треть коллектива старого хладокомбината предательски переметнулась на новый.

3.

 

Огромный цех, с которого когда-то начинался Холодильник, приспособили под банкетный зал: с фотовыставкой, витринными образцами мясной продукции – впервые за всю историю предприятия не тронутой резцами вредоносных животных, и, конечно же, праздничными столами.

На свежевыкрашенной стене – портрет директора. Ветераны помнят своего шефа еще юнцом, старательно обрезавшим у забитых животных уши и хвосты на студень.

Гости начали съезжаться задолго до торжества – всем не терпелось стать свидетелями необычного зрелища, обещанного в качестве особого сюрприза.

Самых почетных – мэра, начальника милиции и главного из местных авторитетов – вора в законе – встречали с хлебом - солью.

У стальных ворот, увенчанных колючей проволокой, собралась пестрая толпа жаждущих попасть на объедаловку, о которой по городу ходили небылицы. Без приглашения сделать это было невозможно. Или почти невозможно. Счастливчиками могли стать - либо самые находчивые, либо самые нахальные.

Бывший артист Матов, по иронии судьбы угодивший в разряд хронически безработных, подобные проблемы решал прямо на месте.

- Это недоразумение, друзья! Антон Антоныч обещал оставить пригласительный билет на входе, - вежливо, но слегка надменно начинал он атаковать своей игрой стоявшую насмерть охрану в три ряда – от сторожей до полупьяных казаков в театральной униформе, в которой с толку сбивала тельняшка с кроссовками.

- Видать, забыл Ефим твой, - разводил руками старший смены.

- Что значит «забыл»?! Я ему напомню о вашем не совсем удачном предположении. Имейте в виду, служивые. Ефим Петрович долго разбираться не будет!

- Да кто он такой?!

- Ах, вы даже не знаете, кто такой Антон Антоны Щечкин?! Ну, мил-человек! С огнем играете, с огнем!

- Ладно, пуганые, - лениво отмахнулся бывший начальник народной Дружины сторож Пугалов.

- Хорошо, я ухожу, но с завтрашнего дня вы здесь не работаете.

Старый трагик был настолько убедителен, что несговорчивые охранники сдались, сраженные наглостью артиста, подкрепленной потрепанным удостоверением.

Следом в атаку пошла бывшая главбухша. Вопиющая несправедливость прамо-таки распирала разобиженную женщину, обделенную вниманием неблагодарного Холодильника.

- Видите мои пальцы?! Попробуйте! Нет, вы пощупайте! Кончики, как деревянные. Тридцать лет, день в день, я стучала ими по счетам, как тот дятел! Пока стучала – помнили и ценили, а как приболела малость, так живьем и похоронили, бесстыжие!

Охранники недоверчиво посмотрели на костлявые пальцы бледноликой незнакомки, смахивающей на «тубика».

- Смотрите, смотрите! Этими пальцами я когда-то поднимала на ноги зачуханный комбинат. Вместе с его проклятыми тушами!

- А чего ж не пригласили? – задал вполне резонный вопрос помощник старшого, ощупывая худосочные пальцы дамочки, похожие на хрящи.

- Да черт их знает! Мозги, видать, жиром заплыли! Позвоните, не облезете!

- Кто, главбухша? – спросили на другом конце провода. – А-а-а, бывшая? Толстая такая?

- Какой там! Худющая, как вобла!

- Гоните ее к едрени Фени!

Ярче всего блеснула сообразительностью журналистка, стяжавшая себе славу самой скандальной из всей пишущей братии. Под любым предлогом ей удавалось проникнуть на самые «крутые» презентации и элитные тусовки, вокруг которых в скором времени с ее легкой руки непременно разгорался скандал, вплоть до судебного разбирательства.

Наступив на горло собственной гордыни, она надела поверх нарядного, как ей казалось, платья темно-синий халат, голову покрыла простенькой косынкой, купленной у бродяжки. На лице – минимум грима, на руках – резиновые перчатки, скрывающие маникюр и бриллианты, подаренные весьма влиятельным чиновником из местной администрации.

Вооружившись колоритной шваброй, «уборщица», недовольно ворча, промчалась через проходную. В дамской комнате административного здания

Журналистка подкрасилась, сняла маскировочный костюм и помчалась на пиршество.

4.

 

Верхом на обвязанном веревками кабане, подгоняемом грузчиками, из глубины хоздвора выехал сам директор, собственноручно вскормивший это лопоухое чудище специально к юбилейным торжествам. Любимец хозяина упирался и визжал не своим голосом. Сзади шел лучший повар города в белоснежном переднике, с накрахмаленным колпаком.

- Но! Но-о-о! – хлопали зрители в ладоши, посылая воздушные поцелуи.

- Чу-чу, Васек! – кричал в мегафон бригадир рубщиков мяса. – Не дури, дружбан!

C трудом добрались до лобного места – огороженное стальной сеткой кострище, дышащее жаром. Явственно почуяв недоброе, кабан застыл на месте. Его покрасневшие глазки напоминали два горящих уголька. Главный ветеринарный врач города точным ударом вонзил метровый нож племенному животному прямо в сердце и с криком «Виктория!» поднял вверх два пальца.

Поверженная жертва упала на передние лапы и издав предсмертный хрип, испустила дух. Публика облегченно вздохнула. Каждый из гостей с удовольствием почесал у кабана за ухом, или похлопал по жирным ляжкам. Огнедышащие паяльные лампы, чаны с кипятком и огромный вертел с нетерпением ждали усопшего. Бросив прощальный взгляд на выкормыша, директор минутой молчания почтил его светлую память и повел проголодавшихся гостей в мясной цех.

Выстроившийся у входа почетный караул из снабженцев, грузчиков и рубщиков мяса рассматривал прибывших оценивающим взглядом, словно прикидывая, каков вес и возраст каждого.

Столы ломились от изобилия. Одних деликатесов, включая дичь, десятка три наберется. После того, как директор-капитан со своего мостика-подиума, украшенного головами животных, пожелал мясному кораблю счастливого плавания, а его пассажирам, равно как и самой команде, веселья и отменного аппетита, гости едва успевали произносить тосты и опрокидывать высоченные бокалы.

Мэр пожелал морозильщикам при всей их холодности горячего коллективного сердца и таких же Васек и Машек, каких вынянчил директор этого хлебосольного комбината. В подарок юбиляр получил оборудование, способное хранить в своем железном чреве, как в вечной мерзлоте, те же окорочка.

Начальник городской станции по борьбе с грызунами произнесла торжественную оду по случаю завершения на комбинате крысиной эпопеи. По поручению Международного Общества крысоловов она передала золотой капкан с серебряной крысой в его пасти. Кто-то из приглашенных пискнул так звонко и пронзительно, что сидевшие за столами вздрогнули, озираясь по сторонам.

Кстати, о крысах, - просипел вор в законе, кивнув в сторону сверкающего капкана. Глазки его заблестели нездоровым блеском, – свежий анекдот.

Народ захихикал, с умилением посмотрев на «бедненькую» серебряную крысу.

… Зона. Барак. Поздняя ночь. Сидят воры в законе, чаевничают. Разложили сало, картошку, хлеб. Чифирь заварили. Только собрались поужинать, как вдруг большущая крыса шасть из-под лавки. Кусок сала в зубы и бежать. Один из воров, тот, что помоложе, стащил с себя тяжелый башмак и запустил в нахалку. Да так удачно, что та и пискнуть не успела.

Переглянулись братья по воровскому ремеслу в недоумении, а самый с старший из них и говорит:

- Что ж ты, волк, делаешь?!

- А что, я ничего! Она же у нас в наглую украла, под самым носом. Вот и получила.

- Ты пораскинь мозгой! Она сидит с нами? Сидит. Она украла? Украла. Мы тоже воруем. Она по нашим законам живет? По нашим. В общем, так, козел: если к завтрашнему утру не придумаешь отмазку, считай, что ты покойник.

Промучился нечаянный убийца в раздумье всю ночь, глаз не сомкнул. Утром выстроили на плацу зону. Воры в законе с другими авторитетами за судейские столы уселись.

- Ну, что? – спрашивает главный. – Отмазку придумал?

- Придумал. Хотя чего тут думать?!

- Слушаем.

- Она по нашим законам жила? По нашим. Она сидела с нами? Сидела. Она воровала с нами? Воровала. Так что ей, суке, западло было похавать вместе с нами?!

Хохочущие гости бросились уплетать за обе щеки все, что попадалось под руку. Больше всего налегали на языки, бараньи яйца и гусиные лапки. Окосевший помощник мэра по общим вопросам снял с себя замшевый туфель и швырнул в серебряную крысу. Не успел он проделать то же самое и со вторым, как аппетитный запах ударил в нос так. Что у великовозрастного шалуна закружилась хмельная голова. Зашевелили носами и остальные, предвкушая несказанное удовольствие.

Мясной аромат разнесся по всей территории комбината. Легкий ветерок понес его дальше…

Первым душистый кусок жареной на кострище свинины отведал глава города. Вторым – главный милиционер, за ним – вор в законе, а затем уже и все остальные. Голова кабана досталась хозяину холодного предприятия. По старой привычке он проворно отрезал у свиного рыла пятак и уши. Румяный кругляшок директор положил своему «заму», уши - начальникам свиных цехов, а главбухше, редкой любительнице хрящей, приказал подать хвост.

Гости объедались за милую душу. Вскоре от румяного Васьки остались рожки да ножки.

5.

 

После сигнальной ракеты, выпущенной шефом муниципальной милиции, в цехе погас свет. Дамы притворно вскрикнули. Вор в законе бросился было к намозолившему глаза капкану, но кто-то схватил его мертвой хваткой за волосатую руку, обложив смачным матом.

Под грохот барабанов из бычьего пузыря, на столике вывезли трехпудовый торт-мороженое «Холодок». Едва он зажегся сотнями больших и маленьких свечей, как по стенам и потолкам забегали подозрительные, наводящие ужас, зловещие тени. Народ навеселе поначалу не понял, а скорее всего, не разобрал, отчего это отраженное пламя безобидных праздничных свечей беснуется и страшит?

В темноте послышалось непонятное шуршание, какие-то шорохи и короткие резкие звуки, похожие на треск сверчков. Звуки усилились, переходя в писк.

Первой забила тревогу главный крысолов. Охрипшим от волнения голосом она взорвала гробовую тишину призывным «Спасайтесь!» и рухнула на пол, свалив вусмерть пьяного пресс-секретаря мэра. Следом повалились еще двое слабонервных. Журналистка, плюнув на конспирацию, лихорадочно защелкала фотоаппаратом со вспышкой, еще больше пугая вмиг протрезвевшую кампанию.

Крысиная стая разделилась на две половины, одна из которых метнулась к парадным тушам, висевшим в глубине цеха, а другая набросилась на угощенье. Пасюки дурели от запаха, со сладковатым привкусом, мяса. Особенно молодые, выросшие на порошках с таблетками.

Кто-то из охранников отважился пробраться к телефону, в надежде вызвать ОМОН, или на худой конец группу рэкетиров, да не тут-то было: шнур оказался перекушенным в нескольких местах. «Обложили, суки!» - прохрипел охранник.

Обалдевшие гости забаррикадировались, кто где мог, потихоньку пробираясь к выходу. А незваные гости во всю безобразничали, словно наверстывая упущенное за время своего вынужденного отсутствия: грызли и пробовали все, что только хотелось, катали по полу фрукты и свечи. Кому-то пришлись по вкусу бананы. Зверьки долго рассматривали диковинные плоды, стоя на задних лапах, а затем, точь-в-точь как тушканчики, прыгали по цеху в поисках укромного местечка с экзотическим фруктом в зубах.

Самые любопытные кусали сумочки из натуральной кожи, а несколько крысят, мелодично позвякивая, развлекались с серебряными чайными ложечками.

Напробовавшись всего вдоволь, и разогнав званых гостей, жирные пасюки бродили по цеху, чувствуя себя здесь настоящими хозяевами. Движения их были уверенными, а блестевшая холодным серебром шерсть густой и гладкой.

Местные газеты, словно сороки на хвосте разнесли весть о вероломном нападении на хладокомбинат. Городские службы прислали пострадавшим несколько мешков отравы и десант крысоловов с дюжиной бездомных котов

в придачу. Завод металлоизделий в обмен на золотой привез грузовик обыкновенных капканов. Не осталась в стороне и биржа труда, направившая на место бедствия безработного музыканта, в недавнем прошлом лауреата многих престижных конкурсов.

Закутавшись в овечий тулуп, он наигрывал под конвоем с утра до ночи на своей флейте зазывные мелодии в надежде выманить на свет божий главаря крысиной банды.

Директор хладокомбината умолял его стоять до последнего, обещая за мужество и талант чуть ли не золотые горы. Ну, горы не горы, а самую дорогую флейту да пару молочных поросят – наверняка.

Солист из кожи лез. Переиграв все мыслимые и немыслимые мелодии, музыкальный доброволец принялся сочинять экспромтом. Губы его опухли и посинели. В сочинениях этих было столько горькой правды и безысходности, что дубоватые охранники, украдкой шмыгая носами, отводили в сторону повлажневшие глаза. А растроганная до сердечных коликов кладовщица рядом с отварным языком молодого бычка положила перед музыкантом стотысячную купюру.

На третьи сутки самец крысиной колонии высунул из дыры грязно-бурую голову. Дослушав до конца бесконечно трогательную серенаду «Приди», он выбрался наружу. У вожака не было половины хвоста и двух фаланг пальцев на правой передней лапе. Потрепанные кромки ушей напоминали бахрому.

Довольно быстро освоившись с обстановкой, самец стал исследовать флейтиста, даже попытался взобраться ему на ногу и пощекотать ее мохнатыми лапами. Музыкант застыл, как изваяние, не переставая, однако, продолжать плакать больше сердцем, нежели звуком, вечную мелодию. Пасюк издал грозный повелительный звук, затем пронзительно, с нотками, не терпящими возражений, пискнул. Из дыры одна за другой стали выбираться крысы. Вскоре вся колония, понурив головы, сидела поодаль от своего бессменного предводителя.

Собрав последние силы, похолодевший от страха музыкант засеменил прочь, извлекая из волшебной флейты то песнь жаворонка, то трели соловья. Крысиный вожак, слегка сгорбившись, последовал за ним, увлекая за собой безмолвную стаю.

- Веди! Веди их к чертовой матери! Сусанин ты наш золотой! – кричал вслед директор, показывая в сторону соседнего Холодильника. – Такую б… - Он замер на полуслове. Самец остановился. Повернув в его сторону увенчанную глубокими шрамами морду, он посмотрел холодными, всевидящими, с прищуром, глазками. В них было столько превосходства и презрения, что у директора мороз пробежал по спине. Ему показалось, будто бы крысиный господин говорит ему на своем языке страшные слова.

Самец издал хрипящий звук, пискнул напоследок и повел хвостатое племя дальше, навстречу судьбе.

- Такую банду выманил! - спохватился взмокший от волнения шеф хладокомбината. – Вот кому милицией заправлять!